Юлия Вознесенская - Сын вождя
— Хорошо, договорились.
Ему понадобилось отойти в сторону от Марины и справить малую нужду. Он постеснялся-постеснялся и в конце концов просто извинился и отошел дальше в чащу, где были кусты. Он сделал свои дела и, идя обратно к Марине и не доходя до нее с пяток шагов, вдруг остановился. Он увидел ежа с большими ушами. Тот медленно двигался в редкой траве, не замечая человека.
— Марина! Мариночка! Смотрите, кого я нашел!
— Опять гриб?
— Нет, не гриб, а гораздо интересней! Здесь ежик! Живой! Идите же скорей сюда, пока он не убежал и не свернулся!
Марина подошла к нему и поглядела на ежа, копошившегося в траве и даже не думавшего сворачиваться.
— Ах ты, бедняга! — сокрушенно проговорила Марина, садясь на корточки и разглядывая ежика. — Что ж это с тобой приключилось, а?
— Почему вы так говорите, Марина? Разве с ним не все в порядке? Смотрите, какой он толстенький и ушастенький.
— Он больной. Здоровые ежи никогда не выходят днем. Это он уже умирать вышел на свет. А большие уши — это порода такая, кавказская.
— Боже мой, как жаль беднягу! А мы не можем взять его с собой и попробовать вылечить?
— Если бы у него была рана, то можно было бы попробовать, но у него явно какая-то внутренняя болезнь. Нет, отсюда уносить его нельзя: в лесу он еще может найти какую-нибудь лекарственную траву и вылечиться. Оставим его так.
Она поднялась и поглядела на часы.
— Ой, а время-то как летит! Нам надо изо всех сил спешить, чтобы попасть хотя бы к ужину, а то ваш Гаврилов поднимет переполох.
Они отошли от несчастного ежика, Сын Вождя подхватил кошелку, и они быстрым шагом заспешили вниз по горной тропе.
Меньше чем через час они вышли к реке, Марина узнала знакомые места, и вскоре они уже увидели в зарослях ежевики угол кирпичной стены санатория.
— Мы войдем в парк через пролом в стене, и там вы подождете меня. Я сбегаю домой и принесу вам какую-нибудь книгу. Я сейчас всего Толстого перечитываю, у меня такой личный план на лето. Вы «Войну и мир» давно читали?
— Совсем не читал.
— Правда? Ну, вот эту книгу я вам и принесу. Вы сядете на скамейку и притворитесь, что уже давно сидите и читаете.
— Если меня начали искать, то все аллеи уже давно обшарили.
— Тогда вы спрячьтесь где-нибудь в кустах и сделайте вид, что уснули за книгой и проспали несколько часов.
— Ну и что они обо мне подумают?
— Пусть думают что хотят! Лежал на травке, уснул — ничего не видел и никого не слышал.
— Не хочется лгать, притворяться… И почему это мы с вами, Марина, заранее предполагаем худшее? А вдруг Гаврилов сегодня уезжал в город — он часто туда ездит — и вообще не заметил моего отсутствия? Бывают же чудеса!
— Я за вас так боюсь, что не верю ни в какие чудеса!
— А встреча с отцом Нектарием — разве это не чудо?
— Молчите, молчите, молчите! Не было никакого отца Нектария!
— Как это «не было»? А что же это было?
— Не знаю. Может, гипноз какой-то…
— Я вас, Марина, не гипнотизировал.
— А я вам русским языком говорю — не было никакого старца! Прошел мимо вас какой-то старик-абхазец, пастух какой-нибудь, а вам потом напекло голову, вот и приснилась чепуха.
— И как старец перевел нас через пропасть по воздуху — тоже приснилось?
— Не по воздуху, а по висячему мостику из дощечек. Там еще сбоку были веревочные ограждения. Никто по воздуху не ходит.
— Ну да! А потом, когда мы оглянулись, никакого мостика через пропасть не было и старец пропал.
— Он за скалу зашел.
— Некуда там было заходить, там была сплошная отвесная скала над дорогой. Мы, конечно, можем никому не говорить об этой встрече, но зачем же нам самим себя обманывать?
— Потому что это все религиозный дурман и ничего больше!
— А почему вы так нервничаете?
— Потому!
Они оба замолчали.
— Марина, мы что, поссорились с вами?
— Да.
— Ну так давайте помиримся. Я виноват, простите меня.
— В чем вы-то виноваты?
— В том, что огорчил вас и заставил гневаться на меня.
— Ох, ну вы же и чудак! Он же еще и виноват! Ладно, давайте вашу руку, будем мириться.
Она повернулась к нему и на ходу подала руку.
— И теперь мы помирились? — спросил он, осторожно пожимая ее руку.
— Помирились.
