Глен Хиршберг - Дети Снеговика
С наступлением сумерек я постучал в двери Дорети. Никто не ответил, так что я остался стоять на крыльце, обдуваемый снежным ветром, задаваясь вопросом, отпустит нас мать Спенсера гулять в такую холодину или нет? Дети уже разгуливали по улице в костюмах Человека-паука,[41] доброй колдуньи Глинды[42] и Марка Фидрича, а их родители или старшие братья плелись в хвосте. Я все еще стоял, глазея на них, как вдруг дверь за моей спиной отворилась.
Я обернулся и замер в изумлении.
– О господи! – пролепетал я заикаясь и, не удержавшись на краю ступеньки, повалился в колючие кусты.
Она была вся обвешана водорослями, щеки выбелены гримом, на губах – фиолетовая помада. Затрудняюсь сказать, что в большей степени делало ее так убедительно похожей на труп – костюм или застывший, бесцельный взгляд. Макаронные изделия, украшавшие мою голову, зацепились за колючки, так что из кустов я вылез изрядно полысевшим.
– Ну и видок, – выговорил я наконец, когда снова взобрался на крыльцо. – Это что, кикимора?
– Утопленница.
– А почему ты не пришла в этом в школу?
– Хотела увидеть, как ты свалишься с крыльца.
Тут за ее спиной появился доктор, сияя, как после недавней «Битвы умов».
– Что, лихо она тебя, а? – спросил он, потрепав дочь по голове – правда легонько, как фрейлина, причесывающая принцессу. Меня-то он трепал по голове совсем с другими чувствами. Но Тереза лишь скорчила физиономию и стала еще больше похожей на покойницу.
Через пять минут доктор загрузил нас в джип, и мы с открытыми бортами покатили в сторону Ферндейла. Я почти всю дорогу молчал, потому что Тереза без всяких объяснений забралась на заднее сиденье и устроилась рядом со мной.
Миновав один квартал, мы свернули с Вудвордского проезда; магазины и уличные фонари тут же утратили свою коридорную монотонность и стали как в нормальном районе. Мы проехали магазин грампластинок с изображением гигантской полосатой зубатки на зеленом навесе и множество витрин с надписями «ЛОМБАРД» и «ОРУЖИЕ» на стекле. Дома выглядели более старыми, чем у нас на окраинах, хотя и необязательно обшарпанными. Попалось два-три покосившихся крыльца, где-то во дворе не росла трава, но в большинстве – дома как дома. На улицах стало меньше огней, но темнота меня не пугала. С первых морозов и до апреля в Детройте всегда было темно, где бы ты ни жил.
Когда доктор Дорети сбавил скорость, изучая указатели улиц, я наклонился к Терезе и попросил:
– Расскажи мне о маме Спенсера.
Я приблизился к ней больше, чем хотел, и чуть не ткнулся губами в ее ухо; прядь волос, выбившаяся из-под ее черной ленточки, щекотала мне щеку. Вместо ответа Тереза лишь растянула в улыбку свои фиолетовые губы.
Доктор Дорети подрулил к фасаду двухэтажного кирпично-деревянного дома с непролазной грязью вместо двора. Рейки ограды на верхней веранде покоробились, и крыша стала похожа на сжатую чашечкой ладонь. Во дворе, стратегически размещенные между холмами грязи и снега, впустую протирали шины и ржавели мини-самосвалы и мини-бульдозеры фирмы «Тонка».[43] У них был такой забавный вид, словно они осели под тяжестью возложенной на них задачи. Я показал на них и засмеялся. Тереза тоже. Даже доктор Дорети улыбнулся, хотя я сомневаюсь, что он понял, над чем мы смеялись.
Из дома вышел Спенсер в костюме Толстяка Альберта[44] и красных кроссовках. За ним – его мать, и во второй раз за вечер слова и дыхание узлом связались у меня в горле и так там и застряли. Это была высокая рыжеволосая женщина, очень худая. Высокая белая рыжеволосая женщина. В странном золотистом плаще, отливавшем металлическим блеском.
– Тер-Тер, девочка, хочешь, я куплю тебе такой же плащ? – промурлыкал доктор Дорети скорее самому себе, чем дочери, и помахал рукой в ответ на приветственный жест миссис Франклин.
Тереза уже стояла на улице, я почему-то тоже, хотя совершенно не помнил, как выбрался из машины, – настолько был захвачен потоком собственных мыслей. Может, Спенсера усыновили? Мать на него похожа, и даже очень: та же улыбка, те же скулы, такие высокие, что под глазами образовались впадины.
Доктор остановился на полпути к дому, похлопал Спенсера по плечу и кивнул миссис Франклин.
– Спасибо, что приютили мою дочь, – проговорил он зычным голосом глашатая из фильма о короле Артуре, возвещающего о прибытии королевы.
– Спасибо, что привезли их обоих, – ответила миссис Франклин.
Доктор Дорети кивнул, сделал ручкой, потом повернулся ко мне, и на какую-то секунду мне показалось, что он хочет извиниться, хотя я понятия не имел, за что. Тереза прошла мимо отца, но тот поймал ее, крутанул, поцеловал в лоб и, коснувшись ее припухших от помады губ, сказал:
– Будь умницей.
