Наталья Шумак - Маша для медведя
-На постоянное место жительства?
-Да.
-Друг, значит. Ясно. Ну, пошли.
Маша шагнула на площадку, прижимая к груди письмо от Ванечки, точно волшебный щит, за которым можно было укрыться от невероятной дикости происходящего.
* * *"Почему ты не отвечаешь? Маша? Что случилось? Быть настолько невежливой, чтобы не черкнуть хотя бы одну открытку в ответ - совсем на тебя не похоже. Я начинаю всерьез волноваться. Пожалуйста, напиши мне. Даже если больше не хочешь общаться. Так и сообщи, чтобы я знал. И не тешил себя глупой надеждой. С любовью. Иван."
-С любовью... Чтобы не тешил себя глупой надеждой. Эх, Царевич, Царевич. Как всегда, в своем стиле. Может, и не врут про евреев, что они самые головастые в мире? Как думаешь, Ванечка?
Царевич, пребывающий вне зоны слышимости, разумеется, не ответил. Маша вспомнила, с какой опаской синеглазого юношу вызывали к доске почти все учителя. (Анна Леонтьевна не считается.) Ванечка знал побольше любого препода. (Кроме обожаемой химички.) Зря ли в классе гуляла шутка: "Кто на свете всех умнее? Наш царевич дорогой".
В конверте имелся еще один листик, с напечатанными (вот пижон, нет чтобы от руки начертить) строчками.
- Мой грустный клоун
Грубо напомаженный.
Молчит закован
В шутовской наряд.
На маске безобразной (эх и страшен он!)
Два темных солнца плачут невпопад.
Мой грустный клоун
С нежностью невиданной
Готов швырнуть любви слова - глупец.
Доверив бестолково
Вот ведь выдумал,
Себя царице тысячи сердец.
-Да...
Пробурчала Маша, чтобы хоть как-то, для себя самой, отреагировать. Бедный Ванечка. Надеялся, наверно, что его стишки оценят. Елки зеленые. Ну не любит она поэзию. Совсем! Ни капельки. Мало ей в школе классиков, еще и Царевич начал изводить рифмами! Паразит талантливый.
Маша разговаривала сама с собой. Сидя на кухне, перед нагромождением книг, считалось, что она делает уроки. Но в голову не лезла ни одна фраза из учебника. Постольку поскольку все свободное пространство на чердаке Машиного сознания было занято бестолково сваленными в кучи, мечущимися под крышей, падающими и взлетающими собственными мыслями. Хаос, если выражаться одним словом. А если высказать те же мысли в двух, то полный хаос.
-Золотце, ты там не уснула?
Дед вошел бесшумно, Маша подпрыгнула на табурете.
-Ой! Ой!
-Прости. Забываю, что надо топать и кашлять.
Кажется, он шутил. Маша не всегда могла понять: серьезно Илья Ильич говорит, или с юмором.
-Когда ты поедешь к маме?
-Я не могу.
-Почему?
-С такой.
Она не сразу выговорила.
-С такой... рожей.
-Откладывать не стоит. Не забывай, что враги не дремлют.
-Враги?
-Думаю, что твой отчим уже сочинил удобоваримую гнусность. Если ты не придешь, в ближайшее время, мама может поверить именно ему.
-Нет!
-Золотце, такова жизнь. И вообще, растолкуй старику, что именно ты сама собираешься сказать Леночке.
-Не знаю. Правду нельзя.
-Любая ложь будет против тебя.
-Все равно!
-Давай подумаем вместе. Хочешь?
Дед взял табурет, поставил напротив Машиного. Уселся. Вытащил из ниоткуда острый, с лезвием блестящим точно зеркало, большой нож. Целый тесак. Таким только добропорядочных граждан пугать в темных переулках. Илья Ильич чинно и неторопливо принялся очищать желтое в крапинку яблоко. Кожура, не порвавшись ни в одном месте, укладывалась на блюдце длинной спиралью. Маша тупо следила за движением мужской руки. Дед протянул яблоко внучке.
-Будешь?
-Спасибо. Я не люблю так. С кожурой вкуснее.
-Дело привычки.
Илья Ильич поднялся, вытащил из кладовки пару очень симпатичных яблок. Тщательно вымыл.
-Держи, золотце. Не обращай внимания на старого зануду.
-Спасибо.
-Вот так ответила вежливая Ева одному хитрому змею. И с этого начались все беды человеческие.
-Правда?
Маша с удовольствием впилась зубами в красное, сладкое яблоко. Сок брызнул на подбородок. Девочка, не чинясь, стерла влагу ладонью и покраснела, увидев, что дед достает с полки пачку бумажных салфеток. Илья Ильич, тактично не замечая оплошности, вернулся к прежней теме.
-Думаю, маме стоит сказать почти правду. Повздорили. Очень сильно. Отчим - как его зовут?
-Геночка.
-Геннадий распустил руки. Выпорол. Ты психанула и удрала. Жить с ним больше не хочешь. Вы раньше уже ругались, при маме?
-Да.
Нехотя выдавила из себя девочка.
