Пьер Бордаж - Евангелие от змеи
Они не засадили его за решетку, потому что у них есть для него работа, вот и начали переговоры с угроз, дабы сделать свое предложение повесомее, торгуясь с позиции силы. Матиас решил хранить полную невозмутимость —как с привычными заказчиками.
—Получишь по максимуму, Матиас Сирименко, пожизненное с отсидкой тридцати лет без права сокращения срока, —заявил мужчина, Блэз, гаденько улыбаясь.
—Могу заверить —блондинчики вроде тебя пользуются бешеным успехом в тюрьме. Когда выйдешь, будешь маленьким сморщенным старикашкой с такой дырявой задницей, что придется тампонами затыкать!
Матиаса пробрала дрожь, но он постарался ничем не выдать смятения: да он скорее перегрызет себе вены, чем станет таким отребьем.
—Мы знаем тебя лучше, чем ты думаешь, Матиас, —продолжила женщина —Кэти. —Нам известно, что ты не любишь мужчин, —впрочем, и женщин тоже.
Единственное, что тебя возбуждает, —это возможность сделать дырку в башке тому, кого тебе заказали, разве не так?
На этот раз Матиасу не удалось ни скрыть изумления, ни сдержать дрожь в левой ноге. Он никогда никому не говорил о тайных наслаждениях своей профессии —за исключением разве что Джоанны, сбежавшей издому пацанки, жившей с ним около двух месяцев и не раз и не два забиравшейся под его одеяло. Она тоже рассказала ему свою тайну: девчушка посещала черные мессы на кладбищах и другие оккультные церемонии, щедро орошавшиеся кровью. Он отказался сопровождать ее на "слет" сатанистов —и она ушла хлопнув дверью, а на прощанье заявила, что он —"заурядное ничтожество", а еще "трахал ее, не расставаясь с пушками". Он тогда подумал, что, может, стоит догнать ее и убрать, пока не рассказала всем и каждому, что спала с убийцей, но потом решил —и, как теперь выясняется, был не прав, —что ей все равно никто не поверит.
—Тебе нравится играть с чужими жизнями, да, Матиас? —бросил Блэз. —Так вот, это противозаконно. Возможно, закон нехорош, но это закон. Dura lex, sedlex.
—Ты выбрал не ту сторону, Матиас, —дожимала Кэти. —Ну да, адвокат станет упирать на смягчающие обстоятельства, но поскольку на дорогого законника средств тебе не хватит...
Она встала и продолжила, перейдя на напыщенно-торжественный тон, кивая головой в такт собственным инвективам, причем ее рыжая шевелюра до смешного напоминала парик адвоката из английского телесериала:
—Мать моего клиента умерла от рака, когда ему едва исполнилось семь, отца и сестер расстреляли в их собственном доме в пригороде Парижа шестью годами позже.
Предоставленный самому себе, мой клиент переходил из одной приемной семьи в другую, убегал из дому, был членом разных банд, участвовал в ограблениях, тогда же взял в руки оружие, совершил первые убийства...
В любом случае —ни один суд на этой богомерзкой планете не признает, что у мерзавца вроде тебя были смягчающие обстоятельства!
Есть еще одна возможность свершить правосудие —пристрелить тебя на месте, без суда и следствия, не трагя денежки налогоплательщиков. Большинство наших сограждан одобрили бы такое решение —глаз за глаз, зуб за зуб, пуля за пулю. Вот достану сейчас пушку и продырявлю тебе сердце или влеплю маслину промеж глаз —и вся любовь. Спишем все на законную самооборону —и ни одна собака не тявкнет.
Они снова замолчали, изучая его с внимательностью мангуста, гипнотизирующего кобру. Их номер "Устрашение задержанного" произвел на Матиаса прямо противоположный эффект. Раз они вот так раздувают шерсть и скалят зубы, следовательно, не слишком уверены в себе, значит, это они —легавые —оказались не на той стороне.
—А вот еще один вариант, —процедил сквозь зубы Блэз.
Сверля Матиаса взглядом, он закурил и выдержал долгую паузу, еще больше усилившую напряжение, висевшее в воздухе маленькой темной комнатенки. Матиас постарался дышать медленно, глубоко, но его нервы, наэлектризованные бессонной ночью, светом неоновых ламп и сигаретным дымом, вибрировали в горле, как струны расстроенного инструмента. Его рассудок был сейчас таким же серым и грязным, как стены, потолок и пол в этой тюрьме. Вонь от параши —тяжелая, удушающая —перебивала прогорклый запах остывшего кофе и засохших круассанов. Мысли Матиаса снова вернулись к Джоанне —бледнокожей Лолите, отдававшейся ему с отстраненно-капризной гримаской на лице. Он не помнил, чтобы откровенничал с кем-нибудь еще, кроме нее. Как она связана с легавыми? Может, ее замели на сатанистском сборище и она сдала его, надеясь купить свободу?
