Кун-Суук Шин - Пожалуйста, позаботься о маме
Сегодня утром его жена прочитала в газете, что более миллиона людей собираются за границу в этом году. Как будто это было для него новостью.
— Людям определенно деньги некуда девать, — откликнулся он, на что она пробормотала:
— Люди, которые не могут уехать, наверное, просто не слишком умные.
Отец молча наблюдал за ними.
Жена продолжала:
— Наши друзья едут за границу на Праздник урожая, дети говорят, что им тоже хотелось бы съездить куда-нибудь. — Хун Чол гневно воззрился на жену, не в силах больше все это слушать, а отец поднялся из-за стола и направился в свою комнату.
— Ты спятила? Неужели надо было говорить об этом именно сейчас? — прошипел он, но жена огрызнулась в ответ:
— Послушай, я ведь не говорила, что хочу этого, а лишь передала тебе слова детей. Неужели я не могу поделиться с тобой, о чем думают наши дети? Это просто ужасно. Я должна жить, не говоря ни слова? — Она встала из-за стола и тоже вышла из кухни.
— Стоит ли нам в этот раз проводить ритуальные церемонии? — спрашивает Чи Хон.
— С каких это пор ты стала интересоваться ритуальными церемониями? Ты ведь на праздники даже домой не приезжала, а теперь вдруг вспомнила о Празднике урожая?
— Я была не права. Мне следовало вести себя иначе.
Он замечает, что сестра оставила в покое свои ногти и засунула руки в карманы куртки. Она все никак не может избавиться от этой привычки.
Когда они жили вместе в городе и ему приходилось спать в одной комнате с сестрой и братом, сестра ложилась поближе к стене, он укладывался посередине, а брат — около другой стены. Почти каждую ночь он просыпался от того, что кто-то шлепал его по лицу, и обнаруживал у себя на голове руку брата. Он осторожно убирал ее и уже начинал засыпать, как вдруг сестра роняла ему свою руку на грудь. Именно так они привыкли спать дома, в большой комнате, укладываясь, как им было удобно. Однажды ночью его так сильно ткнули в глаз, что он заорал от боли. Брат и сестра проснулись.
— Эй! Ты!
Пытаясь понять, что произошло, сестра торопливо запихнула руки в карманы хлопчатобумажных пижамных штанов, в которых спала, и беспокойно заерзала.
— Если ты станешь и дальше так себя вести, отправляйся домой!
Наутро сестра действительно уехала к маме, забрав все свои вещи. Но мама тут же привезла ее обратно, уговаривая ее встать перед братом на колени и молить его о прощении. Однако сестра упорно молчала.
— Проси прощения! — требовала мама, но сестра словно оцепенела.
Его сестра была доброй и мягкой девочкой, но, если ей что-то взбредало в голову, переубедить ее не представлялось возможным. Как-то, еще учась в средней школе, он силой заставил сестру мыть его теннисные туфли. Обычно она послушно мыла их, но в тот день ужасно обиделась и, схватив его новые, но грязные туфли, зашвырнула в ручей. Хун Чол бежал по берегу ручья, пытаясь выловить туфли, уносимые бурным течением. Прошло время, и они частенько со смехом вспоминали этот случай, но в тот момент ему было не до смеха. Он вернулся домой злой как черт, с одной теннисной туфлей, которая позеленела от илистой воды и налипших водорослей, и пожаловался на сестру. Но даже когда мама взяла кочергу и спросила, почему ее дочь стала такой злюкой, сестра и не подумала просить прощения. Вместо этого она разозлилась на маму и завопила:
— Я же сказала, что не буду мыть его туфли! Я сказала, что не хочу! И с этих пор я никогда не буду делать то, чего не хочу!
В их маленькой комнатке мама наставляла его упрямую сестру:
— Я же сказала, чтобы ты попросила у него прощения. Ты должна понять, что здесь брат заменяет тебе меня. Если ты не избавишься от своей дурацкой привычки хватать вещи и уезжать, потому что брат отругал тебя, ты себе всю жизнь испортишь. А когда ты выйдешь замуж и что-то вдруг придется тебе не по вкусу, ты тоже станешь сбегать из дома?
Но чем настойчивее мама требовала у нее попросить прощения у брата, тем крепче сестра сжимала кулаки в карманах. Мама печально вздохнула:
— Эта девочка совсем меня не слушает. Она не обращает внимания на мои слова, потому что у меня ничего нет, потому что я необразованная и неотесанная…
И только когда мамины причитания закончились слезами, сестра воскликнула:
— Это не так, мама! — И чтобы успокоить маму, она уступила: — Я попрошу у него прощения!
