Тонино Бенаквиста - Всё для эго (Сборник рассказов)

— Оставь, ее никто не знает, какая-нибудь шлюха.

— Жаль, с такой-то задницей.

Когда он произнес это, я снова засомневался. Но ведь в конце концов это из-за нее мне задали трепку — ребра до сих пор ныли. Неужели это не заслуживало небольшой мести?

На следующей неделе на третьей полосе газеты появилась фотография. Картинка получилась немного размытой, но, несмотря на это, в центре явственно выделялся точеный профиль и впечатляющий бюст. Хоть никто и не знал, кому они принадлежат, тираж подскочил.

Этот профиль я снова увидел только два года спустя на яхте, пришвартованной у берегов Канн. Я готовился к этому мероприятию целый месяц, а все благодаря моему осведомителю Этьену. Парень знал об увеселениях магнатов побережья больше, чем полиция нравов. Ему даже удалось сделать так, чтобы нас наняли официантами для праздника, запланированного на борту. Серж Муассак, промышленный магнат и «шестое состояние Франции», организовал грандиозный прием, чтобы отметить покупку парижского еженедельника. Я занялся своим настоящим делом только в три часа ночи, когда уже никто на этом корыте не заботился о том, чтобы сохранить лицо перед официантами, которые убирали со столов. Муассак удалился в кабинет, где насыпал избранным гостям дорожки порошка длиною в руку. Анна постриглась. Странно, я узнал ее только через видоискатель. Прижавшись носом с другой стороны иллюминатора, я спросил у Этьена, знакомо ли ему это лицо.

— Еще бы! Роскошная штучка, девушка по вызову международного масштаба, школа мадам Клод, из тех, что все может сделать ртом, а еще напеть Малера и порассуждать о «Пире» Платона на трех языках.

Я и не надеялся ее больше увидеть, а она неожиданно появилась в моей жизни, да так, что я не слишком удивился. Я не верил в случайности, а только в логику этого замкнутого мирка.

Остальное произошло очень быстро. Муассак и компания засекли меня. Этьен успел среагировать и бросился к мосткам, пока я возился с аппаратом. Дорогу мне преградила пара горилл — я не сумел убежать. Они схватили пленку и швырнули аппарат за борт. Анна предпочла выйти из кабины, когда меня начали бить и из носа потекла кровь. Я прохрипел ей вслед:

— Обычно вам нравится смотреть, как меня унижают.

Она на секунду обернулась, не понимая.

Этьен всю ночь гнал машину до Парижа.

— Она у тебя? Скажи мне только, что она у тебя.

— У меня, у меня, успокойся.

До того, как меня начали бить, я успел перекинуть ему нужную пленку, пока он бежал по набережной. (Настоящее регби, ох, как вспомню об этом… Мне нравилась такая жизнь, мне нравилась опасность, акробатические трюки. Сегодня мне этого не хватает.) У Муассака осталась пленка, сделанная на дне рождения моего племянника.

Увидев мою разбитую морду, Шале так смеялся, что пришлось попросить у него вдвое больше обычного. Я не думал, что у него хватит смелости опубликовать фотографии Муассака, накачанного под завязку. (Позже я понял, что Шале посылал меня на задания не только для того, чтобы опубликовывать в своей бульварной газетенке скандальные снимки. Этот подонок собирал свой собственный архив, который давал ему возможность давить на определенных людей. Муассак рано или поздно узнает это на собственном опыте.) В конце концов это его проблемы. Я вспоминал лицо Анны, как она посмотрела на меня, когда меня били, и от этого мне стало в сто раз хуже, чем от физической боли.

Крики чаек начинают меня утомлять. Я включаю радио погромче. Анна не произносит ни слова, елозит на шезлонге, пытаясь устроиться поудобнее.

Через день ко мне постучали. Никто не заглядывал без предупреждения ко мне в берлогу — в маленький домик в Атис-Монс. Перед тем как открыть дверь, я сменил компресс, который последние дни не покидал моего носа. За дверью стояла Анна, в джинсах и кроссовках, волосы стянуты в хвост. Одна.

— Никто не знает, где я живу.

— Сегодня утром я была у вашего патрона. Раз уж он раскололся, вы можете меня впустить.

Она ойкнула от неожиданности, когда увидела, что заменяет обои у меня в гостиной. Несколько десятков фотографий были приклеены скотчем прямо к стене. Ее спина, ее ноги, ее лицо, ее руки, поглаживающие тело, крупным планом ее улыбка, длинные волосы, такие же, как на пляже в Лос-Анджелесе, ее загорелые груди. (Были еще две фотографии гораздо более интимные, но я не рискнул их повесить.) В течение двух лет части ее тела были единственными элементами декорации моей берлоги. Она не порадовала меня — не стала ругаться.

