Герман Гессе - Книга россказней
В общем после всех этих тяжких мытарств сошли мы месяца мая двадцать четвертого числа на берег Амбойны, у крепости Виктория. Там мы с Силлой оставили корабль, который принял на борт лишь пресную воду и провиант и тут же пошел в следующий порт. Мы же стали совет держать, что делать дальше. Девица и прежде того мне сказывала, что готова в случае надобности от своей языческой веры отказаться. Мы пока что сочли за лучшее наши истинные отношения в тайне держать. Потому я указал, что она моя законная жена, и по этой причине ни свадьбы мы не играли, ни с верой своей турецкой Силла не расставалась. За что меня Господь Бог, праведность соблюдая, позднее тяжко покарал.
Я представился в крепости Виктория, у господина губернатора по имени Хетсерт, попросив определить меня на службу. Этот господин, выслушав мои лживые россказни, отказал мне сад и маленькую камышовую хижину. Там я и поселился со своей индианкой.
Поначалу все шло хорошо, мы отдыхали от перенесенных опасностей. Мне было привольно, потому как индийские женщины приучены угождать мужескому полу. Каждый день у меня было вдоволь еды, а когда не хотелось есть, лежал себе в хижине, без особых трудов. Силла работала в саду, собирала кокосовые орехи, а также саго и прочие съедобные плоды. Прожили мы вместе подобным образом почти год.
Однако стала меня кручина забирать, что не на своем дворе я сижу, у Столовой горы, и возжелал я домой вернуться. Хоть и не было особого недостатка, да и дела мои были справны, однако овладело мной недовольство. Редко когда что другое в пищу употреблял, кроме саго и пинанга, а также рыбы соленой, и еда такая меня все больше удручала. И с Силлой сношения прекратил, укоряя себя изрядно в том, что она безбожная язычница.
После нескольких тщетных попыток в марте месяце 1660 года мне удалось незамеченным пробраться на голландский корабль, что с грузом мускатного ореха обратно в Батавию направлялся. Был полон радости сердечной, покуда мы все далее отходили, желая доброй индианке счастия и благоденствия, полагая вскорости у своей подлинной жены оказаться. Однако в слабости своей забыл я о Божественном промысле. Вскорости обрушились на нас ветры жестокие, паруса спустить пришлось да якорь то и дело бросать. Посему по прошествии некоторого времени кончилась на корабле пресная вода, и впали мы в нужду ужасающую. Многие занемогли, выли и жалостно стонали. В сем ужасном положении узрели мы остров, бросили якорь и спешно спустили шлюпку, в которую село человек пятнадцать, и среди оных и я случился. Что было мочи гребли к берегу, но приплыв нашли его крутым и скалистым, и не было нам надежды на сушу сойти, а тут и волнение морское столь ужасно стало, что взял нас страх, что лодочка наша об оные скалы расшибется или, чего доброго, перевернется. Вскорости чаяния наши нас совсем оставили. Однако ж некоторые из нас, и я в том числе, что плавать умели, бросились за борт и счастливо через прибой на берег выбрались, один из нас только утоп. Вскорости достигли мы чистого ручья и вознесли хвалу Господу, и пил каждый, сколько было угодно. Потом бросились обратно к берегу, чтобы позвать' тех, которые в лодке остались. И узрели в ужасе великом, что лодки нигде нет, и не ведали, унесло ли ее ветром или совсем потонула. Кричали и звали, что было мочи, да все без толку. В страшное сие мгновение испугались мы столь сильно, что пали на землю, яко мертвы, ибо обстоятельства наши были столь плачевны, что и надежды у нас не оставалось, что живы будем и в земли обитаемые возвернемся.
До сего дня мне неведомо, что с той лодкой приключилось, полагаю, что потонула. Было нас пятеро, и кричали мы еще часа с два, и глядели в бурные воды, рыдали громко и взывали о помощи. Стали совещаться, что далее делать, и не могли придумать, провели ночь и день на том же месте и померли бы вскорости от голода, ибо не могли найти пропитания. По прошествии этого времени сказал один, именем Колен, что не желает он здесь оставаться, чтобы мы шли вместе с ним, а не то с голоду помрем. Я согласился, и еще один, по имени Карлсен, а двое других отказались, уповая, что лодка наша вернется. И вот мы расстались со слезами, наинежнейшим образом, оставили обоих на берегу и двинулись в глубь острова. Со всех сторон были крутые скалистые горы, мы ели листья незнакомого дерева, чтобы поддержать силы. Потом мы стали подниматься на тяжкие кручи, шли мимо ужасных скал и расщелин, слышали рокот бурных водопадов и на второй день упали совсем без сил и не могли сделать дальше ни шагу. Голод мучил нас несносно, сколь был бы я признателен получить сейчас миску пинанга от моей доброй Силлы.