И она вытащила руки из карманов и попросила его простить ее. И с тех пор сестра спала засунув руки в карманы. И каждый раз, когда он повышал на нее голос, она быстро засовывала их в карманы.
И теперь, после маминого исчезновения, стоило кому-нибудь вспомнить незначительную мелочь из прошлого, его упрямая сестра смиренно признавалась:
— Я была не права, не надо было мне так поступать.
* * *
— Кто помоет окна в доме? — спрашивает его Чи Хон.
— О чем это ты?
— В это время года мама всегда мыла окна.
— Окна?
— Конечно. Она всегда говорила, что, когда вся семья соберется на Праздник урожая, окна в доме должны быть чистыми.
Многочисленные окна их деревенского дома замелькали у него перед глазами. Новый дом построили несколько лет назад, и теперь в каждой комнате имелось по окну, а в гостиной даже не одно, в отличие от старого дома, у которого одно-единственное окно располагалось в двери.
— Когда я предлагала ей нанять кого-нибудь, чтобы помыть окна, она отвечала: «И кто поедет в нашу глухомань?» — Сестра подавляет вздох и, вытащив руку из кармана, начинает тереть оконное стекло в такси. — Когда мы были детьми, в это время года она снимала все двери в доме, помнишь? — спрашивает она.
— Помню.
— Ты помнишь?
— Я же сказал, что помню!
— Лжец.
— Почему ты думаешь, что я лгу? Я помню. Она обклеивала двери кленовыми листьями. Хотя потом тетя всегда устраивала ей взбучку.
— Значит, ты действительно помнишь. Помнишь, как мы ходили к тете за кленовыми листьями?
— Помню.
До постройки нового дома мама обычно выбирала теплый денек незадолго до Праздника урожая и снимала с петель все двери в доме. Она мыла двери и сушила на солнце, а затем обклеивала новой полупрозрачной темно-красной бумагой. Увидев сохнущие на солнце двери во дворе дома, он сразу вспоминал, что на носу Праздник урожая.
И почему никто не помогал маме обклеивать двери новой бумагой, ведь в семье было столько народу? Сестра всегда крутилась рядом, совала палец в водянистый клей и тут же брезгливо отдергивала руку. Мама брала кисточку и быстрыми уверенными движениями наносила клей на бумагу, будто со знанием дела выписывала орхидеи для традиционного рисунка тушью, а затем, не дожидаясь чьей-то помощи, наклеивала бумагу на чистую дверь и разглаживала поверхность. Ее движения казались беспечными и веселыми. Мама выполняла такую работу, на которую он не отважился бы и сейчас, хотя сейчас он гораздо старше, чем она в то время, и в то время работа спорилась у нее в руках. Взяв большую кисть, она приказывала сестре, которая баловалась с клеем, или ему, неоднократно пытавшемуся предложить свою помощь, набрать побольше листьев корейского клена. У них во дворе росло много разных деревьев: хурма, сливы, китайские финиковые деревья и айланты, но мама требовала принести ей кленовые листья, а клены в их дворе не росли. И вот, чтобы набрать кленовых листьев, Хун Чол выходил из дому и шел в сторону ручья, а затем по новой дороге прямо до дома тети. Он принимался собирать листья, а тетя, заметив его, спрашивала:
— И что ты собираешься с ними делать? Это тебе мать приказала собирать листья? И что еще за ерунда взбрела в голову твоей матери? Если смотреть зимой на дверь, обклеенную кленовыми листьями, то становится еще холоднее, но она ведь не слушает меня и продолжает все делать по-своему!
Когда Хун Чол приносил домой охапку листьев, мама аккуратно прикладывала самые красивые листочки с двух сторон, рядом с ручкой каждой двери, и сверху наклеивала листы полупрозрачной темно-красной бумаги. Листья украшали те места, где были наклеены дополнительные слои бумаги, для того чтобы она не рвалась, когда люди будут браться за ручку и открывать и закрывать дверь. На его дверь мама наклеила три дополнительных листочка, расположив пять листьев в форме цветка. Осторожно прижимая их ладонями, она спрашивала: «Ну как, нравится тебе?» Это выглядело так, словно ребенок раскрыл ладонь. И не важно, что там думала тетя, эти листья казались ему самым прекрасным произведением искусства. Когда он говорил, что это выглядит невероятно красиво, широкая улыбка озаряла мамино лицо. Для мамы, которой не нравилось смотреть в праздники на обшарпанные и неопрятные двери, истершиеся за лето, наклеивание новой бумаги становилось настоящим началом осени и олицетворением Праздника урожая. И, конечно, она стремилась оградить свою семью от простуд, которые несли с собой ветры, становившиеся день ото дня холоднее. Неужели, думал Хун Чол, это была единственная романтика, доступная маме в те времена?
