Андрей Тургенев - Месяц Аркашон

— У Луи Луи был какой-то серьезный аргумент. Какой именно — окутано мраком.

— Был? А теперь этого аргумента нет?

— Бог его знает, — сказали Букли. — Так или иначе, Луи не склонен отступаться от «Эдельвейса». Мне горько и грустно, но со всеми наследниками он на ножах. И с Самцом был на ножах, и со Вдовой, и с Жераром… После кончины Отца он даже обвинял детей, что они помогли родителю перейти в лучший мир.

— А вы как думаете — помогли?

— Чужая душа — потемки… А вы познакомились с директором «Олимпии»? А с отцом Бекаром?

— Нет еще. Буду благодарен, если вы меня рекомендуете…

Происхождение мигрени теперь понятно. На месте Хозяйки я бы тоже не хотел сталкиваться лишний раз с коварным Луем. Но кто такой Жерар?

— А кто такой Жерар? — спросил я.

— Жерар? — удивились Фиолетовые Букли. — Вы не знаете, кто такой Жерар?

— Нет.

— Удивительно! Положительно, вилла «Эдельвейс» — истинная фабрика тайн. Хитроумная Вдова скрыла от вас существование Жерара? Это брат Идеального Самца.

— Брат?!

— Старший брат. Вот уж кто обладал недюжинным деловым талантом! Поговаривают, что в последние годы жизни отца бизнесом фактически руководил Жерар. Воистину светлая голова…

Лично моя уже пошла кругом. Старший брат… Исчезнувший аргумент…

— И что с ней случилось?

— С кем?

— Со светлой головой.

— С головой поначалу ничего. Вышло из строя тело. Жерара разбил паралич, и несчастный оказался прикован к инвалидной коляске. Жерар не унывал, молодец-человек! Сперва с пущим жаром принялся за бизнес. Даже шутил, сравнивал себя с пауком, который сидит в своем углу, но сети распустил по всему региону. Прекрасный образ! Но через несколько лет, изрядно озадачив родственников, он нашел себе иную забаву. Переехал в Сент-Эмильон и, говорят, предается там размышлениям и медитациям, совершенно охладев к земной жизни. Но хозяин виллы «Эдельвейс» — он. Управляет делами теперь вдова, но хозяин…

— То есть он жив?!

— Жив. — Фиолетовые Букли посмотрели на меня внимательно. Интересно, верит ли старушка, что я пишу книгу об Идеальном Самце? Сам я, похоже, в этом начал сомневаться.

— А Сент-Эмильон — это ведь где-то рядом?

— Сразу за Бордо. Эмильон — отшельник, обосновавшийся там, когда его изгнали с родины за чудесные способности. Он мог хлеба из огня доставать голыми руками… Его святость передалась и местности: там воздух особый, целебный.

В библиотеку вошли поляки, что курили марихуану на моей скамейке. Один высокий, сутулый и волосатый, второй маленький, толстенький и лысый. Я вспомнил — Алька меня смешила, что марихуана по-русски — «анаша». Хотел спросить, как по-польски, но воздержался.

Потом я некоторое время стоял у школьного магазина и тупо смотрел в витрину, оккупированную Астериксом и Обеликсом. Курил «Лаки-Страйк Лайтс». Пытался разложить по полочкам противоречивую информацию. Почему Женщина-кенгуру ни словом не обмолвилась о Жераре? Почему она позвонила мне тогда ночью? Кому принадлежали Мужские Шаги? Может быть, они принадлежали Жерару? Который отнюдь не парализован, а очень даже здоров и носится на крыльях ночи по всему департаменту Жиронда. С чего, вообще, его вдруг парализовало? И как бодрый Луи поссорился с Семейством Эдельвейс?

Я вытащил еще сигарету. А вот неплохо бы покурить марихуаны. Отодвинуть немножко от себя мир. Глянуть на него со стороны. Да и на себя тоже. Можно спросить у Рыбака, встреченного несколько минут спустя на площади Тьер. Там нынче Праздник Пространственных Игр. По всей площади — столики с головоломками: диковинными разновидностями шахмат, го и трик-траков. Народу прорва, и вовсе не только дети. Большая компания половозрелой молодежи с крашеными волосами, например, строит башню из пластмассовых кирпичей. Башня падает, парни сквернословят, девицы визжат.

— Этих людей как считать — живыми или мертвыми? — указал Рыбак на волосатую молодежь.

— Конечно, живыми. Не потеряли еще детского отношения к миру…

— А по мне, так мертвыми, — отрезал Рыбак, который казался сегодня мрачнее обычного. — Гребаные инфантилы. Жаждут хлеба и зрелищ — и ничего больше.

— А что еще нужно… Рыбак, ты не знаешь, где купить дури?

Рыбак сказал, что у него есть, можно покурить, но чуть попозже, когда стемнеет. Потом — коли уж речь зашла о курении — я вспомнил про сигары «Три лилии». Спросил о них Рыбака. Рыбак вспылил. Словно короткая молния пронеслась через тело, летучая судорога перебрала мышцы и чувства и сложила в новом, взъерошенном виде.

— Что, думаешь, я их у него украл? — грубо спросил Рыбак.

— У кого? — удивился я.

— У мужа твоей шлюшки.

