Том Бойл - Восток есть Восток
Рут прижала к груди мешок из-под мусора и затравленно осклабилась.
Детлеф тут же расплылся в улыбке и небрежно облокотился о косяк роковой двери. Рут заметила, что взгляд агента устремлен на ее блузку.
— Знаете, наш вчерашний разговор доставил мне огромное удовольствие. Вы такая… — он заколебался. Было слышно, как в наушниках завывают металлические голоса. — Вы такая соблазнительная. Нет, правда. И я подумал… У меня ведь тут машина и все такое… Может, захотите проветриться, провести вечерок за пределами острова. Скажем, сегодня, а? Поужинаем вместе, глядишь, еще что-нибудь придумаем.
Первое потрясение прошло. Рут почувствовала себя на знакомой территории и совершенно успокоилась.
— Это было бы замечательно, — сказала она, наклоняясь поскрести якобы зачесавшуюся лодыжку. — Так и сделаем. Но не сегодня. Сегодняшний вечер, к сожалению, у меня занят.
Но отвязаться от Эберкорна оказалось не так-то просто. Он придвинулся поближе, изобразил многозначительность во взоре.
— Понимаете, — пророкотал он вкрадчиво, — вряд ли я тут долго пробуду.
Рут встрепенулась:
— Да? Поиски зашли в тупик?
Детлеф скривился.
— Этот тип исчез бесследно. Может, где-нибудь копыта откинул, кто его знает. Или смылся с острова.
— А ваш помощник? Ну этот, с чудом техники?
Эберкорн мелодично расхохотался.
— Это целая история. Как-нибудь расскажу. — Он помолчал, глядя ей в лицо. Рут встретилась с ним взглядом и подумала, что такого странного цвета глаз никогда еще не видела.
— Стало быть, тут вы и живете? — спросил он. — Может, пригласите меня…
Она схватила его за руку.
— Вы ужасно милый, но мне надо бежать. Правда-правда. Кажется, я не выключила плитку у себя в студии.
— И ваши гениальные творения обратились в пепел?
Она нырнула под его локоть и понеслась по коридору.
Но приключения еще не кончились.
Рут скакала через две ступеньки, крепко держа черный пластиковый пакет и думая только о Хиро. Ее любимый котенок, ее интригующий секрет спал сейчас на диванчике в маленьком затененном домике среди джунглей. А может, опять исчез? Вдруг он проснулся и решил, что она побежала за полицией? Или Турко заглянул через москитную сетку внутрь, подкрался и треснул бедного мальчика своим дебильником по голове?
Уж о Саксби в эту минуту Рут никак не думала. Однако именно его она и увидела у подножия лестницы. Саксби согнулся в три погибели, поддерживая обеими руками угол гигантского шестифутового аквариума.
— Рути, — просипел он, — я вернулся!
Противоположный край аквариума покоился на сцепленных руках Оуэна. Вдвоем они пытались развернуть эту махину, чтобы через узкий коридор дотащить до комнаты Саксби. Операцию пришлось приостановить, потому что Рут подлетела к Саксби, чмокнула его в губы и прошептала:
— Я по тебе скучала.
Затем, покачивая сверкающими боками, аквариум двинулся дальше, а Рут быстрым шагом вышла из вестибюля, сбежала по ступенькам, пересекла лужайку. Достигнув опушки, она и вовсе припустила бегом.
Когда впереди показался домик, Рут совсем запыхалась, в боку кололо так, словно кто-то воткнул туда вязальную спицу. Хоть бы Хиро оказался на месте! Она бы поговорила с ним, промыла и перевязала его раны, посмотрела бы, как он ест и спит, как оживает его потухший взгляд. Но чутье подсказывало, что в студии никого нет. Снаружи коттедж выглядел точно так же, как всегда: знакомое крылечко, залитые солнцем окна, вокруг — дубы, сосны, пальмы, в ветвях щебечут птички, пряно пахнет океаном. Тяжело дыша, Рут взбежала по ступенькам и осторожно приоткрыла сетчатую дверь. Пусто.
Рут ужасно на себя разозлилась. Надо было сказать ему, куда и зачем она идет, надо было поскорее отвязаться от Эберкорна, надо было бежать еще быстрее! Рут швырнула мешок на пол и рухнула в кресло-качалку. Все, он исчез. Не поверил и теперь уже никогда не поверит. Ну и ладно, какое ей, в сущности, дело. Пусть подыхает с голоду.
Рут долго раскачивалась в кресле, глядя, как вытягиваются тени, как вечерний покой осеняет книги, пишущую машинку, плитку, цветочные горшки — все привычные атрибуты ее мини-жизни в этом временном пристанище. И лишь потом ей пришло в голову — Рут дернулась, как от укола, — что Хиро, возможно, просто ее проверяет. Вполне вероятно, что он сейчас сидит где-нибудь поблизости в зарослях и выжидает. Выжидает и наблюдает. Ну что ж, подумала она и вскочила на ноги; налила воды из кувшина в тазик и вынесла тазик на крыльцо. Потом выставила туда и кувшин. Порывшись в мешке, извлекла оттуда кусок мыла, пластырь, полотенце, одежду и все остальное, разложила на перильцах, а себе оставила только похищенные письма. Затем Рут углубилась в уютные сумерки, зашагала назад, в «Танатопсис».
