Стефан Гейм - Книга царя Давида

Царь Соломон смерил меня пристальным взглядом, сдержанно усмехнулся и сказал:

— Вижу, ты достаточно владеешь словом, Ефан, чтобы направить людские мысли в нужное русло; пожалуй, я не ошибся в выборе, назначив именно тебя редактором Книги о моем отце, царе Давиде.

Про себя я подумал: если Давид был великим убийцей, то сын его — всего лишь дешевый головорез. Вслух же я сказал:

— Таковы предложения раба вашего, являющегося не более чем пометом мушиным, прахом, ничтожеством пред лицом мудрейшего из царей.

Соломон поднял свой короткий толстый палец:

— Да воздается каждому по заслугам его. Буду рад видеть тебя на сегодняшнем приеме.

Он милостиво подал знак носильщикам, и те подхватили его.

Я вернулся в дом No 54 по переулку Царицы Савской, где Лилит омыла мне ноги, Олдана подровняла бороду, а Есфирь выслушала мой рассказ о том, при каких обстоятельствах я удостоился от царя чести быть приглашенным на прием.

— Хорошенько обдумывай каждый свой шаг, — сказала она, а когда я надел свой новый зеленый наряд и собрался уходить, Есфирь подняла на прощание руку, как бы благословляя. Многочисленные музыканты играли перед зваными гостями на гуслях и флейтах, барабанах и арфах, плясуны прыгали, вертелись волчком, кланялись во все стороны, певцы — каждый в меру своей одаренности — славили Господа, воздавали хвалы мудрейшему из царей Соломону и египетскому фараону, произведшему на свет прекраснейшую принцессу Ельанкамен, чьи глаза светились подобно черным жемчужинам, а бедра были стройны, как колонны храма бога солнца Ра. Аменхотеп сиял от самодовольства; отведав вина из царского виноградника в Ваал-Гамоне, он сказал мне:

— Превосходно, не правда ли? Теперь принцесса станет женой Соломона, а Египет получит за это право на беспрепятственный провоз товаров через Израиль.

Я поднял чашу за здоровье Аменхотепа.

— Даже не знаю, — пошутил я, — что вам удается лучше: споспешествовать бракам или содействовать развитию торговли.

— Ах, Ефан, — отозвался он. — Пожалуй, я мог бы считать себя знатоком и в той и в другой области, но важнее, что я считаю тебя своим другом. Ведь мы здесь оба чужаки и оба — неглупые люди. — Тут он подтолкнул меня локтем в бок. — Видишь обжору, который ест курдючное сало?

Указанный человек был багроволиц, в коротко остриженных волосах его поблескивала седина; он был бы недурен собой, если бы не скошенный обезьяний подбородок.

— Это принц Адония, едва не ставший нашим царем, — шепнул Аменхотеп.

— Поговаривают, что верхней половиной лица он вылитый отец, царь Давид, зато губами и подбородком подозрительно смахивает на того начальника лучников, к которому некогда воспылала страстью его мать Агифа.

Заметив Аменхотепа, Адония — с куском мяса в одной руке и чашей вина в другой — бросился к нему.

— Как поживает прекраснейшая из красавиц, госпожа Ависага Сунамитянка?

— воскликнул он. — Нету ли от нее весточки для меня?

Аменхотеп отвесил поклон:

— Госпожа Ависага поживает хорошо, как и все остальные дамы царского гарема.

— Передай ей мои приветы и восторги. Скажи, что Адония, раб ее, ждет от нее если не ласкового словечка, то любого другого знака или залога ее нежных чувств, как то локон или же ладанка, которую она носит меж своих прелестных персей.

Мне вспомнилось, что ладанку меж грудей стала носить и Лилит, с тех пор как мы поселились в Иерусалиме. Вдруг я заметил, что лицо Адонии напряглось, Аменхотеп вновь низко склонился, по залу пронесся шепот и шорох — в зал вошел царь Соломон, сопровождаемый свитой, среди которой вышагивали дееписатель Иосафат, пророк Нафан, священник Садок и главный военачальник Ванея.

Весь в золоте и серебре, царь был поистине великолепен, его перстни ослепительно сверкали драгоценными камнями. Обратившись к своему брату Адонии, он сказал:

— Вижу, мой господин беседует с Ефаном, сыном Гошайи, который уступает мудростью лишь мне и которого я назначил редактором Книги об удивительной судьбе и т. д. моего отца, царя Давида?

Адония, до сих пор почти не замечавший меня, остановил на мне пристальный взгляд; его большие серые глаза блестели, как некогда у его отца Давида. Отерев краем одежды сальные губы, он проговорил:

— Любопытно, как он истолкует вопрос престолонаследия?

Вздрогнув, Соломон помрачнел, а я потупился и сказал:

— Раб ваш готов заверить, что мудрейший из царей Соломон не найдет в этой Книге ничего иного, кроме истины.