Целую ночь пролежали мы на тех скалах, уверенные в своей неминуемой смерти, взывая к Господу в тяжкой нужде. Никогда христианская молитва не бывает тщетной, даже когда совсем бесплодной кажется. Милостивый Всевышний услышал наш стон в сей глуши. Вновь к нам вернулось мужество, и пошли мы в другую сторону, чтобы не упустить ни одного способа спасения. Находили коренья и травы, пили из опасных ручьев, не зная, не скрываются ли в них крокодилы. И так мы снова вышли на берег, но в другом месте.
И, пребывая в величайшей опасности, заметили с берега маленькую рыбацкую шхуну, называемую каноэ, и обрадовались безмерно. Вскорости обнаружили мы и тропу, по которой двинулись с чрезвычайным воодушевлением. Немного погодя увидели мы маленькую рыбацкую хижину среди густых зарослей, в ней был старый индийский отшельник, живший в этой глуши рыбной ловлей. Узрев нас, он словно застыл от ужаса, ибо мы были до крайности истощены и обессилены, походя не столько на живых, сколько на мертвецов; к тому же он, как можно было предположить, никогда еще белых людей не видел. Один из нас, по имени Карлсен, обратился к нему самым учтивым образом на малайском языке, рассказав о нашем тяжком несчастии. Отшельник предложил нам сушеной рыбы и риса, понуждая нас есть. Мы благодарили его от всего сердца, вознося хвалу Господу за сию нечаянную милость. Мы принялись за еду, но осторожно, разумея, что утроба наша от долгого поста словно иссохла. Выразили желание сослужить индийцу службу, и отправились, после наставления, за добычей на маленьком каноэ, и были весьма удачливы. У этого доброго индийца оставались мы несколько месяцев, ловили рыбу и сушили ее там же на скалах, посеяли немного риса и нужды не знали. Однако с каждым днем были все печальнее, ибо не было надежды, что покинем когда-нибудь это место, чтобы попасть в иные страны или в наше отечество. Одежда наша совсем истлела, волосы и бороды становились все длиннее, одним словом, нас можно было принять скорее за индийцев, за дикарей или леших, нежели за христиан. Частенько мы не произносили ни слова, сидя вместе совершенно молча, кротко рыдая и не находя утешения.
Однажды вечером, когда началась сильная буря и дождь, мы все лежали в хижине, не могли спать и разожгли небольшой огонь. Тогда встал один из нас, бросил полено в огонь и сказал, что каждый из нас должен поведать свою историю и свои приключения, сам и начал и рассказал все, что мог. За ним другой, а затем и я, и никогда в жизни не слышал я так много историй и таких ужасных, как в этот вечер. Ибо каждый из нас испытал немало: кораблекрушения, опасности, голод, болезни, видел также чужие народы и города, во всяких странах.
Как скоро я честно обо всех моих делах поведал, оба спутника моих набросились на меня и кричали: «Ты злодей, ты безбожник, что ты натворил, ты дважды совершил прелюбодеяние». Я кричал им в ответ, упорствовал и не желал ничего слушать. Однако затем я весьма опечалился, узрел разом свои грехи и преступления, пал на колени, плакал и молился истово. И тогда те двое встали подле меня на колени, мы громко стенали и просили с жаром помощи, чтобы покинуть нам тот остров и снова оказаться среди народа христианского, в своем отечестве, тем паче что мы претерпели столько лишений и бед. Сознание совершенных злодеяний лежало на сердце, словно тяжкая гора, я молил товарищей моих простить мне мои прегрешения, за которые Бог столь сурово нас наказал. Они же утешали меня самым сердечным образом, оба дали мне свое прощение, помогая мне изрядно в молитвах и стенаниях.
То и дело исследовали мы ту местность, но не находили выхода или спасения, не осмеливались мы и отправиться на утлом каноэ или лодчонке в морские дали. Дважды видели мы корабль, и возносили хвалу Господу, и кричали, и махали руками, и разжигали большой костер, но все напрасно. В отчаянии бросались на землю и лили горькие слезы. Мы пробыли там уже долгое время, и тогда старый индиец умер, и мы горевали весьма и погребли его, памятуя, что одному ему мы своею жизнию были обязаны. Поставили на его могилу дощечку из черного дерева, тем паче что в той земле дерева такого можно было найти в достатке.
В бедствии нашем, когда уже никто из нас не желал оставаться в том чуждом и диком краю, сели мы, помолившись долго и истово, в маленькое каноэ, хоть и знали, что надежды у нас мало живыми через море пройти; а все ж таки желали испытать, потому как другого спасения не имели. И вот сели мы в невеликую ту шхуну, взяв сушеной Рыбы, рису и саго про запас, подняли малый парус. И отплыли мы в открытое море, не чая до другой земли добраться, однако уповали, что какой другой корабль встретим, который мог бы послать за нами свою лодку и спасти нас.
