Николай Байтов - Любовь Муры
Моя родная, моя любовь к тебе не может иметь аналогий (я холодна к своему брату, и это вызвало у тебя аналогию…). Свою привязанность к тебе я унесу с собой в могилу (это звучит как-то сентиментально, но чувствую я только так). Вот только ты не расцени моих иногда сумбурных, порывистых и может быть необдуманных поступков не так, как они исходят. Я хочу этим сказать, что иногда я вдруг в минуты какого-либо аффекта проявляю совсем не свойственные мне поступки. Ты мне постарайся их извинить. Обо всём этом я говорю авансом. В таких случаях всегда нужна договорённость, никогда с близкими, дорогими сердцу людьми не надо молчать там, где есть хоть налёт сомнения. Всегда в самом начале следует выяснить…
Большим удовлетворением является для меня твоё отношение к В. Очень хорошо, что отсутствие желания «молодиться» вносит такое умиротворение. Я добиваюсь и от себя такого «отрешения». Необходимо только в дальнейшем сохранять подтянутость в манере одеваться. Мне очень трудно сохранять её, но пока что я тянусь.
Вчера мы договорились с мамой о том, что ей удобней получать от нас, детей, помощь (рублей 50–70 от каждого) и жить одной. Она находит, что ей такая жизнь будет удобней во всех отношениях, переедет она тогда в Жмеринку. Только бы она пожила ещё хотя бы года 3. Как мечтает она завести пару курочек и пожить в вишнёвом садике!.. У неё опухоль в животе, как только она сможет выходить, я поведу её в рентген-кабинет. С братом я ни о чём не поговорила. Первая не хотела начинать разговора, а он не догадался — так и уехал, я с ним не попрощалась — ушла из дому… Да, забываю написать — имя, отчество мамино — Ефросиния Сидоровна.
Завтра при наркоме (т. Затонский) нас, 4-х зав. образцовых учреждений (в том числе и Юлька, помнишь, я тебе говорила о ней) даём информацию о своей работе для утверждения их в т. зв. «титульные списки» страны. Я ещё плохо подготовила материал. Устаю чрезмерно, и голова с трудом встречает и оформляет мысли. Такие минуты отупения меня пугают — ведь свежесть головы, способность говорить, писать — это же мой хлеб. Мне ещё надо напрягаться лет 9–10, а там Иду выращу, и не будет такой лихорадки. Труд же свой (какое счастье!) я по-прежнему люблю и горю в нём. Читала ли ты передовицу («Правда» от 28/III) о «Дошкольном воспитании»? У меня радостное дело, но беда в том, что мы ещё не умеем организовывать и упорядочивать своё время…
[Между 1 и 4 апреля. Начало письма (три страницы) отсутствует.]
Местами в этом письме ты досадно сбиваешься с взятого тона и появляющееся «Вы» заставляет морщиться. Но всё же, если и сейчас чем-либо обращение это вызывает неудобство, неловкость — отходи от него.
Мне не нравится, что тебе снился В. Неужели ты ещё думаешь о нём? Есть много ненужного в этой связи — повторяться не буду — и необходимость отбросить его мне очевидна…
Солнышко моё рыжее, если когда-либо и улыбнётся мне вдруг жизнь — почему ты должна отойти от меня? Тогда я не хочу этой «улыбки», без тебя она будет гримасой…
Нет, не удастся мне переехать в Москву! Под Москву, из-за Идочки, не хотелось бы. Таня упорно молчит. В Ленинград ещё не писала. Через несколько дней начну писать туда. Но как не хочется строить планы на город, где не будет тебя. Разве что, живя в 2-х этих городах, мы смогли бы чаще встречаться. Там я тебя не стеснялась бы и приглашала бы к себе.
После моего доклада (я видела кругом внимательные лица, улыбки) я особенно ясно почувствовала, что выехать из Киева мне не так легко. «Меня ласкают при дворе» — Наркомпрос говорил о «блестящих образцах» моего «талантливого» руководства работой. Обольщаться всё же нечего, достаточно в чём-нибудь споткнуться и я почувствую горечь щелчков.
Вчера по окончании своего короткого доклада и после resume руководства я хотела идти к Проценко (я написала, что буду или 1-го или 4-го), но позже охватила тоска и я, воспользовавшись машиной комиссара, уехала домой. Постараюсь 4-го быть у него. Почему избегаю этого визита? Я его не люблю, быть близкой ему без любви противно. Вспоминая свои корчи (я буквально извивалась от них) после таких экспериментов, вернее, зная цену этим мукам, я не могу теперь идти на них. Единственный человек, кого бы я могла допустить к себе (также без любви, по привычке) — это Пётр. А помнишь ли, что я говорила с месяц тому назад? Как он омерзителен был тогда?! Что за патология. Моя родная, не думай, что вопросы этого порядка мучают меня. Мне сейчас покойней, чем было в начале марта, но всё же ненормальность такая иногда ощущается. А в общем, слишком много внимания уделяю в письмах этой стороне. И если ты решишь, что я, сжигаема страстью, ищу объекты, — ты ошибёшься… Пишу об этом, не стесняясь тебя, и радуюсь этому — ведь я ни с кем так откровенна не была. С Петром мы беседовали всегда «оголённо», но, конечно, о др. своих партнёрах я прикусывала язык. Сейчас, чтобы не лицемерить, говорю тебе — будь он здесь, моё «падение» (как звучно это слово по-французски: la chute!) было бы очевидно. Этим я создала бы только осложнения для своего ухода, ибо ни одной минуты не думаю, что возможна моя дальнейшая жизнь с ним.