— Карты на стол. Мне наплевать, что вы собираетесь делать с фотографиями с яхты, в конце концов это ваша работа. Я пришла попросить вас уничтожить все фотографии, на которых есть я. Последний раз у Эдвина мне это сильно навредило, моя работа не нуждается в рекламе. Я чуть не потеряла ее из-за вас. Я девушка по вызову, а не топ-модель, люди, с которыми я работаю, не любят публикаций в газетах. Еще один подобный эпизод — и я останусь без работы.

Я уже знал, что Шале не собирается публиковать этих фотографий. Анне нечего бояться, но зачем ей об этом знать?

— Видите ли, мне надо и на жизнь зарабатывать, мадемуазель…

— Просто Анна. Сколько вы хотите?

— Мне уже заплатили за эти фотографии. Это будет нечестно.

— Нечестно?..

Она деланно рассмеялась. Этот смех означал, что люди вроде меня с ней всегда могут договориться.

— Вам ничего не стоило угостить меня шампанским там, на пляже, в Лос-Анджелесе. Нам бы сразу показалось, что мы оба в отпуске. Небольшой курортный роман. Воспоминания о лете. Это бы не зашло дальше.

— У меня никогда не бывает отпуска.

— Если вам платят за час, то отпуск с вами должен стоить целое состояние.

— Мне платят не за час и не пытайтесь меня унизить, никому этого пока не удалось. Ладно, хватит вилять. Говорите, чего вы хотите, и покончим на этом.

— Три дня на пляже. Без вечеринок и фотографий. Я плачу за все, ваше дело только присутствовать там.

— Невозможно.

Долгое молчание, она проигрывала все варианты. Через два часа она покинула мою постель — плата за все. (Сегодня мне немного стыдно, что я оказался такой легкой добычей, но как было устоять?)

— Мы еще увидимся?

— Вам должно хватить фотографий.

Она заснула на шезлонге, не прикоснувшись к еде. Я открыл зонтик над ее головой и вернулся к созерцанию волн.

Следующие месяцы я работал как проклятый, надеясь ее найти. Не было вечеринки, не было салона самолета, не было фотографии, где бы я не надеялся увидеть ее силуэт, излучающий свет ее загадочной красоты. И хотя я свято верил в логику, я снова начал подстерегать случай. Через два года я перестал верить в свою пресловутую удачу (и был прав!). Я вернулся с Казаманса, смирившийся, убежденный, что наши дороги никогда больше не пересекутся. Фотографии в моей комнате скукожились и пожелтели, большую часть из них я уничтожил. И как раз в ту минуту, когда я рвал ее спину на клочки, зазвонил телефон.

— Наверное, вы меня не помните…

— Анна?

Я слышал вдалеке шум прибоя. Мне привиделся глобус, и я искал на нем маленькую красную точку, которая бы мне сказала, где она сейчас: Галапагосские острова, Канарские, Сейшелы.

— Вы мне нужны. Вы знаете Стефано Ди Роза?

— За кого вы меня принимаете? Он известен даже больше чем Энцо Феррари.

— Я встречала разных подонков, но этот зашел слишком далеко.

Никогда я не думал, что она может быть в такой ярости. Но я быстро понял, что явилось причиной ее гнева, выслушав, что этот Ди Роза заставил ее вытерпеть. Он был знаменит тем, что ломал все игрушки, которые ему дарили. Дорогие спортивные машины заканчивали свое существование в овраге, африканские сафари превращались в жестокие убийства, полотна великих мастеров сжигались от скуки. Не говоря уже о пьяных выходках, которые так любила итальянская пресса. То же он хотел сделать с Анной.

— Вам повезло, вы встретили извращенца.

— Моя работа связана с риском.

— Вам никогда не приходило в голову ее сменить?

— Я даю вам возможность сделать свою и заработать много денег.

— Вы сейчас где?

— В Довиле. Ди Роза устраивает завтра деловой обед в своем замке. Я уехала оттуда сегодня утром, но останусь в городе, пока этот подлец не ответит за все.

— Что мне с этого будет?

— Вам решать. На этом обеде будет Фред Эрланген, еще я слышала имя Годрена. Но возможно, это не ваш профиль.

Это должно было означать: «Как только речь заходит о попке кинозвезды, вы все тут как тут, а стоит предложить вам эксклюзив об отмывании денег мафией, всех как ветром сдувает». Естественно, это был не мой профиль, и мою газету эти фотографии не заинтересуют. И хотя Шале любил трудности, он был не из тех, кто променяет запах серы на запах пороха. Фотографии, которые она предложила мне сделать, касались отдела по борьбе с бандитизмом. Но ни одна бульварная газетенка не рискнет совать свой нос в это осиное гнездо.