Евгений Титаренко - Изобрети нежность
Как выход, пришло неожиданное и вместе с тем простое решение: взять шкатулку с собой. Он должен был сделать это в любом случае – какая бы ерунда ни обнаружилась у баптиста: показать находку и Косте, и Вике…
Запихав шкатулку в карман, он кое-как застегнул молнию и опять стал на коленки перед окном, чтобы приподнять служившую подоконником доску…
Позже он будет размышлять, почему не догадался оставить «портфельчик» на столе до возвращения шкатулки, а машинально проделал все процедуры с подоконником в обратном порядке… Эта ошибка стала его удачей. Потому что в момент, когда, налегая плечом на доску, он запихивал под нее несессер, за окном, слева от него, мелькнула искра, какие бывают от огонька папиросы. Павлик вскочил на ноги и прильнул к окну… Потом, ничего не разглядев, сообразил перебежать в соседнюю комнату, где был телевизор, и по дороге чуть не налетел на стол.
Искра мелькнула примерно здесь, против этого окна, и, скорее всего, там, где начинался двор Мелентьевых… Но почти к самому окну, так что летом, при желании, наверное, можно бы достать рукой, выходила крыша их гаража, блочная стена которого служила частью ограды. А сама ограда тянулась в каких-нибудь полутора-двух шагах от окон… Где он мог увидеть искру?! В проходе между заборами никого не было. Мелентьевы в отъезде… Но что огонек существовал какое-то мгновение – Павлик не сомневался.
Наконец спохватился, что в комнате баптиста он стоял на коленках, а значит, смотрел понизу… Быстро занял опять ту же позицию, и едва убедился, что крыша гаража Мелентьевых оказалась чуть выше уровня его глаз, почувствовал удовлетворение. Словно бы кто подсказал ему, но в эту минуту он готов был поклясться, что блочная стена гаража заканчивается не впритык с крышей, что там должна быть щель… И, напряженный, целую вечность вглядывался в темноту.
Искорку тлеющей папиросы он ждал… Но лишь по счастью не ударился головой о стул за спиной, невольно отпрянув от окна, когда слишком ярко в застоявшейся черноте перед ним, слишком неожиданно и близко вспыхнула зажженная чьей-то рукой спичка… Того, кому понадобилось прикурить, Павлик, при всем желании, разглядеть не мог. Загадочный курильщик стоял в гараже спиной к дому Вики. Зато Павлик увидел другого, кто находился там вместе с курильщиком и стоял напротив. Не только увидел, но в короткой вспышке огня надолго запечатлел в памяти его виноватое, даже несчастное лицо.
В гараже Мелентьевых вместе с неизвестным был Илька.
Курильщик
В спешке Павлик сбил на сторону стул и машинально поправил его, выбегая из комнаты. Мелькнула мысль, что кто-нибудь может стоять против дома, но, выскользнув на крыльцо и притворив спиной дверь, с облегчением удостоверился, что на дороге никого нет.
Ключа на место не стал класть, поскольку деревянная шкатулка лежала у него в кармане и ключ должен был понадобиться еще раз.
Сразу куда-то на второй план отодвинулись недавняя встреча близ опушки, вчерашний Викин побег, хитроумный тайник баптиста… Когда он протискивался в щель между неподатливыми горбылями, явилось необъяснимое предчувствие, будто лишь сейчас он должен ухватиться за какую-то ниточку в нагромождении многих неясностей, надо только не проморгать ее. О том, что кто-нибудь мог быть еще и в проходе, даже не подумал. Но прежде чем сосредоточить свое внимание на гараже, выглянул из прохода сначала на задворки, потом еще раз – на дорогу. Хоть в чем-то ему везло: и улица, и огороды были пустынны. Только после этого Павлик, сдернув на всякий случай белую шапку, метнулся под крышу гаража.
Он знал, что ему не дотянуться до щели между стеной и крышей, хотя земля в проходе повышалась к заборам по обе стороны дорожки. Но прильнул к шершавой стене и замер. Приглушенные голоса отдавались в гараже Мелентьевых каким-то однообразным гулким рокотом, какой бывает, если скрести ногтями по пустой бочке. Звуки долетали до него, отраженные от шиферного ската над головой, и это искажало голоса. Но Павлик разбирал почти каждое слово.
Курильщик нервничал, и голос его звучал возбужденно, а голос Ильки – жалобно, со слезами, которые готовы были вот-вот прорваться. Он обращался к неизвестному, называя его ласково и непривычно для Павлика «браткой», хотя в гараже с ним был явно не тот, на чьем «Запорожце» они ездили в город. Во-первых, Николай Романович, судя по всему, не курил. А во-вторых, с какой бы стати он лез в чужой гараж, чтобы поговорить с Илькой?.. Впрочем, на раздумья времени у Павлика не было. Он весь обратился в слух, чтобы не упустить слова из чужого, кое в чем непонятного ему диалога.
«Братка… – монотонно и, видимо, уже не в первый раз повторил Илька. – Братка!.. Как же теперь, а?!»
