Вадим Смоленский - Записки гайдзина
– Это очень интересно, – сказала она. – А вы не могли бы рассказать подробнее о русских новогодних традициях? Они ведь, наверное, непохожи на японские?
– Кое в чем уже похожи, – сказал я. – Вот, скажем, эти ваши звери. Обезьяны там, драконы... В России уже лет двадцать на ваших зверей мода.
– Правда?! – поразилась она. И тут же спохватилась: – Только это не японские звери. Они к нам из Китая пришли.
Китайские товарищи солидарно закивали.
– Кстати! – воскликнула вдруг она, и ее лицо озарилось вдохновением. – А вы знаете легенду про этих зверей? Почему мышка среди них считается первой?
Никто не знал. Даже китайцы.
– Легенда такая, – радостно начала учительница. – Давным-давно китайские боги решили выбрать двенадцать зверей, по числу месяцев – и тоже сделать из них богов. Они позвали мышку и поручили ей сообщить об этом всем остальным зверям.
– Мышку заставили сообщить, – щегольнул я побудительно-страдательным залогом.
– Совершенно верно. И вот мышка всех разыскала и всем сообщила. Бык хотел стать первым и поэтому вышел в путь заранее, за три дня. Он пришел к дому богов раньше всех и ждал. Но когда открылась дверь и боги вышли на порог, то у быка со спины прыгнула мышка, которая на нем тайно ехала – и оказалась впереди. А бык стал вторым. Третим был тигр, который быстро бегал, но вышел позднее быка. Четвертым – заяц. И так далее. А последним пришел иносиси.
– Кто пришел последним? – переспросил я.
– Инόсиси, – повторила учительница.
Такого слова никто не знал.
– Inoshishi... – задумчиво произнес Бенджамин. – А кто это такой?
– Это зверь, – сказала учительница. – Он живет в лесу.
Она взяла фломастер и попыталась изобразить загадочного зверя на доске. Вышло подобие мамонта, только хобот был короче.
– Кабан! – догадался Бенджамин.
– А по-моему мамонт, – сказал я.
– Какой еще мамонт? Когда это мы встречали год мамонта? Давай спросим. – Он обратился к учительнице. – А как этот зверь говорит? Он, наверное, говорит «ойньк-ойньк»?
– Или, может, «хрю-хрю»? – предположил я.
Тут весь класс захрюкал на разные лады. Учительница задумалась.
– Иносиси говорит «бухи-бухи», – сказала она наконец. – Потому что он похож на свинью.
– Я ж говорю, кабан! – обрадовался Бенджамин. – А никакой не мамонт.
– Иносиси пришел последним, – продолжила было учительница, но вдруг осеклась, побледнела и по-рыбьи глотнула ртом воздух. Со стороны это выглядело так, как если бы Штирлиц нечаянно сболтнул Мюллеру несуразицу, прямиком ведущую к провалу. Ее губы обескровились, очки вспотели, а взгляд остекленел.
Длинный нос Бенджамина учуял жареное. Со свойственным ему отсутствием такта он тут же задал провокационный вопрос, который уже крутился в голове каждого из нас:
– А почему это, интересно, он пришел последним?
Учительницу качнуло, она схватилась за спинку кресла и готова была безжизненно сползти на пол. После полуминутной борьбы ей удалось одолеть дурноту, собрать силы и сказать:
– Он проспал.
Собственно говоря, такой ответ уже мог считаться исчерпывающим. Но природная честность нашей учительницы не позволила ей поставить здесь точку, умолчав о самом главном. Она обвела класс беспомощным взглядом, набрала в грудь побольше воздуху, напряглась и сказала:
– Иносиси...
Вышел фальстарт. На большее запала не хватило. Пришлось начинать сначала.
– Иносиси...
Опять фальстарт. Несчастная учительница издала нервный смешок и закусила губу. Мы все были крайне заинтригованы и ждали продолжения. Даже вечно невозмутимый Рамендра вытянул свою худую шею и боялся пропустить словечко.
– Иносиси не просто проспал, – получилось у нее наконец. – Вы понимаете, когда большие иносиси хотят, чтобы у них появились маленькие иносиси, то они... они тогда... ой....
Ее снова заклинило. Пальчики судорожно сжали воротник блузки, а химические кудряшки одеревенели. Она окончательно впала в ступор.
Бенджамин привстал, недоуменно оглядел всех присутствующих, потер ладонью переносицу и уперся кулаками в парту. После чего громко и отчетливо спросил:
– Вы хотите сказать, что кабан занимался сексом?
Учительница дернулась, как от удара током, вспыхнула розовым и потупилась.
– Именно так, – пролепетала она, глядя в пол. – Поэтому он и опоздал.
Масштабы ее смущения были таковы, словно этот проступок совершила она сама, а не мифический ветхозаветный кабан. Словно мы были строгим педсоветом, вызвавшим проштрафившуюся ученицу на ковер. В воздухе повисла тяжелая, побудительно-страдательная неловкость. Никто не знал, как из нее выйти.
