Ирина Дудина - Богема с Невского проспекта

Как-то я зашёл в коммуналку на Невском, к своему другу-фотографу. У него дома была мебель, которую он сделал своими руками. Фотограф очень гордился своими медвежьими поделками, хотя они были плохого качества. Особенно выделялась длинная скамья типа деревенской, которая стояла вдоль стола, и на которой могло усесться человек 5. В тот день у него была в гостях какая-то шумная компания из разношёрстных мужчин и женщин. Одна пьяненькая дама села на край пустой скамьи, скамейка задралась, ударила другим концом по столу, попадала посуда и разбилась бутылка водки. Дама, само собой, упала на пол. Хозяин всё привёл в порядок, на столе опять было всё расставлено как надо, готовность к пиру номер один. Вдруг та же самая дама опять села на край той же самой злополучной скамейки, и всё повторилось по новой — опять разбилась тарелка, попадали на пол закуски и сама дама упала опять под стол. Я не выдержал, и спросил у хозяина: «Кто эта женщина? Она два раза повторила одну и ту же ошибку, и ничему не научилась!». «Так, француженка ж, мать твою, чего с неё взять!», — ответил мне мой друг.

Как-то я шла по Невскому проспекту и вдруг увидела идущего навстречу мне самого Мстислава Ростроповича! Я пришла в восторг от того, что вижу великого музыканта, идущего мне навстречу, не выдержала, и горячо с ним поздоровалась, при этом даже раскинула руки в стороны, словно бы желая обнять своего кумира. «Здравствуйте, Мстислав Леопольдович!», вскричала я радостно, не в силах сдержаться. Он был обескуражен моей любезностью, и, наверно, решил, что я — это какая-то его знакомая, которую он не может припомнить. «Здравствуйте, милая. Как вы поживаете, как ваши дела?», — на всякий случай спросил он у меня. «О, дела у меня отличные! Завтра с мужем едем на рождество в Швейцарию!». «А мы с Галиной завтра улетаем в Париж!». Тут за спиной Ростроповича показалась величественная Галина Павловна Вишневская, и я сочла нужным быстро откланяться и раствориться в толпе.

Я занималась во Дворце пионеров в студии ИЗО. Я до сих пор помню свои ощущения — сначала надо было пройти через анфиладу залов по красивым полам, в которых скрипели половицы. Дальше шли залы, где дети танцевали, из дверей вокруг доносилось пиликанье скрипок, ученические звуки на трубе… Наконец я доходила до помещения кружка, который находился в уютном закутке. У нас была очень приятная преподавательница, она одевалась во всё серое, жемчужное, с очень тонкими сочетанием оттенков. На голове она носила беретик, в ней было что-то истинно петербуржское. Сама она постоянно рисовала огромные букеты в жемчужных тонах. Натюрморты, которые она ставила для нас, тоже отличались сдержанностью и тонким колоритом.

Но однажды она заболела, и вместо неё пришла другая преподавательница. Сев на стул, она поправила юбку, но поправила так, чтобы из-под неё выглянуло её красивое нижнее бельё. Я, будучи наивным ребёнком, подошла к ней и робко сказала ей, что у неё выглянуло нижнее бельё, которое надо поправить. Учительница улыбнулась мне и сказала: «Чудесно!», и поправила юбку так, что бельё стало выглядывать ещё сильнее. Для меня это было откровением. Я поняла, что можно и так делать, и это — прекрасно. Папы, приходившие за детьми в студию, реагировали на преподавательницу совершенно однозначно. Но потом вернулась наша прежняя жемчужная преподавательница, к сожалению, она вскоре умерла молодой. Вообще, у всех, кто учился во Дворце пионеров в ИЗО вырабатывался общий фирменный стиль, по которому кружковцев можно было отличить. Это была тонкая сдержанная колористическая гамма, а в портретах юные художники любили рисовать огромные глаза своим моделям.

Недавно я работал на кинокартине Алексея Балабанова «Груз 200». Как-то возвращался с фотосессии домой. Было около 12 ночи, я торопился, чтобы успеть на метро. При входе на станцию «Маяковская» я обратил внимание на красивого высокого мужчину в белом плаще. Он был похож на грузина, даже, скорее, на мегрела. Когда я входил в электричку метро, меня вдруг кто-то сильно толкнул сзади. В это время мегрел вырвал у меня из рук мою дорогостоящую осветительную аппаратуру для ночных фотосъёмок. Дверь захлопнулась, поезд тронулся, а мегрел с осветительным прибором убежал.