Она вывернулась из объятий отца и под его пристальным взглядом прошествовала по дорожке в дом Спенсера.
Спенсер был уже в двух шагах от меня, и, когда подошел почти вплотную, я вдруг вышел из ступора. Мне совсем не хотелось подпускать его слишком близко, чтобы он мог повторить свой трюк с «ды-дых», что он, очевидно, и собирался сделать.
– Я тебе сейчас врежу, – пригрозил я, когда его лицо остановилось на полпути к моему. Он улыбался, но совсем не так, как обычно, – его улыбка была испытующей.
– Так ты идешь? – спросил он.
– Вообще-то я хотел поиграть вон с теми тележками, – сказал я, и он на мгновение растерялся, но, вспомнив о «тонкавской» технике, захохотал:
– Еще наиграешься.
– А где твой отец? – спросил я Спенсера, но за него ответила миссис Франклин:
– Я много о тебе наслышана, Мэтти. А мистер Франклин в отъезде. Боюсь, на этот раз его с нами не будет. Идите в дом, дети.
Услышав, что мистер Дорети заводит свой джип, я обернулся и увидел, как он отъезжает.
– У тебя белая мама, – прошептал я.
– А также растопленный камин и настольный хоккей.
– И белая мама.
– У тебя тоже.
Где-то с полчаса, пока не стало по-ночному темно, мы в подвале играли в пневматический хоккей, в то время как миссис Франклин, насвистывая незнакомую мне мелодию, готовила для нас раскладушки и спальники: две в одном конце комнаты и одну в другом. Со Спенсером она не разговаривала. А он ее словно не замечал. Стол с хоккейной коробкой уютно поскрипывал и посапывал под клацанье клюшек о шайбу.
Миссис Франклин на несколько минут исчезла наверху, а когда вернулась, на ней снова был золотистый плащ плюс такие же золотистые сапожки и ослепительно белый шарф. Спенсер оторвался от хоккея, проигрывая Терезе, увидел мать и застонал.
– Теперь-то, мам, тебя точно никто не заметит!
Я бы засмеялся, если бы Спенсер засмеялся первым, но он не шутил. Он злился.
– Считай, что это мой маскарадный костюм, – сказала миссис Франклин, задрав ножку и взмахнув рукой на манер одной из девушек, рекламирующих призы в телеигре «Верная цена».[45]
– А как насчет остальных трехсот шестидесяти четырех дней в году? – огрызнулся Спенсер.
– А представь, каково тебе будет, если твоя мамочка в ведьминском наряде поведет твоих друзей колядовать, а тебя запрет одного в комнате, – проговорила она мягко. – Жду вас наверху.
Тереза плюхнулась на одну из раскладушек, ее патологически бледное лицо под белым гримом стало еще мертвее.
– За что ты так взъелся на маму? – спросил я у Спенсера.
– Задолбала, – отрезал Спенсер. – Ладно, пошли.
Мы забрали из кухни бумажные пакеты и нагнали миссис Франклин у входной двери. Она не заговаривала с нами, пока мы не прошли мимо «тонкавских» машин и не остановились на тротуаре. Там она тронула Спенсера за руку и сказала:
– На углу Лонгвью и Сосновой. Через пятнадцать минут. Идет?
– Идет, – буркнул он и порысил к центру квартала.
Мы с Терезой стояли, не зная, что делать. Миссис Франклин вглядывалась в ветви обледенелых дубов и что-то мурлыкала себе под нос. Похоже, ей потребовалось время, чтобы нас заметить. Наконец она сказала:
– Бегите, дети. Встретимся там, где я ему сказала!
Мы почти догнали Спенсера, как вдруг из-за сосны с воплями выскочили два старшеклассника в кожаных куртках и резиновых масках зомби. Эффект был бы убойным, если бы один из них, преградив нам путь, не вытаращился на Терезу со словами:
– Господи Иисусе, это еще что за чучундра?
Тут к нам подошел Спенсер и, хлопнув одного из ребят по спине, сказал:
– Эй, Могила!
– Спенс! – воскликнул зомби, не переставая таращиться на Терезу. – Прикольные у тебя друзья – перепугали нас до усеру.
– А то я не знаю! – ответил он, кокетливо поглаживая себя по необъятному бутафорскому пузу. – Некогда нам тут с вами лясы точить. Надо успеть за угощением.
Мы оставили зомби у сосны и двинулись дальше. Окна с красными отпечатками ладоней встречались все реже, стало меньше деревьев, меньше полей нетронутого снега, а значит, и меньше белизны, отражавшей лунный свет. Спенсер, похоже, знал здесь всю малышню и всех старшеклассников, попадавшихся нам на пути. С некоторыми он нас знакомил, но чаще просто тащил нас за собой, не задерживаясь ни на минуту. У меня было такое чувство, что меня ведут в хороводе по незнакомой, населенной чужими призраками стране, которая оказалась гораздо дальше от моей, чем я ожидал.