О своих летних туалетах, скорбя за ними, я определённо не думала, а вот когда собираюсь писать о них, я сама в недоумении, что же есть у меня? Холщовое платье (бледно-голубое), вышедшее из моды, полотняная юбка, блузок пара, сарафана 2 — и, кажется, всё. На весну demi-сезонное пальто — скверное — носить не буду. Синий суконный костюмчик (короткая юбка — носить также не буду, да и стар он уже вообще), чёрный костюм, в юбке кот. я была у тебя. Сейчас, подсчитавши свои возможности, я вижу, как убоги они. Креп-де-шин, может быть, ещё и будет. Если не привезёт знакомый, тогда воспользуюсь твоим предложением. Туфли тоже необходимы…
Написала много, но не хочу даже перечитывать, так всё это — разбавленное водичкой. Глупею я, родная, и слабею вообще. Единственное, в чём я крепка — это в своей любви к тебе, моя дорогая сестричка. Целую нежно тебя. Твоя Мура.
3/IV от 2-х час. ночи не спала — нервы натянуты до тончайшего предела.
[6 апреля. Первая страница письма отсутствует.]
…Последнее письмо писала ему с большей непринуждённостью, быстрей находились слова, и он почувствовал разницу. Сейчас опять для него нет слов и снова будет лживая натяжка. Подлый я, по отношению к нему, человек. Если б удалось выехать — это была бы наиболее удобная мне развязка.
Вчера на заседании в доме Кр. Армии встретила человека, с кот. года 2 назад были очень дружны. Этой встрече обрадовались оба. Нашёл меня постаревшей, с сожалением расспрашивал о причинах этого. Просил встреч. Занимает большую должность. К себе пригласить его не могу. Встречаться, как прежде, в парках — нет уже той прыти и хочется во всём удобства (в этом есть моя «отяжелённость»). Обещала телефоном условиться о дальнейшем. От вчерашнего вечера думаю о нём. Есть в этом человеке какая-то теплота, что всегда подкупала меня.
К Проценко я не пошла — он уехал, в дороге написал открытку.
Голубка моя, почему ты так недовольна Олечкой? Мы ведь с тобой, родная, сами не знаем, как жить, где смысл? Нет у нас самих системы. Чего же ты хочешь от неё. Знаешь ли ты, как лучше поступать? Я ей желала бы успокоиться на одном человеке, но навряд ли моё пожелание будет когда реализовано. От души желала бы ей теперь, у входа в жизнь, найти хорошего партнёра и пройти с ним хотя бы часть жизн. пути. Говорила ли ты когда с ней об этом?..
Живот болит очень редко. Чувствую хорошо, много хожу и полна физ. бодрости. Хочу смеяться — иду на «Женитьбу» Гоголя — одна. Сейчас подам сваренный обед: рыбный суп и картофель — и буду готовить себя к театру. Знаешь, Ксенёк, что почти излечило меня? — резкий переход к острой, пряной пище. Правда, курьёз!
7/IV.
Хотелось думать, что будет сегодня письмо от тебя, но ожидания были напрасны. Так постепенно (я с грустью отмечаю эту неустойчивость и кратковременность человеческих отношений вообще и твоего в частности) я выветриваюсь из твоего сознания. Я своими мыслями около тебя постоянно, но писать нет у меня времени, я распластываюсь от заданий, поручений, ударных заказов и т. д. С мечтой о переезде в Москву, очевидно, надо кончать. От Тани нет известий. Досадую, что, будучи в Москве, сама не разузнала о возможностях, хотя московские «тёти» (т. е. дошкольницы) были так равнодушно-холодны ко всем моим высказываниям. Наши киевлянки гораздо общительней. Итак, мои планы грозят никогда не осуществиться. Я же, будучи постоянно чем-то одержимой, захватившись намеченным переездом, — потеряла, от невозможности привести его в исполнение, — покой окончательно. Вот если б меня привлекал так Ленинград!
Сидела вчера на «Женитьбе» и скучала, ожидаемого смеха спектакль не вызвал; от игры удовлетворения не было. Досадно, что мы с тобой не удосужились посмотреть или хорошую игру или послушать концерт. Но мы были настолько захвачены и поглощены друг другом, что тогда такой необходимости не было. Не правда ли, родная? Как я хочу быть около тебя, сестричка моя. Неужели так моё стремление не будет реализовано? Боюсь, что да. От своей беспомощности я стала ещё злей, раздражительней. Сегодня, делая замечания завхозу, я от ярости потеряла голос, он оборвался и перешёл в шёпот, я даже испугалась. А позже полдня казнила себя. Работаю скверно, над статьёй сижу 3 дня и без толку.