Году примерно так в 1968 Лев Лурье, будучи уже студентом истфака, зашёл во Дворец пионеров в родной клуб «Дерзание», и случайно посеял там листовку антисоветского содержания. Листовку нашла уборщица и подобострастно отдала её директору. Директор вызвал КГБ, и в течение 3 месяцев происходили активные допросы юных пионеров из клуба «Дерзание». Наконец, один пионер раскололся, указал на Лёву Лурье, который на его глазах вносил листовку, а также для яркости картины добавил, что во Дворце пионеров его научили пить, курить и цинично смотреть на девочек. Был страшный скандал. Льва Лурье выгнали с дневного отделения истфака, где он учился, на заочное отделение. Льву Лурье пришлось идти работать на завод, там он однажды подрался с рабочими и ему выбили зуб.

В детстве я только один раз был во Дворце пионеров — зашёл взять адрес для переписки в школу дружбы. В детстве я был шпаной, хотя и с улицы Достоевского. А потом в 1991 году я был приглашён вести занятия в студии уже как писатель. Кстати, студия «Дерзание» ухитрилась оказаться на 3 месяца старше, чем дворец. Её создал в 1937 году Маршак в каком-то другом месте. За 16 лет в студии воспиталось много талантливых пишущих людей: поэты Дмитрий Нилов, Ксения Чекулаева, Нина Фрейман. Детскими писателями стали, что мне особенно приятно, потому что я сам детский писатель, Саша Рыженков, Галина Мельникова, Егор Чухин. Чтобы писать для детей, надо самому оставаться всегда ребёнком. За 16 лет дети, приходящие в Дворец, совсем не изменились. Как я люблю говорить: «Мы не меняемся». Свои авторские методики, чтобы дети начали писать сами, у меня есть. Главный принцип — никогда не сравнивать детей. Некоторые могут год ходить, потому что им интересно, ничего не писать, всё впитывать. Потом вдруг начинают здорово писать.

Из преданий. В одном кабинете Дворца есть камин, и в нём специально забит досками дымоход, потому что были случаи, когда дети через него исчезали… Это предание я сам придумал.

Дворец пионеров — абсолютно уникальное место не только потому, что он находится на перекрёстке Невского и Фонтанки. Он находится вообще на всех перекрёстках, перекрёстках жизней творческих людей всего Питера, особенно, что качается трёх последних послевоенных поколений.

Я занимался во Дворце пионеров в литературном клубе «Дерзание». Но куда бы я не попал, меня всегда пересекало с людьми, связанными каким-то образом с Дворцом пионеров. В Азии, на раскопках в Туве я встретил девочку, которая оказалась дочкой моего друга по Дворцу пионеров. Встречаешься с каким-нибудь журналистом, редактором, режиссёром, менеджером, успешным или не очень успешным человеком, которого судьба занесла в Москву, в Нью-Йорк, Лос-Анджелес — и выясняется, что он был какими-то нитями связан с Дворцом.

Особая тема — преподаватели Дворца. Например, легендарный руководитель археологического кружка Алексей Виноградов. Быть может он не самый выдающийся археолог, но он смог сконцентрировать столько энергии вокруг себя, создать такую среду! Чего стоит только его поход с детьми в Саяны, похожий по количеству приключений на роман Фенимора Купера — с блужданием без пищи по тайге, встречами с медведями и т. д… Огромное влияние на всех нас оказала Нина Алексеевна Князева, похожая даже внешне на Музу Поэзии.

Рядом с Дворцом пионеров находился Сайгон, немудрено, что, подрастая, многие кружковцы становились его завсегдатаями. В Сайгоне был такой странный человек, хромой Витя Колесников, профессиональный нищий, побиравшийся у церквей, потрясающий рассказчик и тусовщик. Однажды я неожиданно его увидел на одной из годовщин клуба «Дерзание». Он был в белой рубашке, с галстуком, чуть ли не во фраке. Он, чудовищно хромая, подошёл к Нине Алексеевне, встал перед ней на колени и подарил ей огромный букет алых роз. Оказалось, он тоже из Дворца!

Почти все предания о Дворце пионеров связаны с Александром Третьим. Говорят, он любил выпить, но был подкаблучником у своей жены императрицы Марии Фёдоровны. И вот он шёл в свою библиотеку, сделанную в виде готической башни (прекраснейшее местечко во Дворце пионеров), якобы, книжки почитать, а там у него была проведена с чердака тайная трубочка. На чердаке в канистру слуга наливал коньяку или водки, Александр Третий читал книжки и посасывал крепкий напиток, может быть прямо из фолианта. Ещё, конечно, ходили слухи о привидении Александра Третьего, который видел якобы то один пионер, то другой. Ещё были предания о тайном ходе во Дворце, и даже говорили, где он начинается — в комнате, где располагалось машинописное бюро. А куда ведёт ход — никто не знал. Говорили, что вот ход начинается в стене, там ступеньки вниз, и ведёт он… — НИКУДА!