Владимир Ераносян - Фронтмен
— Слышь, братан, мой друг без тебя в состоянии оценить женскую красоту… ты кушать сюда пришел, так кушай спокойно. Приятного аппетита тебе…
«Женский эксперт» оказался обидчивым. Он позволил себе неуместную реплику в адрес Валико:
— А кто мне запретит восхищаться красотой? Ты, что ли? Я в своей стране. В своем городе. У нас свобода слова!
— Восхищайся на здоровье. Оно тебе пригодится. — завелся Валико.
— Ты чо угрожаешь мне?! — холеный дядя скривился словно пассажир, перепутавший вагон.
— Я в отличие от тебя знаю время и место и для того, чтобы угрожать, и для того, чтобы воплощать свои угрозы в жизнь.
— Давай, сообщи мне время и место, — вернулся в 90-ые обнюхавшийся дядя и показательно высморкался в шелковый платок с монограммой.
— Время и место знаю только я, — произнес Валико и встал из-за стола. Он попрощался со мной словами: — Что-то есть перехотелось. Я внизу тебя жду. Не спеши. Кушайте спокойно. Я рядом.
Мы с моей длинноногой спутницей-танцовщицей «гоу-гоу» из «Шатуша», невзирая на нервозную атмосферу вокруг, тщательно пережевывали спайси и суши. «Женский эксперт» доел сашими, запив его изрядной порцией саке, и направился в сторону выхода. Я даже удивился, что напоследок дядя не отпустил прощальный комментарий в адрес моей красотки. Похоже, Валико испортил ему настроение.
На следующий день из телепрограммы «ЧП» я узнал, что в центре Москвы был сожжен «майбах». Фотография владельца автомобиля не оставляла никаких сомнений в том, что им являлся ретивый ценитель женских прелестей, накануне едва не подавившийся сашими. Валико ни в чем не признался мне, своему другу. А ведь я наверняка знал, что именно он автор и постановщик этого происшествия. Выйдя из ресторана, он ждал. Запомнил автомобиль, куда сел его обидчик. Проследил путь кортежа. И осуществил свой план с минимумом реквизита: канистрой бензина и зажигалкой, на переполненном паркинге китайского ресторана, в котором дяде заблагорассудилось отужинать.
В будущем я не раз прибегал к помощи друга. Когда недобросовестные клиенты пытались не выплатить оставшуюся часть гонорара артистам. Когда хозяин одного ночного клуба тянул с возвратом арендованного звукового и светового оборудования. Когда часть учредителей одного телешоу сперва пыталась скрыть истинную плату телеканала за творческий контент и продакшен, а затем захотела пересмотреть условия договора с каналом без консультаций с остальными партнерами. Почти всегда Валико перебарщивал с воздействием на непорядочных людей, и зачастую это воздействие было физическим.
Словом, дружба трансформировалась в деловое сотрудничество. Но новая ипостась наших с Валико взаимоотношений родила в моей мнительной душе тревогу. Удержать безбашенного Валико в рамках не под силу было даже мне. В своих действиях он был неконтролируем. Я молил Бога, чтобы в моей жизни не произошло ничего действительно страшного, что потребовало бы вмешательства Валико в полном объеме, с использованием всего разрушительного потенциала его всесокрушающей силы, признающей верховенство лишь за эфемерным и доподлинно известным только мудрецам понятием высшей справедливости.
Как я не сторонился неприятностей, такой момент все же настал. Я обратился к Валико в самый тяжелый в моей жизни период, опасаясь за себя и за него одновременно, попросив его об одолжении в момент полной своей растерянности. Я знал, что мог ему доверять. Я решил доверить ему четыре с половиной миллиона евро. Мой план был не прост, совсем наоборот — очень даже сложен. Роль, что отводилась в нем Валико, на мой взгляд была второстепенной. Я даже придумал, как сделать ее совсем малозаметной и практически невидимой. Мой друг не должен был пострадать…
* * *
Пробки. Эти чертовы московские пробки, проблему которых никогда не решит мэр Лужков, но возможно решат малюсенькие частные самолеты с минимальным разгоном метров эдак в девяносто и посадочными полосами по всему городу. Хотя до этой идиллии как до туристических отелей на Луне — примерно тридцать один год…
Цифра «тридцать один» возникла спонтанно. В руках я сжимал красный пакет с плетеными ручками и логотипом пока еще самого популярного в стране юмористического шоу. В нем лежали пачки с новехонькими сиреневыми банкнотами номиналом в 500 евро. Я знал, что пачек должно быть девяносто, но пересчитывая, все время застревал на тридцать первой. Можно было и не пересчитывать. Кроме меня к пакету пока никто не притронулся.
