Нина Воронель - Секрет Сабины Шпильрайн
Когда все уехали, она сказала мне спокойно, будто ничего не случилось: «Лина, пойди на кухню и принеси мне конверт, который Валентина спрятала в ваш ящик для ножей и вилок». Значит, она видела, как мама Валя спрятала этот конверт, значит, она все замечала и понимала, хоть притворялась бессознательной.
Она распечатала конверт и вынула оттуда маленький листок. «Прости меня, я знаю, что наношу тебе ужасный удар. Но если бы я остался жив, удар был бы еще больнее. Твой верный Павел», - прочла она вслух и добавила: «Наверно они требовали, чтобы он рассказал им что-то обо мне. А он предпочел умереть. Понимаешь, умереть, но не предать меня? А ведь я его никогда не любила».
Я молчала, а что я могла бы сказать, даже если бы опять научилась говорить? Я совсем запуталась в их взрослых делах. За что Рената набросилась на Сабину над трупом отца? Почему у Павла Наумовича была другая жена в Краснодаре, которая не хотела видеть Сабину на похоронах? Почему Рената родилась в Германии? Почему Ева была на тринадцать лет младше Ренаты? Почему у Павла Наумовича была другая дочка, старше Евы и младше Ренаты? Почему Сабина играла на пианино не хуже своих талантливых дочерей? Почему она боялась, что кто-то вспомнит, как она была главным врачом детской больницы? Как все это было связано с пропажей моих родителей, ее замечательных братьев и Ирки Краско? И еще, и еще...
Сабина обняла меня и прижала к себе: «Мои дочери упрекают меня, и они правы. Только ты не упрекаешь меня. Но ты еще слишком маленькая, чтобы понять, как нелепо сложилась моя судьба. Они правы, я никогда не любила Павла, я любила другого человека и была плохой матерью. Но это было в другой жизни, в другом мире! Там все было блеск и сияние - передо мной открывались такие горизонты! Я была любимой ученицей великого Зигмунда Фрейда, и Павел был мне не пара. Я вышла за него замуж, чтобы не огорчать своих родителей, и тут же об этом пожалела. Я заслужила наказание – я погубила и свою жизнь, и его. Что же теперь делать? Ведь ничего уже нельзя исправить! Ничего, ничего, ничего!»
Она вскочила с дивана и начала рыться к ящиках старого шкафа, как будто что-то искала. Она выхватывала из ящиков разные вещи и швыряла их на пол, но никак не могла найти то, что искала. Она набросала большую кучу каких-то шарфов, перчаток, свитеров, старых дамских сумок, флаконов от духов и фотоальбомов, и плюхнувшись на пол, стала расшвыривать весь этот хлам по комнате. Я подумала, что она сама не знает, что ищет, и испугалась, - а вдруг она опять отколет такой номер, как тогда, когда я прочла ей стихи про решетку в темнице сырой? Я не знала, как мне быть. Звать на помощь было некого, да и как бы я могла кого-нибудь позвать, если мой язык прирос к горлу?
Наконец она, кажется, нашла то, что искала. Она вытащила из кучи красивый альбом со старыми фотографиями и стала его листать. Я уже видела старые фотографии, раньше они были коричневого цвета, а не черно-белые, как делают сейчас. Она поднялась с пола, раскрыла альбом на центральной странице и жестом подозвала меня поближе: на странице была наклеена фотография жениха и невесты под большим навесом, который держали на шестах похожие друг на друга мужчины в черных шляпах. Я вдруг узнала жениха и невесту - это были Сабина и Павел Наумович, он - высокий и совсем не толстый, а она - молодая и хорошенькая, очень похожая на Ренату, в белой шляпке с сеточкой, спускающейся на один глаз.
«Вот фотография нашей свадьбы. Ты видишь, я не плачу, я даже улыбаюсь, хотя уже понимаю, что совершаю самую страшную ошибку своей жизни. И за эту ошибку я обречена платить вечно – мои дочери не любят меня». Я хотела возразить, но слова застряли у меня в горле, я вспомнила, как сердито всегда говорит с ней Рената и как они с Евой шушукаются за ее спиной, и поверила, что они и вправду ее не любят.
Мне стало жарко и холодно одновременно. Я прижалась к ней лицом, я уже доставала ей до плеча, и из меня вылетел неразборчивый поток слов: «Но я люблю тебя. Возьми меня к себе в дочки, я буду твоей дочкой и буду всегда тебя любить!»
