Виктор Ерофеев - Пять рек жизни
HOTEL "PEABODY"
Больше всего на свете Габи любит ебаться. Хотя это так, но это не совсем так. Больше всего на свете Габи хочет быть знаменитой. Она хочет, чтобы о ней много говорили, чтобы ею восхищались и чтобы ее высоко ценили. И это так, но не совсем окончательно. Больше всего на свете Габи хочет, чтобы ее любили и чтобы она любила, чтобы была большая, по ее словам, любовь. Не маленькая, а большая. Габи растоптала мое затянувшееся отрочество. Не воздержание, но томительный перебор привел меня, наконец, к избавлению. Я вдруг увидел закаты на Миссисипи. В Мемфисе в гостинице "Peabody" мы подрались с ней совсем по-зверски. "Peabody" - шикарная гостиница. В таких мы не останавливались. - Я одна ищу истину в реке, - закричала немецкая естествоиспытательница, - а ты только и делаешь, что в каждой дыре ищешь свою блудную дочь! Мы пошли с ней в музей полиции, где висели фотографии убитых полицейских, выполнивших свой долг, и прочие интересные экспонаты, полицейские наряды разных лет, она заметила, что в департаменте расследования убийств все полицейские (на общей фотографии) с большими носами, что, правда, смешно, но я на нее посмотрел, как на червя. Мы пошли с ней слушать блюзы сначала в клуб Би Би Кинга (где съели невкусный ужин) и послушали сына Кинга, который кусал струны зубами, показушник, но пел неплохо. А потом - в более простонародный кабак, и там молодые ребята играли и пели рок, а под конец вышла короткостриженная блондинка в черной ти-шерт и белых штанах, с ломовой грудью и стала лихо танцевать, и я снова подумал об американской дочке и о том, что у нее, должно быть, уже начались менструации. Габи напилась и решила истерически звонить в Берлин своему другу Маттиасу и хохотать истерически, и говорить по-немецки. Когда она кончила, я решил тоже позвонить, и она тогда сказала, что я хочу взять реванш и отключила телефон, и даже хотела вырвать его с корнем. Тогда я сказал, чтобы она этого не делала, а она стала кричать, что я большой кусок говна, такой большой, какого она в жизни еще не видела. А потом она закричала, что никто в жизни не говорил ей fuck off и не считал ее за говно и так воспалилась, что набросилась на меня и стала хлестать по щекам. Я сбил ее с ног и пару раз ударил по лицу, правда, ладонью и не слишком больно. - Габи! - вскричал я. - У тебя черные пятки! Тебя не до конца перекрасили! Ты не настоящая. - У негров розовые пятки, - успокоила меня Габи. Она рыдала, как вообще никто не рыдает, то есть началась чудовищная истерика, и я стал опасаться американской полиции из музея. Она стала звонить в полицию и кричать, что я убил негра. Хорошо, что я перерезал заранее провод. Но я знал, что она может выскочить из комнаты и побежать донести на меня. Я скрутил ее, отвел под холодный душ, перед душем она сказала, что я боюсь только одного: она обо всем этом напишет и я потеряю свою немецкую репутацию. В Германии они меня все пугают этой немецкой репутацией. Я нехотя ей возражал и, пораженный снова ее тщеславием, я ее помыл с мылом. - На кого ты меня променял? На эту замухрышку Лору Павловну? Она маленькая и страшная. - Подожди, вот она пострижет волосы и станет красоткой! Новый этап истерики и даже немного мордобоя с ее стороны. Я лежал до рассвета одетый, в ожидании какой-нибудь ее глупости. От волнения она выкурила первую сигарету за девять лет. Чтобы снять накопившееся напряжение, я решил закончить все трахом, что и сделал с отвращением, не без сопротивления немецкого партнера. - Еще! - раздался хриплый голос. Потом она неумеренно хвалила этот трах. Наутро мы починили очки (она сломала мне очки для чтения) у оптика, который оказался оптиком Элвиса Пресли, у доктора Метца, который рассказал мне, что Элвис приезжал к нему на прием в 12 ночи, чтобы никто не видел. Ну, и как, он был хорошим пациентом? Он говорил, да, доктор Метц, спасибо, доктор Метц. Тщеславие доктора было пожизненно удовлетворено. Габи каждый день с пяти до шести вечера находится в приподнятом настроении, много смеется и шутит. А потом снова - неврастеничка и стерва. То всего стесняется, то разгуливает голой. Я говорю, ты при подружках тоже пукаешь, сидишь, говорю, с Сабиной, обсуждаете последние художественные новости и обе пукаете, так у вас в Берлине заведено? Но она сказала, что нет. А тут она пукает. На кладбище пришли к конфедератам. Казалось бы, священное место. Дубы вокруг. Кто на кладбище громко пукает? Перед могилами героев, которые выбрали неверное место в истории, но, тем не менее, выбрали. Может, я спрашиваю, ты громко пукаешь потому, что протестуешь против их фашистского, как ты выражаешься, места в истории? Оказывается, все вегетарианцы громко пукают. Ужас какой. Вот и Габи пукает. Вместо того, чтобы есть мясо. А что хуже? Пукать или есть мясо? Вот вопрос.