Помолчав, Марина вдруг остановилась, глубоко вздохнула и сказала:
— Выслушайте меня внимательно. Я и раньше слышала, что высоко в горах живут какие-то таинственные старцы-отшельники. Их выслеживают, их ловят милиция и солдаты, но до сих пор никого не поймали. Теперь-то я знаю, почему с ними никак не могут покончить! И вот нам с вами только того и не хватало, чтобы вас связали с этими контрреволюционными старцами. Вы, пожалуйста, слушайтесь меня! Я так за вас боюсь, так боюсь… Ведь вы наивны и беспомощны, как ребенок.
— Я буду слушаться, Марина.
— Не было старца?
— Не было никакого старца. Я просто перегрелся на солнце.
— Вот и ладно.
И они пошли дальше.
По совсем уже узкой, давно нехоженой тропке, заросшей с обеих сторон высокой колючей ежевикой, они подошли к санаторию со стороны реки. Пробравшись через заросли, они вскоре действительно увидели пролом в стене. Марина подкралась к пролому сбоку и осторожно заглянула в него. Там лежала груда кирпичей и стоял низкий деревянный ящик со следами цементного раствора, но рядом никого не было. Она поманила за собой Сына Вождя, они прошли в пролом и оказались в заросшем уголке парка между оранжереей и баней.
— Обождите меня здесь, хорошо? — прошептала Марина и нырнула в кусты.
Сын Вождя сел на траву возле нагревшейся за день кирпичной стены и прислонился к ней спиной. У него гудели ноги, ломило виски, а перед закрытыми глазами все время возникали и таяли ослепительно-яркие синие круги. Он почти задремал, когда вернувшаяся Марина тронула его за плечо.
— Вот вам Толстой, — сказала она шепотом, протягивая ему обернутую в газету толстую книгу, — и до свиданья.
— До ужина? — спросил Сын Вождя, принимая книгу.
— Нет, я ведь выходная — я дома буду ужинать. А завтра увидимся в столовой. Прощайте пока!
Она протянула ему руку, и он осторожно поцеловал ее.
Марина усмехнулась, провела рукой по его волосам, потом обняла и поцеловала прямо в губы. Он закрыл глаза и услышал:
— До завтра, Георгий!
Он стоял, пошатываясь, с закрытыми глазами, а когда открыл их, Марины возле уже не было, только покачивалась тронутая ею ветка олеандра с розовыми цветами. Ядовитыми, вспомнилось ему.
Подождав еще несколько минут, он стал пробираться в цивилизованную часть парка. Найдя укромную полянку в цветнике, лег на траву, положил перед собой раскрытую посередине книгу и попытался читать. Но слова путались, а по странице плавали все те же синие круги. Он опустил голову на книгу и заснул.
Проснулся он от негромкого оклика:
— Голубчик, ай-ай-ай, да что же вы со мной делаете? Я с ног сбился, разыскивая вас! Где это вы пропадали весь день, хотел бы я знать?
Над ним стоял Гаврилов. Сын Вождя сел, и Гаврилов увидел книгу.
— Зачитались, что ли, и уснули?
— Да, уснул…
— И не слышали, как я вас звал?
— Нет. Я крепко сплю, вы сами знаете.
— Ну-ну. А что это вы читаете?
— «Войну и мир» Толстого.
— Позвольте взглянуть? Да, такой книгой можно зачитаться. Неплохая книжица. Вы знаете, что наш великий Вождь высоко ценил Толстого?
Гаврилов лукавил. Он прекрасно знал, что Сын Вождя не мог прежде читать ни самого Толстого, ни высказываний Вождя о Толстом: по собственному его распоряжению Сыну Вождя в библиотеке милицейской школы выдавали одну только зарубежную классику.
— И что же, — продолжал Гаврилов, — вы так вот весь день лежали тут и читали?
— Да.
— Гм… И хорошо вам читалось на голодный желудок?
— Вы знаете, товарищ Гаврилов, у меня ведь не было хороших русских книг. А в этой книге где-то сказано, что не хлебом единым жив человек.
Почему-то Сын Вождя решил, что Гаврилов навряд ли знает, есть подобные слова в «Войне и мире» или нет, а проверять уж точно не станет. Так и вышло.
— А, бросьте! Это все толстовские штучки! Были, были заблуждения у нашего великого классика… А вы, однако, изрядно обгорели на солнце!
— Да, я позагорал немного.
— Ничего себе немного, нос красный, как у пьяницы. Теперь облупится — девушки любить не станут. Шутка. А это вы где взяли? — Гаврилов поднял с травы тюбетейку Марины.
— Это… Это не моя вещь…
— Нашли, что ли? Не следует надевать чужие головные уборы, можно педикулез подцепить.
— Что подцепить?
— Педикулез. Вошек. Не в нашем санатории, конечно. Надо будет отдать эту шапочку дежурной в главном корпусе, пусть вернет хозяину. — Он задумчиво разглядывал тюбетейку, вертя ее на указательном пальце. — А вообще надо бы вам барышню подобрать, чтобы… ну, приглядывала за вами. Не местную, конечно, а товарища надежного, проверенного, ответственного.