— Рыбак! Я тебе уже говорил, что могу вломить…

— Значит, уже начал спать с ней, парень? Ну еще бы: столько дней рядом…

Глаза Рыбака покрылись неприятной птичьей пленкой. Веко подергивалось.

— Успокойся, пожалуйста, — я старался не раздувать искру ссоры. — Наши отношения — это ведь не твое дело, правда? Что ты взъелся?

— А какого лешего ты меня спросил про сигары?

— Просто увидел в его кабинете такие же и решил спросить, что за марка.

— И откуда у меня такие жирные сигары, с Кубы заказные? Он мне подарил, если хочешь знать, две коробки. Я их курил медленно, по затяжке в день… Я вообще не курю, но это — в память о друге. Все, они кончились…

«И потому ты пробрался ночью на виллу, чтобы пополнить запас?» — чуть не сорвалось у меня с языка. Но, слава Богу, не сорвалось. Зачем я ввязался в это приключение? — начал подозревать всех подряд! Причем — неясно в чем. Так и веру в человечество потерять недолго. Я бы не сказал, что много во мне веры в человечество. Меньше, чем жира в медведе, когда он снаряжается в берлогу. Но кой-какие запасы есть. Если бы Рыбак был тогда на вилле, он не стал бы сейчас говорить, что у него кончились сигары. Как он иначе продолжит их курить в моем присутствии?

И что он говорит о дружбе?

Мы сидим в «Пирате». Я пью пиво, Рыбак расправляется с кровавым стейком. С нереальной скоростью, как на ускоренном воспроизведении. Словно хочет быстрее преодолеть неприятную процедуру. Красные брызги летят на столик. Челюсти молотят, кадык клокочет, трясется.

— Память о друге? Ты дружил с Идеальным Самцом?

— Да, парень, нас связывала настоящая мужская дружба. Мы выходили на моей лодке в Залив в плохую погоду. И он сам брал мою лодку, когда хотел. Когда штормило и было опасно.

Рыбак немножко успокоился. Человек нервничает, когда ощущает слабость. Прорехи в системе защиты. Сейчас Рыбак вступил в зону силы: его дружба с Самцом и штормовые прогулки были неразменным нравственным капиталом. А для меня: плевком в середину морды. Где мне сыграть Идеального Самца, как мне совладать с его костюмом и с его бабой? Мне совсем не хочется быть героем.

— Очень ему хотелось перевернуться? — Я хотел, чтобы мой вопрос прозвучал иронично, но прозвучал он жалко.

— Он рисковый был кент. С судьбой играл. Это вам не казино. Он был Настоящим Мужиком.

Рыбак произнес последние слова с гордостью. Словно он и сделал этого Мужика Настоящим. Объяснил ему, как считать плывущих. А я понял, что Рыбак похож на персонажа черно-белого фильма. В нем нет ничего цветного, ни капли. Известково-белая кожа и черное остальное. Общее ощущение ветхости, как на старой исцарапанной пленке. Он словно вырезан из своей ленты и вставлен в пеструю нашу, как иноприродный предмет.

Вернувшись на виллу, я поднялся в кабинет. Посмотрел скелету в пустые тыквенные глазницы. Сел в кресло, погладил шершавый череп. Сидеть снова стало жестко. Алька прислала второе письмо подряд.

Тема: Kaligari

Дата: 11.09.02 17:05

От кого: Александра <[email protected]>

Кому: Danser <[email protected]>

Видела спектакль, прикинь, «Кабинет доктора Калигари» То же, что в кино, но каждая сцена в три раза длиннее И цветное Синее и желтое Освещение такое косое: типа экспрессионизм Но совсем не страшно Потому что понимаешь, что из-за кулис никто не выскочит Мирный театр Что может случиться в театре? А когда кино смотришь, кажется, что с экрана как раз кто-нибудь может буквально спрыгнуть и впиться тебе в глотку Казалось бы, они с той стороны экрана, а эффект такой вот Короче, сам знаешь

Я смотрела, короче, и вспоминала, как ты танцевал Носферату Тогда было по-настоящему страшно!

:-()

Ты вообще молодец

Я выуживаю из колодца памяти день, когда танцевал Носферату. Горький был для меня день. Алька приехала ко мне в Ганновер. Меня туда данс-данс-агент пристроил веселить посетителей Всемирной выставки. Алька приехала утром, и мы сладко потибидохались, едва встретившись на вокзале, под мостом S-бана. Для Альки это сенсация: ни до, ни после мы ни разу не делали этого на улице. И вообще она на секс не слишком подсажена. Дает только ночью, в кровати и редко. И вдруг такой романтический взбрык. А я как раз переживал острый приступ чувства. Воображение рисовало картины чуть ли не долгой совместной жизни. И тут — я еще штаны не застегнул — Алька заявляет, что заехала по дороге, что завтра же умотает в Амстик, где у нее дела всякие и встречи. В общем, вселенский облом. А вечером длинноносый очкарон из публики заказал мне забацать что-нибудь из немецкого экспрессионизма. Ну я и выбрал Симфонию Ужаса. Ярость зубовная сочилась из меня, как пот, и, когда я костляво простер длани над группой японских старушек, они завизжали, как на русских горках. Алька очень хвалила мое выступление, а на рассвете слиняла.