—Так вот, при этом варианте в тюрьму ты не отправляешься, никто на твою задницу не покушается, и ты продолжаешь делать то, что любишь больше всего на свете, —подвела итог Кэти.
—Но под нашим контролем, —добавил Блэз.
—Нам нужны... надежные агенты для внедрения в некоторые экстремистские группы.
—Чтобы произвести среди них легкую приборочку.
—Ну и, поскольку мы, естественно, не питаем слепой веры в род человеческий...
—...потому что тесно с ним соприкасаемся...
—...и знаем, на какие мерзости он способен, мы не будем столь наивны, чтобы просто спустить тебя с поводка.
—Ты что-нибудь слышал об электронных браслетах?
Матиас буркнул нечто нечленораздельное, что вполне могло сойти за "да".
—Так вот, тебя снабдят таким браслетом, —сказала Кэти. —Конечно, не тем, какие надевают на лодыжку или запястье, тот прибор, о котором я говорю, внедряют под кожу...
—Браслет нового типа! —заржал Блэз. —Миниатюрный.
Из суперсинтетики. Величиной с четвертинку рисового зерна. Эту штуку уже испытали на животных, а теперь вот перешли на людей.
—Он будет 24 часа в сутки настроен на частоту спутника-шпиона. И нашей информационной сети.
—И мы сможем отыскать тебя в любое время в любой точке земного шара.
Блэз встал, прошелся по комнате, бросил сигарету в пустой стаканчик. Матиас заметил, как блеснула сталь рукоятки в кобуре под мышкой. Первой его реакцией стали гнев и отвращение. Хорошенький выбор они ему предлагают —променять постыдно-жалкое существование волка в клетке на жизнь цепного пса. В памяти всплыли обрывки басни Лафонтена "Волк и Пес", которую он когда-то изучал в школе, —пока не бросил все к чертовой матери.
—Ты не узнаешь, куда мы засадим тебе жучка, —пояснил Блэз. —Ато ведь ты способен уподобиться хищнику, отгрызающему лапу, попавшую в капкан!
—Вот-вот —тебе пришлось бы откусить себе обе руки и ноги, да и то результат не гарантирован!
—Ты его никогда не найдешь —хоть обрентгенься!
Они хотят сделать из него стукача, одного из тех педрил, что проникают в банду и завлекают ее членов в сети полиции и спецслужб. Матиас однажды присутствовал при публичном наказании разоблаченного доносчика, молодого араба, "выбравшего не ту сторону". Его долго били и оставили голым умирать в подвале, изрезав ножами все лицо. Какое-то странное чувство —то ли брезгливость, то ли боязнь не выдержать и сблевнуть —не позволило Матиасу участвовать в линчевании, которому с такой бесконечной свирепостью радовались девушки из банды. Ему была отвратительна коллективная истерика, ненависть к предателю превратилась в жалость, он почувствовал отвращение к остальным, к своей уличной семье, издевавшейся над бездыханным телом.
Именно в ту ночь он осознал, как жестоко человеческое сообщество, и выбрал одиночество.
—Такова альтернатива, Матиас. —Кэти решила продолжить наступление. —Или в камеру на тридцать лет...
—Хотя такой, как ты, больше пяти в тюрьме не протянет...
—Или ты соглашаешься работать на нас. Когда я говорю "на нас", то имею в виду нас двоих —Блэза и меня.
Других собеседников у тебя не будет —разве что один из нас тебе кого-нибудь представит. Мы будем общаться напрямую —добрым старым телефонным способом —или станем писать друг другу записки. Никакой электронной почты, никаких мобильников —все это оставляет следы.
—Мы обеспечим тебя всем —инструкциями, одеждой, деньгами, оружием. За исключением обязанности выполнять наши поручения, в остальном ты сохранишь свободу действий.
—Относительную свободу, конечно. Тебе нельзя будет убивать ради собственного удовольствия —это было бы слишком.
Когда первая волна негодования схлынула, Матиас взглянул на ситуацию под другим углом. Поскольку все человеческие своры стоят друг друга, раз все они одинаково отвратительны, —к чему отдавать кому-то предпочтение, наделять привилегиями одну из сторон? Закон улиц был всего лишь легендой, фальшивкой, выгодной горстке главарей, жиреющих на костях и крови несчастных мальчишек, прячущихся за словами о воровской чести, чтобы обеспечить себе преданность подданных, ослепленных блеском золотых зубов, шикарных костюмов и новеньких немецких тачек.
—Так что скажешь, Матиас? —спросила Кэти.
Он несколько мгновений смотрел в потолок, пытаясь освободиться от давления их пристальных взглядов.
