Богомил Райнов - Странное это ремесло
— Это будет чудесно! — рассудил он. И, обернувшись к Руссо, спросил:
— Вы любите охоту?
— Я люблю дичь, — уклончиво ответил тот. — Но в этих гравюрах действительно есть стиль.
— Это верно, — согласилась жена. — Я думаю, они отлично подойдут к нашей столовой. У нас прелестная столовая «Людовик Пятнадцатый».
— В таком случае, боюсь, они не очень подойдут, — позволил себе заметить хозяин.
— Да? — вскинула брови дама. — Предложите нам тогда что-нибудь более подходящее.
Руссо порылся в одной из папок и вынул две великолепные гравюры по рисункам Шардена. Муж даже не удостоил их взглядом. Видимо, его интересовали только охотничьи сюжеты. Жена уделила им больше внимания:
— Но тут какой-то трактирный слуга?.. И служанка?..
— Это два великолепных Шардена, — пробормотал Руссо.
— Не спорю, вам лучше знать. Но, по-моему, в этом есть что-то плебейское. И уж в любом случае место служанки не в столовой, а на кухне, — довольно логично заметила дама.
Муж попытался обратить создавшуюся ситуацию в свою пользу, вытащив откуда-то из угла две английские гравюры, где изображались конные состязания, и хозяину пришлось объяснять, что они тоже не очень подходят к обстановке в стиле «Людовик Пятнадцатый». Наконец, после долгих поисков, супруга остановила свой выбор на двух галантных слащавых сценах Буше, хотя, если следовать ее логике, галантным сценам место тоже не в столовой, а в будуаре.
Справедливости ради надо отметить, что невежество или тупость проявляли не только те, кто покупал гравюры раз в жизни, чтобы украсить свое обиталище, но даже люди, долгие годы упорно занимающиеся коллекционерством. Наряду с небольшим числом знатоков, собирающих произведения определенного автора, определенной школы или эпохи, было множество дилетантов, которые собирали коллекции только по тематическому признаку, как будто это почтовые марки, а не гравюры, и зачастую ничего не смыслили в художественных достоинствах вещи. Я тогда еще записал в тетрадь темы подобных коллекций, собиратели которых встречались мне в магазинах или же на аукционах в Отеле Друо. Вот некоторые из них: цветы, рыбы, птицы, лошади, охотничьи сцены, экипажи, автомобили, трапезы, сцены возлияний, плоды, мельницы, львы, фейерверки, провинции, государства, географические карты, святые, пожары, обнаженная натура, истязания, знаменитости, Наполеон, музыка, танцы, балет, виды Парижа, моды, военные мундиры, корабли, морские пейзажи, вулканы, биржа, суды, жанровые картинки, меню, приглашения на балы, афиши (тоже по жанрам — театр, балет, выставки, реклама различных блюд и напитков, автомашин, бензина и пр.), табак и курильщики, сцены у врача, у дантиста, ведьмы, оккультизм, женские портреты, галантные сцены, порнография, народный лубок, исторические события, мифология, корсеты, сражения, рыцари, воздушные шары и дирижабли, ремесла, празднества, папы римские, дети, орнаменты, библейские и евангельские сюжеты, ярмарки, фронтисписы, проституция и пр. и пр.
Тем временем моя коллекция все пополнялась, хотя и не лошадьми и не сценами охоты. Сначала моя программа ограничивалась творчеством нескольких мастеров, в первую очередь Домье. Но мало-помалу она охватила весь XIX век, а поскольку, как говорил великий Домье, «надо жить своим временем», то потом распространилась и на XX. А когда мне случалось наткнуться на хорошие и недорогие работы более ранних эпох, то я не мог отказаться и от них — ведь даже самый неопытный любитель знает: гравюра, которую ты однажды упустил, второй раз тебе уже никогда не попадется.
Наибольшие соблазны и наибольшие затруднения таились в магазине Ле Гарека. Собственно, затруднение было одно, и именовалось оно мадемуазель Валантен — речь идет о немолодой помощнице молодого хозяина.
Каждый раз, когда я намекал, что не прочь бы заглянуть к нему на склад, Ле Гарек с готовностью обещал:
— Дайте срок, заглянем и туда. Вот только выкрою время.
Однако время так и не выкраивалось, он появлялся в магазине на полчаса, не больше, целыми днями пропадал на аукционах и в мастерских художников, и я не без основания считал, что обещанный «срок» вообще никогда не наступит — в частности и потому, что Ле Гарека не прельщала старина, его единственной, его истинной страстью была модернистская гравюра.