– А что было дальше? – спросила наконец одна из филиппинок.
– Дальше? – переспросила учительница потухшим голосом. – Дальше пришла кошка. Она опоздала, потому что мышка ее обманула, назвала неправильный день. И кошке ничего не досталось. С тех пор все кошки ловят мышек.
– Очень красивая легенда, – сказал парагваец Хосе. – Я буду рассказывать ее на ночь своей дочери. Спасибо вам.
Зазвонил звонок.
* * *Одинокий велосипед Бенджамина заносило снегом. Сидение, руль и педали были покрыты маленькими сугробиками. “Shit!” – проворчал Бенджамин, поднял своего стального коня в воздух и энергично потряс. Сугробики попадали вниз и смешались с декабрьской слякотью.
– Что-то я их плохо понимаю, – сказал Бенджамин. – Вот послушай. Летом меня тут водили смотреть какой-то храм, названия не помню. И там как раз был праздник. Представь себе картину: толпа полуголых мужиков на вытянутых руках несет огромный деревянный фаллос. А на нем сидят молодые девки, которые хотят выйти замуж. Полтора десятка девок, не меньше.
– И что?
– А то, что получается ерунда! Как на фаллосе верхом ездить, так это мы пожалуйста. А как сказку рассказать – так сразу на нас стыдливость нападает. Не клеится одно с другим.
– Восток... – сказал я. – Дело тонкое!
– Ага, конечно... Это только на Западе кабаны трахаются. А на Востоке они что-то такое делают, чего и вслух не выговоришь. Потом еще окажется, что слова здесь вообще неуместны, потому что это дзэн, или как там оно называется?
– Это, скорее всего, отголоски конфуцианства, – сказал я. – А фаллический культ – компонент синтоизма. Тут действительно много разного уживается, у них всегда так было. Синкретическая культура.
Он поморщился.
– Ох уж эта мне их культура... Голову сломаешь. Нет, мы с тобой решили – будем атеисты. Правильно?
– Конечно. Будем по субботам книжки читать.
– Ну, с Новым Годом!
– Пока.
Бенджамин налег на педали и рванул вперед, рассекая шлемом воздух. Его таз ходил туда-сюда маятником, плащ-палатка развевалась, как хитон Геракла, колеса пробуксовывали и плевались снежной жижей. Он доехал до перекрестка, пижонски накренился и исчез за поворотом.
Осторожно перебирая туфельками по слякоти, мимо меня прошла давешняя учительница. Я вытянул руки по швам и церемонно поклонился.
О приветственных ритуалах
Он идет прямиком на меня.
Ему до меня уже близко.
Он уже скалится.
Ему это легко. Это всосано с молоком матери. Отработано поколениями. Начиная с самых дальних пращуров – тех переселенцев, которые первыми столкнулись с племенами подчеркнуто бесстрастных дикарей и стали усиленно лыбиться, чтобы отличаться от аборигенов по всем параметрам.
Не думаю, чтобы индейское подавление всякой мимики произвело на меня лучшее впечатление. Обе крайности мне несимпатичны. Но сейчас не до того.
Он приближается.
До его зубов еще метров десять, но каждый уже виден в деталях. Все тридцать два. Они белые. Они все одинаковой длины. Сегодня утром он их долго чистил.
Нужно просоответствовать.
Увы, нужные мускулы у меня совершенно не натренированы. Я знаю, что они крепятся где-то за ушами и пучками расходятся по щекам. Они поперечно-полосатые, и ими можно управлять.
Получается не сразу. Меж тем дистанция стремительно тает. Вспоминаю спасительную формулу:
«...Чи-и-и-и-из...»
Напрягаю воображение. Вот он. Круглый. На блюде. Желтый. Вонючий.
«...Чи-и-и-и-из...»
Никак... Еще раз:
«...Чи-и-и-и-из...»
«...Сы-ы-ы-ы-ыр...»
«...Бры-ы-ы-ынза...»
Есть контакт! Зацепило, повело... Фиксирую! По бокам у меня теперь такие гармошки, они упираются в уши. Челюсти сомкнуты, это хорошо. Глаза снизу сильно подперло и сузило. Видится с трудом. Но видеть необходимо. Нельзя потерять контроль. Важно успеть первым. Речевой аппарат к бою... Пли!
– ХАЙ ХАУАЮ !!!!!!!!
Первый! Успел! Я его спросил, не он меня! Это он пускай теперь напрягается, пусть докладывает мне, как идут его дела. Хотя какое там... Дураку понятно, что он ничего докладывать не будет – для него ведь это так, междометие... Что ему до моей славянской ментальности, до моего русского занудства, до моей органической неспособности воспринять это иначе как буквально, иначе как вопрос? Он ведь даже не догадывается, что я всего лишь ловкий симулянт, расчетливый имитатор, что я мимикрировал под его повадки!