В ГОСТЯХ У ЭЛВИСА
- Элвис Пресли - пророк цифровой религии, - сказал я помощнику капитана. - Микки Маус - тоже наш человек, - добавил он. Мы с помощником поехали поклониться пророку. Если поставить себе задачу увидеть плачущего американца, надо ехать в Мемфис. Здесь на бульваре Элвиса Пресли в особняке Grace-land слезы льются рекой. Плачут дети, плачут старухи в каталках. Всем жалко Пресли. Начало дельты Миссисипи. Фронтир Севера и Юга. Как раз тут и должен был явиться Элвис. На ранних фотографиях видно, что он - пришелец. Но как он жестоко разыграл Америку, по жизни прикинувшись буреющим вымпелом американского конформизма! - Мерилин Монро - тоже розыгрыш, - сознался помощник. - Мы закончили тем, что ее труп оттрахали в полицейском морге. - А Кеннеди? - Подкидыш, - отрезал помощник. Издевательская страсть Элвиса коллекционировать солдатские мундиры (150 комплектов) и полицейские знаки симпатии. Он в разных штатах объявлялся почетным замом начальников полицейских участков, шерифов. Классовый комплекс водителя грузовика - низкий старт, когда полиция кажется всемогущей и так хочется стать ее другом. Культ личности, мифологическая зона. Ни слова о наркотиках, пьянстве, пеленках не контролирующего мочеиспускание кумира. - Смотри! Ни слова о его доносе в ФБР на Битлс! - обрадовался помощник капитана. Бесчисленные золотые и платиновые диски, акцент на финансовом триумфе и благотворительной деятельности. Ни слова о смысле рока. Ни слова о социальных, расовых мятежах 60-х. Ни разу, нигде на фотографии с негром. Конформизм плюс успех - святая связка Америки. Три телевизора в одной стенке, можно смотреть сразу три разных программы, и скромный набор чужих пластинок, тир во дворе, живые рысаки-экспонаты с завязанными глазами. У покойника в доме большая кухня обжоры и ни одной книги. Могила секс-символа - в детских игрушках. Мы возложили чистые памперсы.
АЛЛИГАТОРЫ
Я пригласил капитана в бар. - Устал, - отказался он. - Я пошел спать. Разбирайтесь сами. - Раньше у нас все ЧП сводились к тому, -сказал мне черный, с рыжей гривой по грудь бармен, проводив капитана глазами, - что команда браталась по ночам с пассажирами в спасательных шлюпках. - Бензин с кампари, - заказал я. - Я не ослышался? - уточнил честный парень. Как только я окончательно решил, что Америка лишена элегантности, майки и шорты сменились блузками, рубашками, длинными платьями. Темные очки плантаторов обрели европейские очертания. На полках магазинов Виксбурга и Нетчета - сладкие статуэтки негритянского отцовства-материнства, в гостиницах - сладкие, если не приторные, завтраки. Мы въехали в другую культуру. Американский Юг элегантен. На фоне аристократических южанок дерзкая Габи сама выглядит замухрышкой. Как только мы очутились в рабовладельческих штатах, Габи в знак протеста перестала носить трусы. Сознание и подсознание Америки отражаются на мемориальных досках. На лицевой стороне - даты сражений Гражданской войны. На обороте - гомосексуальные объяснения в вечной любви и горячие номера телефонов, написанные гвоздем. Жара. Влажность. Гора льда в апельсиновом соке. Ходишь вареный. Не пишется, не думается. Только в середине ночи наступает прохлада. Мне снится, что у меня в Америке растет дочь, короткостриженная блондинка в черной ти-шерт и белых штанах до колен, и что у нее, должно быть, уже начались менструации. Ее мама работает певицей и пианисткой на туристическом, роскошно реанимированном четырехпалубном пароходе "Дельта Куин". Капитан и помощник капитана берут меня за руки, ведут в салон. - Мы выполнили свое обещание. - Они открывают дверь. - Капитан, - говорю я. - Прикажите ему отменить цифровую религию. Капитан молчит. - Капитан, - говорю я. - Проснитесь! Вы же не американец. - У меня папа - ирландец. Мама - русская. Из Гданьска. - Ты зачем убил трех американок? - спрашиваю я помощника капитана. - Агентки хаоса. У меня алиби. А кто убил негра? - Негр - кино. - Все - кино, - говорит помощник. - Америка России подарила пароход... - в стиле блюз поет певица в ковбойской шляпе. Я встречаю их обеих за ужином. Мать и дочь странно смотрят на меня. А вот и муж Лоры Павловны - диссидент Питер Феррен. Мечтал жить в Европе, не получилось. 