Ричард Бах - Биплан
Если я не приземлюсь там, мне нужно будет выбрать поле, а хорошее поле трудно найти в сумерках, да и утром придется задуматься о горючем. Хорошо бы приземлиться в Рэйвилле. Совсем рядом, всего лишь в тысяче футов от меня. Но при боковом ветре тысяча футов — расстояние немалое. Конечно, можно без особого ущерба для себя пройтись низко над землей, — подсказывает один из внутренних голосов. И верно. Я ничего не теряю, если пройду низко над полосой, — разве только несколько минут.
Мы скользим вниз по незримому воздушному трапу, ведущему в конце концов к краю любой из построенных когда-либо посадочных полос. Через забор, на высоте десять футов. Пять футов. Нехорошо. Чтобы лететь строго вдоль полосы, нужно несколько повернуть биплан в сторону ветра; приземляться подобным образом было бы, в лучшем случае, очень рискованно. К тому же смотри, пилот, футах в тридцати от края посадочной полосы параллельно ей тянется длинная земляная насыпь. Какой высоты? Два фута? Три фута? Достаточно высокая. Насыпи в один фут хватило бы на то, чтобы лишиться шасси, если биплан вдруг выйдет за узкую посадочную полосу. А при таком боковом ветре он как раз повернет в эту сторону. Если мы потеряем шасси, то нашей истории — конец. Пропеллер с двигателем на полном ходу зароются в землю, нижняя пара крыльев отлетит и наверняка потащит за собой верхнюю пару. От самолета не так уж много останется. Вот так. Твое решение?
Я должен приземлиться, не врезавшись в насыпь. В конце концов, я неплохой пилот. Не налетал ли я на многих самолетах почти две тысячи часов? Налетал, со скоростями от нуля миль в час и до тех, которые более чем вдвое превышают скорость звука. Конечно, конечно, я посажу старый биплан на полосу при пятимильном боковом ветре.
Решение принято, мы еще раз снижаемся, на этот раз намереваясь садиться. Осторожно, потихоньку, дай ему пойти вниз, пусть основные колеса коснутся земли. Хорошо; рукоятку подай вперед, чтобы удерживать основные колеса на земле, а хвост самолета — в воздухе. Следи, следи, он, похоже, собирается свернуть влево, к насыпи. Неплохое касание, еще совсем немного — и мы посмеемся над нашими страхами. Опускается заднее колесо, теперь изо всех сил потяни ручку на себя, чтобы хвост окончательно сел на землю и, будем надеяться, управление хвостовым колесом не откажет… Левая педаль, правая педаль, правая педаль до упора; ОСТОРОЖНЕЕ, ПАРЕНЬ, ОН СВОРАЧИВАЕТ. СЛИШКОМ ПОЗДНО, Я НЕ МОГУ УПРАВЛЯТЬ ИМ, ОН СОБИРАЕТСЯ ВРЕЗАТЬСЯ В ЭТУ КУЧУ!
Что ж, если нам суждено в нее врезаться, то врежемся мы изо всей силы. Полный газ, ручку управления до отказа вперед, и, может быть, нам удастся взлететь еще до кучи, хотя шанс на это — один из ста.
ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ, КАКОЙ ГАЗ, МЫ СЕЙЧАС ВРЕЖЕМСЯ В ЭТУ КУЧУ, ТЫ НИЧЕГО С ЭТИМ НЕ СДЕЛАЕШЬ, БЕРЕГИСЬ, ДЕРЖИСЬ, КУДА НАС НЕСЕТ!!!
За секунду биплан выкатывается за посадочную полосу, ручка газа выжата до упора вперед, и двигатель ревет на полной мощности, самолет под острым утлом несется в сторону земляной стены.
И тут, на протяжении следующей секунды внутри пилота борются два человека. Один из них сдался, обреченно констатируя, что сейчас неминуемо произойдет авария и все разлетится в щепки. Другой, продолжая думать, сделал ход последней картой, самой последней картой, и теперь, когда у него нет даже времени оценить скорость, чтобы определить, взлетит ли самолет, он тянет на себя ручку управления.
Биплан задирает нос вверх, но взлететь отказывается. Карточный игрок смотрит на это философски. Мы играли тем, что у нас было, и проиграли. Через десятую долю секунды раздастся грохот крушения. Пилот, я надеюсь, ты усвоил, что такое боковой ветер.
Наступает авария, я слышу ее звуки, невзирая на рев мотора; я чувствую ее приближение, касаясь управления. Поначалу раздается глухой стук, словно мы врезались во что-то очень грузное, но мягкое, зацепившись за него левым колесом, и затем — ничего.
Мы летим!
Мы едва-едва летим, пошатываясь в воздухе над травой, растущей из насыпи. Одна десятая доля секунды на вздох облегчения, и в следующую — опять шок: впереди — забор из колючей проволоки и барьер из деревьев. Насыпь была бы лучше. Мне предстоит врезаться в эти деревья на полной скорости, у меня нет шанса проскочить через них.