Я пытался покинуть Москву с четырьмя с половиной миллионами евро в пятницу днем, когда самые шустрые уже устремляются по всем шоссе из города, в сторону Московской кольцевой. Туда, где вместо режущих слух автомобильных клаксонов пока еще можно услышать журчащую трель свиристеля, вместо апокалипсических прогнозов шарлатана Глобы — не ангажированные тщеславием предсказания кукушки, а вместо долбежки клубного хауса — барабанную дробь неутомимого и без «энергетиков» дятла. Правда, я хотел добраться не в элитный коттеджный поселок на Минском, Калужском, Ново-Рижском или Рублевском направлении с целью увидеть белку, наступить босой ногой на ежика или уличить в фальшивом пении дрозда…
Мой случайный водитель — пожилой азербайджанский мигрант с таджикским акцентом, вез меня по Ленинградке в сторону международного терминала аэропорта «Шереметьево». Топографические познания кавказского «Шумахера» могли бы превратить любую трассу в лабиринт. Это к тому, что мой недорогой водитель не дал волю моей панике. На нее не оставалось времени, ведь приходилось все время корректировать маршрут движения его залатанной-перелатанной колымаги, похожей на «москвич» и «жигули» одновременно.
На скромных госномерах моего извозчика буквы-вездеходы «ЕКХ» могли оказаться, и то ненадолго, только в одном случае — при добровольной передаче Азербайджаном каспийских месторождений нефти начальнику московской ГИБДД. Поэтому, в скорости я мог соревноваться лишь с пешеходами, но никак с уже отправленными на мою поимку джипами с завидными регистрационными знаками, на которых кроме российского триколора красовались по три одинаковых буквы и уж, тем более, не с мотоциклистами из гараевского картежа. Эти ребята могли преследовать меня и по встречке…
Что они, собственно, и делали, пока я плелся по обездвиженной вечным ремонтом дороге. Вадим Гараев направил своих людей, снабженных моим улыбающимся фото, во все аэропорты. Патрульные на железнодорожных вокзалах благодаря связям Гараева в высших эшелонах МВД так же получили нужную ориентировку с моей физиономией. Компьютерные взломщики Гараева уже рыскали по поисковым серверам аэропортов и вокзалов. Их мастерство и сноровка не заставили себя ждать. На радость влиятельному заказчику моя фамилия была быстро обнаружена в списках улетающих из Москвы в Гавану, и из Гаваны в Каракас, столицу Венесуэлы.
К слову, рейс в Латинскую Америку, был выбран мной неслучайно. Мне приходилось бывать в этих странах, к политике Кастро я относился с большим пиететом, считая Кубу островом не только всеобщей Свободы, но и своей мечты. Мало кто, даже в среде ближайших моих друзей, знал, что последние мои каникулы в Гавану сподвигли меня на беспрецедентное транжирство, которое основная масса политизированной толпы, убежденной в призрачности социалистического будущего Кубы после близкой кончины Фиделя, сочла бы недальновидностью.
Сам я, наперекор расхожим доводам политологов, определил свой поступок в разряд прозорливых. Возможно, я ошибался, однако рискнуть приемлемой для моих политических изысков и социальных экспериментов суммой после прошлогодних «новогодних елок» я мог относительно безболезненно для моего бюджета. Присмотрев небольшой домик на берегу Атлантического океана в пригороде Гаваны стоимостью всего в тридцать тысяч евро, я приобрел его на имя своей фиктивной кубинской супруги — скромной девушки из Гуанабо с красивым именем Юния.
Я повстречал прелестницу на гаванском пляже Санта-Мария неподалеку от отеля «Тропикоко». Своими первозданно сочными губами тригенья в оранжевом платье пила кокосовое молоко из только что срубленного ореха. Ее тело привлекло меня совершенством линий и по-младенчески душистой кожей, что бывает только у девушек без изъяна. Она улыбнулась мне и после того, как я увидел ее красивые белые зубы, что сверкнули в лучах щадящего антильского солнца, я твердо решил, что по возвращению в Москву обязательно схожу к стоматологу.
Словом, Юния познакомила меня со своими родителями, и мы обо всем договорились. У девушки была мечта — побывать в Венесуэле — она числилась в Союзе молодых коммунистов и оказалась девственницей, что невероятно меня подкупило. Ее стремление погулять по площади борца за независимость Симона Боливара и прокатиться в каракасском метро совпадало с моим желанием путешествовать по свободолюбивой Латинской Америке, каждый раз возвращаясь туда, где после Эдемского сада свое пусть даже временное пристанище обрел земной рай. Возможно, и в этих своих выводах я был слишком поспешен, и рай на Кубе открывался только тем, кто приезжал сюда с деньгами. По меркам среднестатистических кубинцев я наверняка считался олигархом, арабским шейхом и колумбийским наркобароном в одном лице. Но мне не хотелось думать о бренном.