58 лет. Профессор европейской литературы в городе Рочестере, штат Нью-Йорк, родине пленки "Кодак", он подрабатывает летом на пароходе игрой на кларнете и саксофоне. Мы разговорились. По мнению профессора, причина американской беды - неудавшаяся сексуальная революция. Она разрушила общество тем, что общество ответило на нее ультраконсервативной пуританской контрреакцией. А вот и два его сына-дебила. - Завтра экскурсия на озера. Поедем охотиться на аллигаторов? - говорю я. - That sounds like a plan, - соглашается диссидент. За штурвалом моторной лодки - Дональд, ветеран вьетнамской войны. - Лора, - тихо говорю я певице. - Ну, чего? - Да, так. Ничего. Дональд был, в основном, в Камбодже, минером, добровольно ушел воевать в 17 лет, ему после снились кошмары, у него три инсульта, он все забыл: детство, войну, жену - когда смотрит по телевизору о войне, переключает программу, живет в плавучем домике на озере (чтобы не платить налог на недвижимость). Вообще красота неземная. Кувшинки, цапли, деревья в воде. - Американцы не любят природу, - вдруг сказала девочка Лорочка. Мы все молча переглянулись. Первый из увиденных нами аллигаторов вылезает на берег, чтобы съесть кусок пирога с черникой, который я ему бросаю. Хвостатый, полтора метра, шустрый и опасный. Вылезает и от всей души пердит. Габи хлопает в ладоши. Счастье ее не знает пределов. Ах, если бы она знала, что это сигнал к нападению! - Как там у вас в России решается проблема с черными и латиносами? собрав все свои знания, спрашивают меня два брата-дебила. Не успеваю им ответить. Внезапно, подняв фонтаны воды, со дна озера взлетает чудо природы: стая летающих аллигаторов. Все в ужасе. Волны. Тайфун. Лодка едва не переворачивается. Аллигаторы летят, как истребители. Они приближаются, зубастые. Они подлетают к нам, улыбающиеся. - Возьмем их на понт! - кричит нам Дональд. - Аллигаторы боятся шума! Схватившись за руки, мы начинаем дико орать первое, что приходит в Америке в голову: - Happy birthday to you! Аллигаторы еще шире открывают рты. Увы, не от удивления! На бреющем полете с холодной кровью они атакуют вьетнамского ветерана. Тот, в последний момент вспомнив Вьетнам, впивается одному из них в горло. Поздно! Нет ветерана! Аллигаторы налетают на братьев-дебилов. Те, по опыту школьных драк, оказавшись в меньшинстве, честно поднимают руки вверх. Аллигаторы четвертуют зубами дебильных братьев. Питер Феррен отбивается кларнетом; он обещал нам на закате исполнить Гершвина. Земноводные негодяи проглатывают кларнет. Они откусывают седеющую диссидентскую голову Питера Феррена. Тот умирает со словами "Бертольд Брехт". Лора Павловна! Милая! Прыгайте за борт! Лора Павловна хочет нырнуть с кормы. Аллигаторы ловят ее в прыжке, похожем на уже облупившиеся советские скульптуры пловчих вдоль Москвы-реки. Они подхватывают ее и, подняв высоко в воздух, бросаются ею, как дельфины -мячом. Она летает между ними, сжимая руки, как святая. Больно на это смотреть! Аллигаторы, натешившись добычей, хищно проглатывают Лору Павловну. Съедают вместе с ковбойской шляпой и православным крестом на груди (мой давнишний подарок). Наконец, сорвав с Габи одежду, глумливо похрюкивая, словно Гришки Распутины, аллигаторы потрошат оголенную немку с черным лобком и номером 1968 между лопаток. Она не должна как "образ врага" выжить и низким голосом визжит: - Der Tod ist vulgar!.. Море крови. - Папа, ружье! Дочка выхватывает со дна лодки крупнокалиберный ствол. Счастье, ты назвала меня папой! Внезапные слезы мешают мне временно видеть противника. Меж тем аллигаторы, описав в светло-оранжевом предзакатном воздухе круг, хотят сожрать маленькую собачку вьетнамского ветерана по имени Никсон, но мы с американской дочкой даем сокрушительный отпор. Я палю без остановки из крупнокалиберного ружья. Паф! Паф! Паф! Разорванные куски аллигаторов падают в озеро, один за другим. Никсон понимающе лает. Я поправляю свои темные очки от Трусарди, купленные в прошлом году в Венеции, и закуриваю, пользуясь бензиновой зажигалкой. Мы definitely в восторге друг от друга. - Дочка! - Папа! - Ну, как ты? - I am fine! - Ну, слава Богу! Через пять минут Лорочка уже забывает о съеденных маме, братьях и диссиденте, берет Никсона на руки, и мы с ней уезжаем на джипе поужинать в ресторан. Я заберу ее в Москву. Вместе с Никсоном.