— Тогда она станет величайшей книгой всех времен и народов.

— Так оно и будет! — воскликнул Соломон и, повернувшись ко мне, добавил: — От твоего друга Аменхотепа, Ефан, я прослышал, будто твоя наложница Лилит пригожа лицом, хороша собой и искусна в любви. Надеюсь, он прав?

Страх пронизал все мое нутро, я ответил:

— Раб ваш — лишь червь у ваших ног, а все, что принадлежит мне, недостойно вашего внимания, ибо это песчинка в сравнении с богатствами вашими.

— Скромность угодна Господу, — сказал Соломон. — Но я желаю отличить тебя за глубокомыслие, с коим ты трудишься над историей отца моего, царя Давида, а потому размышляю, чем мне почтить тебя? Возьму-ка твою Лилит наперсницей для принцессы Ельанкамен, дочери фараона, которая станет моей женой, если я разрешу свободный пропуск египетских товаров через Израиль.

Я взглянул на евнуха, по-египетски жеманно заломившего руки, и подумал, что если бы ему в свое время не раздавили мошонку, я сделал бы это собственнолично; такая честь слишком велика для меня, ответил я царю с поклоном, хватит с меня назначения редактором Книги об удивительной судьбе и т. д. Царь, однако, поднял свою толстую руку и произнес: — Ладно, посмотрим. После чего повернулся и удалился со своею свитой.

Принц Адония, брат царя, великодушно угостил меня куском курдючного сала; я вежливо отказался.

— Однажды ночью, когда я спал рядом с Лилит, явился мне во сне ангел Божий о двух головах. Один лик был добр, другой — внушал ужас, и чело его обвивали змеи. Головы принялись спорить. Добрая сказала: оставь его в покое, довольно ты мучил его. Другая отозвалась: нет, то были лишь щипки да шлепки, зато теперь я возьмусь за плеть, чтобы копал глубже, добирался до самого корня. Тогда первая голова улыбнулась и спросила: разве дано человеку добраться до самого корня? Нет конечно, ответила страшная голова и добавила: но он должен пытаться. После этих слов обе головы расплылись и слились в единый лик, исполненный такого равнодушия, которое и бывает только у ангелов. Этот единый лик промолвил: Ефан, сын Гошайи, отправляйся в Аэндор, разыщи там волшебницу и спроси ее о царе Сауле.

Я проснулся весь в поту. Лилит потянулась и сказала заспанным голосом:

— Ты что-то говорил во сне, любимый, только я не разобрала слов.

— А ты уверена, что это были мои слова? Она села на постели, с тревогой взглянула на меня.

Я успокоил ее:

— Ну конечно же, то были мои слова. Ведь наши сны — это мы сами, ищущие своего пути..

Лилит стерла мне пот со лба.

— Моя мать, упокой, Господи, ее душу, — сказала она, — говаривала, будто в наших снах живут прежние Боги, которых больше нет, потому что Господь изгнал их в шеол и приковал там тяжелыми цепями: бога грома и бога леса, бога бушующего моря и бога пустынного ветра, который сжигает человеку грудь, богиню плодородия с набухшим чревом и богиню воды, струящейся с гор, а также духов, бесов и демонов, блуждающих в ночи, и самого Велиара, непотребного сына огня и тьмы бездонной — всех их изгнал Господь, но они возвращаются к нам, чтобы жить в наших снах.

Я вспомнил о двуглавом ангеле, о волшебнице из Аэндора, про которую народ говорил со страхом, и о царе Сауле, приказавшем волшебнице вызвать к нему дух пророка Самуила, но из ужаса, пронизавшего меня насквозь, родилась неутолимая жажда жизни и плотское желание, плоть моя распалилась страс-тью, и вошел я к наложнице моей Лилит.

Узнав о моем желании поехать в Аэндор для выяснения обстоятельств кончины царя Саула, члены царской комиссии по составлению Единственно истинной и авторитетной, исторически достоверной и официально одобренной Книги об удивительной судьбе и т. д. закачали головами, выражая удивление. Священник Садок проворчал, что ничего хорошего из этого не выйдет; мудрый человек не станет будить спящих собак, заметил пророк Нафан; дееписатель Иосафат сказал, что средства казны ограниченны и она не может тратить денег на ведьмовство и заклинание духов, а потому дорожные расходы будут удержаны из моего жалованья; зато Ванея предложил мне для сопровождения небольшой конный отряд. Я поблагодарил за предложение, но намекнул, что люди при виде солдат испугаются, а испуганный человек вряд ли способен восполнить своими рассказами пробелы наших знаний.

Ванея задумчиво прикусил губу, потом сказал:

— Помни, Ефан, в этой стране око закона следит за тобою всюду, где бы ты ни был.