Утром вещей на крыльце не оказалось. Тазик висел на своем обычном месте, у камина; в углу — аккуратно сложенный комбинезон и оскверненные трусы Клары Кляйншмидт. На обеденную корзинку в этот день Хиро не покушался, но Рут оставила провизию нетронутой. Сказала себе, что ей полезно скинуть пару фунтов. На следующее утро корзинка была пуста. То же случилось и назавтра. Рут уже решила, что их отношения обрели определенный ритм и упорядочились, но увы, ошиблась. Два дня к корзинке никто не прикасался. Еда протухла. Оуэн пребывал в недоумении.
Тем временем Эберкорн сложил чемодан, Турко упаковал магнитофон, на прощанье они уверили колонистов, что японская угроза миновала, сели в свой потрепанный «датсан» и укатили прочь. Саксби выложил аквариум камешками, посадил водоросли, налил воды. Длинными темными ночами он горячил кровь Рут прикосновениями своих губ, пальцев и прочих частей тела. А она окончательно утвердилась в бильярдной и за «столом общения». С пишущей машинкой дела тоже шли на лад: в работе появилась целеустремленность, приправленная восхитительным привкусом надежды. Рут знала, что ее япончик обязательно вернется, и может быть, уже скоро. Как же ему перед ней устоять?
Но сегодня утром у Рут с похмелья раскалывалась голова, и побудка застала ее совершенно врасплох. Удушающая жара, а она почему-то спала, с головой накрывшись одеялом. Первая неделя августа кончается. Хиро не появлялся уже три дня… Рут заставила себя подняться. Надо работать. Ей никогда еще так славно не работалось. Пора спускаться к завтраку, царствовать за столом, а голову прочистят теплый кофе и обжигающие сплетни.
Рут наскоро расчесала волосы, завязала их хвостиком, почистила зубы, подкрасила глаза, надела шорты, коротенькую майку (никакого лифчика), выудила из-под кровати белые парусиновые босоножки на пробковой подошве.
Когда она проходила через обитель молчания, Лора Гробиан взглянула на нее поверх яйца всмятку и удостоила приветствием: слегка кивнула, да еще подмигнула знаменитым затравленным глазом. Рут внутренне возликовала. Вперед — через дубовую дверь, к столу весельчаков. Там ее встретили смехом, клубами сигаретного дыма и возгласами: «Ла Дершовиц! И в такую рань! Что, не выспалась?»
За длинным столом темного дерева сидели Боб, Сэнди, Ирвинг Таламус, Айна Содерборд и еще с полдюжины творцов. Повсюду — книги, рукописи, зачитанные до дыр газеты, тарелки с пятнами яичного желтка, чашки, пепельницы. На отдельном столике большой серебристой ракетой возвышался кофейник в соседстве с вазой вафель и компотницей. Рико хлопотал на кухне, колдуя над тостами, яичницами, канадским беконом — кто что закажет. Когда Рут заглянула к нему в дверь, пуэрториканец как раз подбрасывал омлет на сковородке, причем последнюю держал за спиной.
— Ну и ну, — восхищенно присвистнула Рут.
Рико оскалился золотозубой улыбкой. Ему было двадцать два года, и до нормального человеческого роста он не дорос на добрых шесть дюймов. Еще у Рико были огромные и круглые черные глаза, взиравшие на мир с неизменной скорбью.
— Делов-то, — сказал он.
— Сделай мне яйцо в мешочек, когда закончишь, ладно? — попросила Рут, стоя на одной ноге. Кухня источала мощные, богатые запахи. — И пожалуй, еще два тостика из белого хлеба.
— Делов-то, — повторил Рико и еще раз подкинул омлет, из чистого пижонства.
Рут налила себе кофе, добавила бескалорийного сахара и подождала, пока Ирвинг Таламус расчистит место на столе.
— Хорошо спали? — спросил он, плотоядно наблюдая, как Рут опускается на стул и закидывает ногу на ногу. Веки у него набрякли, под глазами нависли мешки. Лучше всего Ирвинг Таламус сейчас смотрелся бы в бурнусе и сандалиях, пересчитывающим верблюдов и невольниц где-нибудь в пустыне Негев.
Рут жалостно улыбнулась.
— Слишком много выпила. Но потом мы с Саксом немножко погуляли, и я чуть-чуть освежилась. Спала.
Ирвинг Таламус перестал на нее пялиться и принялся сооружать на тарелке некое подобие пирамиды из яичницы. Рут вспомнила открытку. Сынок Ирвинга, первокурсник Йейльского университета, резал папочке правду-матку. Мальчик намеревался провести каникулы в горах с матерью. Отец же, судя по всему, предложил сыну в предыдущем письме приехать к нему в Ки-Уэст. Студент ответил решительным «нет», да еще написал, что считает папашу лицемером, перехваленным нарциссистом и моральным уродом, который не может удержать в штанах свой патриархальный член. Письмо от литературного агента было еще хуже. На миг Рут даже стало совестно, что она читает такое. Но только на миг. В конце концов, она ведь интеллектуал, творец, человек искусства и сама создает правила, по которым живет. Агент, один из самых почитаемых во всем Нью-Йорке, писал, что издатель, выпустивший в свет шесть последних книг Ирвинга Таламуса, не советует публиковать новый роман. По его мнению, «Собачья жизнь» — полный провал. Слабо. Невразумительно. Агент вкрадчиво, деликатно и многословно убеждал Ирвинга Таламуса не упорствовать. Пройдет полгодика, он остынет, перечтет роман и сам увидит. Правда-правда. На карту поставлена его литературная карьера, будущее место в пантеоне американской словесности. Зачем губить все необдуманным поступком? В конце агент писал, что буколическая атмосфера «Танатопсиса» наверняка пойдет Ирвингу Таламусу на пользу, даст возможность отдохнуть и расслабиться.