«Что как?! Что, Илька?! – ответил курильщик. – Чего ты заладил одно и то же?! Чего?!»
Илька: «Ты это, а?! Скажи, братка, ты?»
Курильщик: «Что я?! Говори ты – не глотай!»
Илька: «Нападал ты, да? Ты хотел убить?.. Ты!» – ответил он сам себе и неожиданно в голос заплакал.
Курильщик стал утешать его. Видимо, затормошил.
«Да нет же, Илька! Слышишь?! Говорю, не я! Честное слово тебе! Ну, матерью клянусь – не я! Не было у меня оружия, Илька, слышишь?! Это тот, со мной был! А я никого не хотел убивать! Меня хотели, это да!..» – Курильщик застонал сквозь зубы, выругался.
Продолжая всхлипывать, Илька успокаивался мало-помалу.
«Сильно болит?..»
Курильщик: «А ты думаешь! Если бы ее, пулю-то, сразу вытащить… А мне еще и топать сколько пришлось!»
Илька: «Как же теперь… без врача?»
Курильщик: «Не знаю!»
Илька: «Где она у тебя?»
Курильщик: «В бедре, гадина! Это самое худшее, что в бедре!.. Ну, да ладно, – остановил он сам себя. – Об этом пусть другие думают. Ты лучше расскажи о себе. За этим я не стал бы показываться тебе… Смотри, матери не проговорись!.. Как вы там? Учишься как?»
«Тройки у меня…» – признался Илька.
Курильщик: «Чего же ты так?»
«Программа новая у нас. Знаешь, как трудно!» – пожаловался Илька.
Курильщик: «Новая… Ишь ты… А я, Илька, и старую не помню… – Он в свою очередь тоже помедлил. – Никакой у меня теперь программы…»
Илька: «А ты, братка… Говорят, если бы ты тогда все рассказал, тебе бы меньше… Тебя б освободили уже…»
Курильщик: «Молчи, Илька! В эти дела не лезь… Не вмешивайся! И никогда! Слышишь?! Крохи чужой не бери! Понял?!»
Илька: «Как же ты теперь, братка? Куда ты? Зачем ты убежал?! – В голосе его опять зазвучал надрыв. – Зачем?!»
Курильщик: «Сам не знаю, Илька… Подвернулась возможность – и рванул! Теперь одна дорога – куда ни кинь…»
Павлика обожгла мысль: а что если курильщика видела Аня?! Он многого еще не понимал. Но с первых слов было ясно, что в гараже шла речь о позавчерашнем нападении на инкассатора в поселке Зареченском. Курильщик – один из налетчиков, которому удалось уйти. И Павлик подумал: что если Аня где-нибудь случайно повстречала его? Или видела, как он забирался в гараж? А накануне решила проверить, кто здесь. Но тогда была бы ни при чем секвойя! Это разрушало пока все домыслы. В Аниной судьбе играл какую-то обязательную роль корявый тополь за огородами.
Илька неожиданно громко опять разрыдался: «Братка!..»
«Перестань, Илька! Брось! – раздраженно и вместе с тем как-то плачуще стал успокаивать курильщик. – Плюнь на все! Не твое это дело! Слышишь?! Только… – Он запнулся. – Не живи, как я, Илька! Никакого гада не слушай, когда вырастешь! Про веселую жизнь! Никакого гада…»
Илька захлебывался, пытаясь что-то сказать.
«Иди! Иди, Илька!.. – несколько раз повторил курильщик. – Тут у меня еще серьезный разговор должен… Иди!»
Павлик не слышал, как открывалась дверь гаража, потом калитка… Прижался вплотную к стене и не дышал, выжидая, пока по тропинке вдоль домов не мелькнул сгорбленный силуэт Ильки. Та же мысль, с какой он выбирался через щель со двора Вики, опять неотступно владела им: он у начала какой-то нити, следуя за которой, можно разобраться в клубке неясностей. Надо бы немедленно посоветоваться с Костей…
Но еще минуту или две-три, натянув шапку, чтобы согреться, Павлик оставался у стены. И хорошо, что не выскочил сломя голову на дорогу. А лишь глянув из-за угла, будто ударился о невидимую преграду и всем телом прянул назад… Кто-то входил через калитку во двор Мелентьевых – бесшумный, как тень.
Новое лицо
Павлик устал пугаться. Все эти новые неожиданности воспринимались им, как дополнительные проявления одного общего напряжения суток. И где начало ему, где конец – он уже не представлял. Упрекнул себя в душе за невнимательность и спешку. Почему-то казалось очень важным сейчас быть до конца рассудительным, спокойным. Ведь он слышал фразу: «У меня тут еще разговор должен…» Слова курильщика не требовалось даже истолковывать – он ждал гостя и торопился выпроводить Ильку.
Ночь лежала густая, ровная, будто пришла она уже давным-давно, хотя было еще, наверное, около девяти часов. Темь в проходе и над головой казалась теперь спасительной.
