Алена Любимова - Птица колибри зимы не боится
— Отвлекающий маневр, — отрезала она. — Знаешь, я сейчас к тебе выезжаю. Диктуй адрес.
— Митя не мог так поступить, — убеждала я.
— Диктуй адрес, — повторила Гета.
— Да не знаю я адреса… К тому же и незачем! Он идет! Пока!
Митя действительно выходил из услужливо распахнутой швейцаром двери. В руках он держал огромный сверток. Пискнула блокировка. Митя открыл заднюю дверь.
— Засиделась, Птица колибри? — он водрузил сверток на заднее сидение. — Ой, что это? Катя! Прости! Совсем забыл! Там тебе, но подать не могу. Спаси! Цветы возьми!
Я перегнулась назад. Добрую половину заднего сиденья занимал огромный букет бордово-фиолетовых махровых тюльпанов. Я с трудом перетащила цветы к себе на колени.
— Митя, ты сумасшедший, куда так много?
— Двадцать один. Двадцать лет разлуки и еще один, чтобы мы никогда не расставались.
— А в ресторан мы разве не пойдем?
— Мне пришла в голову мысль гораздо лучше, — садясь за руль, принялся объяснять он. — У моей фирмы тут, неподалеку, квартира есть для переговоров или, если кто нужный приедет, поселить. Сейчас она свободна. Поедем туда. А еды мне, видишь, сколько навернули. Зачем нам с тобой в ресторане мучиться и друг на друга через стол глядеть?
— Это было бы неудобно, — хихикнула я.
— Издеваешься, да? — ухмыльнулся Митя. — Ты извини, что домой не приглашаю. Я-то с гораздо большим удовольствием. Но представляешь себе, если Ярик вдруг явится, да еще в компании твоей Ольги. Действительно будет неудобно.
Он явно настроился на большее, чем ужин.
Так и случилось. Поужинали мы гораздо позже, чем приехали на квартиру. А до этого снова была любовь. И разгоряченные наши тела обдувал не крымский, конечно, однако теплый весенний ветер, напоенный, хоть и не южным ароматом, но явственно ощутимым пьянящим запахом свежей травы и только что распустившихся тополиных листьев. И кровать, как прежде, была чужая, казенная (планида наша с Митей такая!), только не скрипучая и узкая, как в «Спутнике», а широкая, новая, с очень удобным ортопедическим матрасом. Так что некий прогресс наблюдался. И словно стерло бездну двух десятилетий, прожитых врозь, и мы снова были единым целым, и, как тогда, упивались свалившимся на нас счастьем.
А потом, уже ближе к полуночи, мы, полуголые, завернутые в простыни, набросились на шедевры итальянской кухни. Митя жадно запихнул себе в рот целый кусок уже чуть теплой пиццы.
— Ты похож на римского патриция! — засмеялась я.
— А ты на патрицианку, — с полным ртом отозвался он, наливая в бокалы бордовое «Кьянти». — Твое здоровье, Птица колибри! Наше здоровье!
Мы выпили, и я услышала звонок телефона. Мелодия моего мобильного. Он звонил в сумочке, которую я бросила в передней. «Ольга!» — пронеслось в голове. Я ведь ее не предупредила, что вернусь поздно. Первый раз за всю жизнь не предупредила! И что я ей теперь скажу? Однако мобильный уже не звонил. Я посмотрела на дисплей. На нем и впрямь высветился Ольгин номер.
— Кошма-ар, — схватилась я за голову. — Сестра меня убьет.
Проверив непринятые номера, я убедилась, что звонила не только Ольга, но и Гетка, и умнее всего мне показалось начать с нее.
— Где ты, и как дела? — с места в карьер начала она.
— Дела хороши, подробности потом, — скороговоркой бросила я.
— Погоди, погоди, — тоже скороговоркой ответила Гетка. — Мне Ольга звонила. Тебя разыскивала. Не волнуйся. Я все утрясла. По легенде, ты едешь ко мне и останешься у меня ночевать.
— А она поверила?
— Мне, подруга, не поверить нельзя. Понимаешь, я сейчас в дикой депрессии, — хныкающим голосом продолжала она. — Меня хахаль бросил, и без посторонней поддержки не могу. Так что, если у тебя продолжения банкета не намечается, милости прошу ко мне.
— Намечается, — сказала я.
— Голос у тебя счастливый, даже слушать противно. Не говоришь, а поешь. Только, пожалуйста, не забудь там со своим нечеловеческим счастьем, какое у меня, — она вновь деланно хныкнула, — ужасное несчастье. Иначе я тебя больше не смогу отмазывать, потому что сестра твоя перестанет мне верить.
— Спасибо тебе, Гетка, пока, до завтра.
Митя, сидевший рядом со мной и внимательно вслушивавшийся в разговор (Гетка вещала достаточно громко), строго свел брови к переносице.
— Учти, что этой твоей подруге я теперь ни на грош не верю.
— А тебе и не надо, — обняла его я.
— Очень на это надеюсь.