В отсутствие молодого хозяина некоронованной владычицей этого царства была мадемуазель Валантен, и она так ревностно оберегала его от любого посягательства, словно была хозяйкой, а не служащей с весьма скромным жалованьем. Ле Гарек держал ее только из жалости, потому что вырос у нее на руках, как она сама не без гордости сообщила мне. Старой женщине уже было не под силу носить тяжелые папки, и она охотно предоставляла эту работу мне, но лишь в пределах одного шкафа.
— Нет, там не трогайте, там гравюры не переоценивались уже десять лет, — произносила она каждый раз, когда я пытался расширить сферу своих действий.
Естественно, что о складе она не давала и заикнуться. Однако иногда, приходя в магазин, я заставал за бюро, где следовало бы восседать Ле Гареку, седую пожилую даму приятной внешности, занятую чтением или рукоделием. Как я потом выяснил, это была мать хозяина.
Я заходил сюда частенько, и мы давно уже были с ней знакомы, хоть ни разу не перекинулись словечком, если не считать обычного приветствия. И наконец однажды зимой, под вечер, во время моего очередного препирательства с мадемуазель Валантен, мадам Ле Гарек соблаговолила нарушить молчание:
— Позволь месье открыть и тот шкаф!
— Но там еще не проставлены новые цены! — со слезами в голосе возразила мадемуазель Валантен.
— Не проставлены новые — значит, отдашь по старым.
— Как же так?..
— А вот так! Моему сыну давно пора позаботиться о магазине.
Мадемуазель Валантен глянула на меня так, словно хотела убить этим взглядом, но посторонилась, освободив мне дорогу к первому из запертых шкафов.
Он оказался полон гравюр, в основном конца века. Многие из них я видел впервые, некоторые офорты и литографии были истинными шедеврами, и, ободренный скромными ценами, я отложил в сторону такую большую стопку, что мадемуазель Валантен снова рассердилась:
— За один вечер мне этого не подсчитать. Мы через полчаса закрываем…
— Принеси сюда! — прервала ее мадам Ле Гарек.
Мадемуазель неохотно подчинилась, седая дама в несколько минут подсчитала сумму, даже округлив ее в мою пользу.
С того дня мы стали друзьями, и я перерыл один за другим все запретные шкафы в присутствии смирившейся мадемуазель Валантен. Бывало, Ле Гарек возвращался прежде, чем я заканчивал свои поиски, но весь этот товар не представлял для него интереса.
— Вы в точности как мой брат, — говорил он. — Он тоже обожает рыться в старом хламе.
— Отчего это все, что тебе не по вкусу, обязательно хлам? — возражала мать.
У брата Ле Гарека был небольшой магазинчик на улице Сены, он торговал главным образом литографиями и афишами начала века. Дела у него шли неважно, уже много лет он больше покупал, чем продавал. Но в один прекрасный день чудо наконец свершилось: стиль сецессион всего за один сезон так вошел в моду, что приобретенный за бесценок «хлам» стал продаваться по фантастическим ценам, тогда как модернистская графика второго брата осталась в смысле цен примерно на прежнем уровне.
Просматривая папки с гравюрами, я иногда расспрашивал мадам Ле Гарек о деятельности их фирмы в прошлом или о художниках начала века. Пожилая дама знавала лично многих больших мастеров, уже давно покойных, и охотно рассказывала о Дега и Ренуаре, о Форене и особенно о Стейнлейне, к которому питала огромное уважение. Она была президентом Общества друзей Стейнлейна, и когда я сказал, что готовлю исследование о творчестве этого художника, заметила:
— Думается, у нас на складе еще довольно много его вещей…
И, не обращая внимания на укоризненные взгляды мадемуазель Валантен, добавила:
— Когда-нибудь, если у вас найдется время и вы не боитесь пыли, вы могли бы туда заглянуть.
— Для этого у меня всегда найдется время, хоть сейчас, — поспешил я ответить, так как от слов «когда-нибудь» мне уже становилось нехорошо.
— Покажи месье, где лежат эти папки, — обратилась дама к мадемуазель Валантен.
Та провела меня по длинному, точно коридор, совершенно темному помещению и, щелкнув выключателем, указала на несколько встроенных в стену шкафов.
— Вот, ройтесь! Надеюсь, на неделю вам хватит.
А потом чуть более добродушно добавила:
— Давно уже не встречала таких, как вы. В свое время подобных охотников было много… Я думала, эта порода уже вымерла… Тихое помешательство!.. О господи!
И она удалилась, оставив меня лицом к лицу с ранящей неизвестностью.
В Париже было не более десятка магазинов, специализировавшихся на торговле гравюрами, да столько же антикварных лавок, где среди прочего можно было наткнуться и на графику. Естественно, я не мог ограничить этим свои поиски и поэтому «прочесывал» город из конца в конец, заглядывая к старьевщикам, добираясь даже до предместий — ведь никогда не знаешь, из-под какого куста выскочит заяц.