-По какому поводу?
-Читал мои письма без спроса.
-Так и скажи. Взял, вскрыл, изучил.
-Спрятал.
-Что?
-Он не отдавал мне Ванечкины письма. Царевич упрекает, что ни на одно не ответила. Я даже не знаю, сколько их было.
-Вот так и сообщишь. Этими же словами. На личности не переходи. Отчима не оскорбляй. Излагай события. И свое решение - пожить пока, подчеркиваю - пока, отдельно от Геннадия.
Маша замерла. Дед уже успел устать от нее? Поэтому и выделил условие. Пока. Пока? А она то размечталась, святая наивность. Собралась с духом, переспросила.
-Сколько будет длиться это "пока"?
Илья Ильич внимательно посмотрел на внучку. Ответил серьезно.
-Золотце. Ты будешь жить у меня столько, сколько захочешь. Можешь остаться насовсем. Это серьезное предложение. С отчимом тебе на одной территории быть невозможно! Просто маме не надо вываливать правду. Мол, удалилась навеки! И назад ни ногой. Маму стоит поберечь от подобных новостей. Ты, по-моему, сама так решила? Я не прав?
Девочка вскочила, опрокидывая табуретку. Собираясь броситься деду на шею. Что ее в последний момент остановило? Удивленно-испуганный взгляд Ильи Ильича? Пришлось изобрести другой повод для рывка: соответствующий моменту, да к тому же шуточный. Вскинула руку к несуществующему берету, щелкнула бы каблуками, но шлепки подвели, беззвучно влипли один в другой. Шмяк. Голос звонко взлетел к потолку.
-Яволь, мой генерал.
-Нихт ферштейн. Разрешаю сесть.
Она послушалась. Устроилась поудобнее, взялась было за книгу. Фигушки. Через секунду дед отвлек, вдруг заговорил совсем другим тоном. Серьезным и торжественным одновременно.
-Золотце. Прости, я не нарочно, просто взгляд упал. Что это? Ты позволишь посмотреть?
-Да ради Бога.
Она небрежно пододвинула лист со стихами. Илья Ильич сцапал его жадно, как голодная обезьяна банан. Тут же, не прочел, а проглотил. Спросил с запинкой, впиваясь Маше в лицо лихорадочно заблестевшими глазами.
-Золотце, золотце, это... твое?
-В смысле?
Не поняла отупевшая от всей недавней чехарды девочка.
-Это ты написала? Ты?
Он выглядел слишком потешно. Вспотел, сморщился, да и листок держал в руке словно драгоценность. Маша прыснула смехом, зажала себе рот обеими ладонями, вскочила, опять села, и не удержавшись, залилась громким хохотом.
-Ой, я не могу! Не могу! Нет...
-?
-Не поэт ли я? Я?
-?
-Я поэт, зовусь Незнайка. От меня вам - балалайка.
Илья Ильич погрустнел. Осторожно положил листик обратно на стол. Смущенно отвернулся. Но Маша угомониться не могла, продолжала взвизгивать, чуть не лопаясь.
-Нет, умора какая. Я и стишки? Обалдеть! Дед, ну ты даешь!
Илья Ильич вышел. Обиделся что ли? Почему?
* * *Глава третья.
Стали дед с внучкой жить-поживать...
* * *Они столкнулись в прихожей, нос к носу. Дед натягивал неизменное пальто. Маша осведомилась.
-А ты куда?
Илья Ильич ответил степенно.
-Перед тобой группа моральной поддержки. Думаешь, не понадобится?
Маша посмотрела на него внимательнее. Пожала плечами. Ей все еще казалось, что дед человек не вполне свой. Мама - дело совсем иное. Роднее и ближе нее у Маши никого нет, в целом мире. А дед? Только что обретенный? Кто он? Илья Ильич улыбнулся. Если у кого и есть изумительные зубы, так это у него. Белые, ровные, один к одному. Можно соревнование между ним и Анной Леонтьевной устроить.
-Сколько тебе лет?
Спросила девочка непоследовательно. Илья Ильич сморщился, ссутулился и зашамкал с беспомощным видом.
-Дык и не помню уже, золотце. Надысь казалось, что сто. А ныне думаю, что поболе будет, поболе.
Маша покатилась с хохоту. Уж больно уморительным был контраст. Илья Ильич выпрямился, стер с лица глуповатое выражение, вздохнул.
-А если быть серьезным, Машенька, то дед тебе достался очень даже не старый. Пока. Еще. Не так давно мне стукнуло пятьдесят восемь. Нагло вру. Совсем скоро повзрослею на год.
-Сколько же это будет? Пятьдесят восемь плюс один?
-Понятия не имею. В математике не силен.
-Ха!
Дед выглядел честным на сто пятьдесят процентов. Маша спросила задумчиво.
-Но ты ведь уже на пенсии?
-Значит, заслужил.
Отшутился Илья Ильич. От любых вопросов, касающихся его работы, он старательно увиливал.
-Я думала ты намного старше.
Честно выпалила внучка.
-В комнату вошла пожилая женщина двадцати шести лет.