Вечером, когда все вернулись из Краснодара, мы с мамой Валей и Львом Ароновичем сели ужинать в нашей комнате, чтобы не нарушать траур Сабины и ее дочерей. Заплаканная мама Валя поставила на стол бутылку водки и сказала: «Помянем светлую память хорошего человека», и мы все выпили по рюмочке. Водка ужасно горькая гадость, она обожгла мне горло и ударила в голову, так что я осмелела. Сначала я спросила, почему хулиганка Шурка так плакала из-за смерти Павла Наумовича. Мама Валя объяснила: «Это старая история. Когда ее родителей посадили в тюрьму, ей было тогда лет десять, у нее случилось нервное расстройство и она разучилась ходить. Врачи от нее отказались, а Павел и Сабина ее вылечили». Тогда я осмелела настолько, что спросила Льва Ароновича, знает ли он, кто такой великий Зигмунд Фрейд? От удивления он даже поперхнулся водкой из второй рюмки, которую мне уже не дали: «Откуда ты выкопала это имя?»
«Сабина говорит, что она была его любимой ученицей».
«Выдумки это все! - рассердилась мама Валя.- Сабина тебе черте чего наговорит, а ты слушаешь, развесив уши!»
«Выдумки или нет, только никому никогда об этом не говори, если хочешь добра своей Сабине», - сказал Лев Аронович и, подцепив на вилку кусок селедки, отправил его в рот.
12.
С тех пор прошло три года и в нашей квартире произошло много перемен. Я даже не знаю, с чего начать - может, лучше всего по порядку? Рената уехала в Москву сразу после похорон, оставив Сабину и Еву совсем без денег: ведь Сабину уволили из школы, а без посылок от Павла Наумовича им часто нечего было есть. Сначала Сабина старалась продавать оставшиеся у нее ценные вещи, но очень скоро она продала все, что у нее было. И тут мама Валя придумала ей новую профессию - она помогла Сабине собрать небольшую группу детей, с которыми Сабина гуляла после школы и учила их говорить по-немецки.
Я тоже ходила в эту группу и даже по просьбе Сабины играла с детьми в немецкие игры, чтобы им не было скучно просто гулять. Детей было четверо, все из второго класса - в первый год Инна, Оля, Толик и Олег, а во второй Ляля, Дима, Лена и опять Олег, но уже другой. А в третий год группы уже не было, потому что началась война.
Ну вот, я все напутала, я ведь собиралась рассказать все по порядку, а война началась не сразу, а только после того, как я перешла в шестой класс. А по дороге случилось много разного, от чего жизнь в нашей квартире сильно изменилась. Во-первых, мама Валя вышла замуж. За кого бы вы думали? Правильно, за молодого хирурга Льва Ароновича, при котором она служила медсестрой во время ночных операций – так что вредная Рената оказалась права, хитро намекая на эти ночные операции.
Я не сразу догадалась, что мама Валя вышла замуж, потому что они это сперва скрывали – говорят, из-за меня, чтобы меня не огорчить. Зато я сразу догадалась, что Лев Аронович – еврей, но маму Валю это нисколько не беспокоило, потому что она давно перестала считать евреев богатыми и жадными. Она так плакала и убивалась после смерти еврея Павла Наумовича, что только еврей Лев Аронович смог ее утешить.
Но главная их проблема была в том, что они не хотели спать со мной в одной комнате, и поэтому Лев Аронович никогда у нас не ночевал. Он жил в общежитии мединститута, куда мама Валя ходила к нему тайно, а это было строго запрещено. И они все время боялись, что их когда-нибудь поймают, и Льва Ароновича выгонят из общежития.
Но тут у нас случилось новое событие, которое сразу решило много проблем. Прошлым летом вдруг приехала из Москвы Рената и сообщила, что у нее большие успехи в московской филармонии – которую я раньше называла мелормонией. Она приехала красивая и нарядная, и все время корчила гримасы при виде нашей бедной одежды и скудной еды. Она похвасталась, что у нее есть важный друг, профессор в школе для одаренных детей, и что она приехала к нам не просто в гости, а чтобы отвезти Еву в Москву на прослушивание.
«Я не могу оставить ее в нищете в этом жалком городе, где ей никогда не удастся достигнуть тех высот, которых заслуживает ее талант!» Когда она объявила об этом вслух на кухне, только я обратила внимание, как Сабина закусила губы, ушла к себе в спальню, легла в кровать и укрылась одеялом с головой. Ничего не замечая, Рената и Ева весело обсуждали, какие нужно купить Еве платья и какие произведения она будет играть. «Моцарта или Брамса?» - спрашивала Ева. «Конечно, Брамса, это твой коронный номер», - отвечала Рената.
Я осторожно проскользнула к Сабине в спальню, легла на соседнюю кровать и сказала ей на ухо: «Не огорчайся, пусть они уезжают, а я останусь с тобой». Ева уехала с Ренатой, и через неделю вернулась за своими вещами – Рената была права, после прослушивания ее тут же приняли в эту одаренную школу. Поскольку школа была всесоюзная, при ней был интернат – это такой дом, где одаренные дети спали и ели.