Что ж, пусть он у меня будет.
Это снова игрок берет бразды в свои руки.
Опустить нос, мы должны опустить нос вниз, чтобы набрать скорость. Я подаю на несколько дюймов вперед ручку управления, и колеса начинают катиться по траве, через мгновение они снова отрываются от земли, и биплан набирает скорость. Тут возникает забор, и игрок выжидает до последней секунды, выжимая крупица за крупицей ту скорость, на которую только способен биплан. Затем ручку на себя — и забор уже позади, и тут же без размышлений сильный крен вправо — и мы проносимся между двух тополей, в тридцати футах от земли. На секунду мир превращается в зеленые листья и черные ветки, и затем на смену им приходит меркнущее голубое небо.
О'кей, — говорит игрок, опуская руки, теперь ты можешь лететь. Рука на ручке управления слегка дрожит, но теперь эта рука скорее посадит биплан на шоссе против ветра, чем еще когда-либо попытается приземлить его при боковом ветре на полосу. Тут должно быть другое место для посадки.
Еще один круг над аэродромом, и вот оно, место. Точно так же, как в ответ на молитвы древних, вокруг них сыпалась манна небесная, на меня снисходит знание того, что на аэродроме Рэйвилла — две посадочные полосы, а вторая полоса покрыта травой и тянется в направлении ветра. ПОЧЕМУ я не заметил этого прежде?
Пять минут спустя я, поставив самолет у ангаров, прогуливаюсь вдоль насыпи в поисках того места, где левое шасси могло ее задеть.
Разве такое возможно? Даже для карточного игрока было очевидно, что мы врежемся в эту насыпь, и врежемся изо всей силы. Но мы не врезались. Мы зацепили ее настолько нежно, что не осталось никакого следа. У биплана не было тогда необходимых причин для взлета, только за миг до этого он двигался недостаточно быстро даже для того, чтобы удерживать в воздухе хвост. Будучи крупным неодушевленным объектом, скажут некоторые, биплан не мог взлететь благодаря своему сознательному усилию. Укажите нам, с точки зрения аэродинамики, спросят они, хотя бы одну причину, по которой самолет, не набравший необходимую скорость, мог бы взлететь. И конечно, я не смогу указать ни одной такой причины. Тогда, скажут они, ты, должно быть, набрал нужную скорость в момент, когда потянул на себя ручку. Вопрос закрыт[16]. О чем тут теперь еще говорить?
Но я ухожу неубежденным. Может, я и не смогу посадить биплан при боковом ветре, но верно одно: я немало летал на самолетах и знаю, чего от них можно ожидать. Если биплан, у которого для разбега было самое большее семьдесят футов, с двадцати миль в час набрал взлетную скорость, — то это самый короткий взлет, который мне доводилось делать на каких-либо машинах, не считая вертолетов. Я специально и очень дотошно тренировался взлетать с максимально коротким разбегом и на тяжелых самолетах, и на легких. На самый короткий взлет мне понадобилось 230 футов полосы, и при этом колеса-едва-отрывались-от-земли, а не пролетали над земляным валом высотой в два фута.
Мои прежние невероятные догадки сегодня подтвердились. Последнее слово в полете остается не за учебником аэродинамики. Если бы все подчинялось только ей, то в настоящий момент самолет представлял бы собой длинный хвост из обломков шасси, фюзеляжа и крыльев, протянувшийся под углом от взлетной полосы в Рэйвилле, штат Луизиана. Но это не так, он стоит цел-целехонек, без единой царапины, ожидая каких-нибудь приключений, которые встретятся на нашем пути завтра.
На усыпанную щебнем дорогу аэродрома, тарахтя, сворачивает пикап. Полустертая надпись на дверце — АВИАСЛУЖБА АДАМСА, и за рулем — недоумевающая улыбка под широкополым стэтсоном с поднятым вверх передним краем; точно так в популярных вестернах Герой-Тех-Времен всегда загибает вверх поля своей шляпы.
— Никак не могу понять, что у тебя за машина. Ты пролетел над домом, и мне показалось, что такого двигателя я не слышал уже двадцать лет. Выбежал и посмотрел на твой самолет; он слишком мал для Стирмэна, не совсем похож на Вако и, конечно же, — не Трэвл-Эйр[17]. Что же это, черт возьми, за аппарат?
— Детройт-Паркс. Их не так уж много выпущено, поэтому не стоит огорчаться, что ты его не знаешь. Двигатель Райт. Райт всегда можно отличить, потому что он весь забрызган маслом.
— Меня зовут Лайл Адамс. М-да. Если Райт перестает плеваться, тогда берегись. Ты не против, если я загляну внутрь?
Свет фар пробегает по биплану, когда пикап, развернувшись, подъезжает ближе. Со скрипом открывается дверца, и щебень начинает хрустеть под шагами.