Митя одной рукой крепко прижал меня к себе, а другой, изловчившись, сорвал простыню.
— Подожди, — из последних сил простонала я. — Только Ольге звякну.
— Ах, как нехорошо обманывать сестру! — засмеялся он.
— Сына, между прочим, обманывать тоже не очень здорово, — отбила я выпад. — Кстати, что ты ему скажешь?
— А мне не надо ничего объяснять, — на лице его было написано превосходство. — У нас с ним мужской уговор не задавать лишних вопросов.
Меня кольнула ревность:
— Значит, ты часто так пропадаешь на ночь?
— Не часто, если тебя это так волнует и, кстати, в основном, по делу.
— Попробую тебе поверить, — полушутя-полусерьезно я погрозила ему пальцем.
С Ольгой я постаралась побеседовать по возможности быстрее, безумно боясь, как бы ей не взбрело в голову попросить «тетю Гету». Все же сестра моя успела сообщить, что страшно переволновалась, придя домой. Все накидано-разбросано, меня нет, и записки я тоже ей не оставила. «Но, конечно, раз у тети Геты сердечная травма, то ничего не поделаешь».
Митя в это время успел позвонить Ярику Так что, едва я распрощалась с сестрой, он подхватил меня на руки и унес на ортопедическое чудо, коему в ту ночь пришлось выдержать немалые испытания.
Мы страстно любили друг друга всю ночь, а в перерывах рассказывали про то, как жили последние двадцать лет, и одновременно доедали запасы итальянской еды.
Так я узнала, что Митя после того рокового разговора со мной оказался на грани отчаяния. Рухнуло разом все, во что он верил, и жизнь его потеряла смысл. Без меня ему все оказалось ненужно. Ни институт, ни наука, ни ученые степени. Друзья поддерживали его насколько могли. А так как они знали лишь один известный и крайне распространенный способ лечения сердечных ран, Митя под их чутким руководством впервые в жизни стал много и регулярно пить.
Спиртным он заглушал все мысли обо мне. Он не хотел больше думать о прошлом, слишком больно было вспоминать, а будущего, ему казалось, уже никакого не будет. Митины родители не знали, что делать. Сын полностью вышел из-под контроля и, невзирая на их мольбы и слезы, продолжал планомерно уничтожать себя. Они устраивали ему скандалы, отчего он лишь пил еще больше. Только благодаря все тем же друзьям он каким-то чудом не вылетел из института, с грехом пополам сдав летнюю сессию.
Чем все закончилось бы, неизвестно, не встреть Митя бывшую свою одноклассницу Лину, у которой уже был сын Ярик, а мужа не было. С отцом Ярика Лина рассталась еще до рождения мальчика, жениться они не стали. Зато для Мити она стала единственным человеком, с которым он мог нормально разговаривать. И он схватился за нее, как утопающий за соломинку.
— Я женился на ней из благодарности и назло тебе. Понимаешь, мечтал: вот мы с тобой как-нибудь случайно встретимся, а я иду с женой и с Яриком. И ты, Катя, будешь гадать и мучиться, откуда у меня такой большой сын. И, конечно, поймешь, что не только у тебя было прошлое.
— Знаешь, тебе это почти удалось, — усмехнулась я. — С тех пор, как мы вновь увиделись, не переставала ломать голову, откуда у тебя такой большой сын.
Митя вздохнул:
— Только вот Лины уже нет в живых. Когда Ярику десять лет исполнилось, она неожиданно заболела, рак оказался. Где и у кого я ее ни лечил. И у нас, и за границей, у экстрасенсов. Все перепробовал. Никто не помог. Только мучили ее зря. Самый страшный период в моей жизни. Она таяла на глазах, а мне оставалось лишь притворяться, будто еще чуть-чуть, и она снова станет здоровой. Кажется, Лина почти до самого конца верила. Хоть этим ей последние дни облегчил. Или она тоже притворялась, меня утешала. А за Линой подряд ушли и родители, хотя, пока все было хорошо, они ее не любили. Как же, их замечательный уникальный сын женился на женщине с чужим ребенком! И собственных детей не завели. Не получилось. Я и не очень хотел. Все как-то казалось, у нас с Линой не по-настоящему, временно. Только когда выяснилось, что жить ей осталось считанные месяцы, я понял, насколько она мне дорога и как к ней привязан.
— Ты любил ее?
Он ответил не сразу.
— Может, и да. А скорее, просто был к ней привязан. Но если и любил, то как-то совсем по-иному, чем тебя. Как близкого друга, который спас меня, не дал мне себя потерять. В жизни, Колибри, не все так просто: люблю — не люблю. Ну а пока она болела, мне приходилось зарабатывать. Деньги были нужны и на ее лечение, и на родителей. Во все тяжкие пускался. Правда, тяжкие эти, в основном, вертелись вокруг компьютеров. И торговал, и собирал… А сейчас вот у меня уже своя фирма, компьютерными технологиями занимаемся. И еще новое направление недавно взяли — промышленный дизайн. Очень перспективная область. Так что я теперь, Катя, завидный жених.
