Валерий Бочков - К югу от Вирджинии

Полина, не зная, что делать с карточкой, повесила ее обратно на холодильник, вернулась, перевернула лицом вниз, пришлепнула магнитом.

Дверь из кухни вела на задний двор, квадратный, зажатый сплошным забором. Здесь пахло осенью. Двор походил на тесный ящик, с двумя голыми деревьями в солнечных бликах, сухая листва плотно укрывала землю, прятала какие-то непонятные предметы странных форм. Посередине стояло кресло-качалка из плетеной соломки, усыпанное мелкими, похожими на медяки листьями.

На втором этаже (два пролета узких скрипучих ступенек) обнаружилась огромная спальня в три окна с прекрасным видом на кладбище, мрачная кровать темного дерева с варварской резьбой, встроенный шкаф, на перекладине болтались пустые вешалки, а на верхней полке, узкой и пыльной, желтел толстенный корешок телефонной книги. Полина пошарила рукой, достала еще одну книгу. Это была Библия Гидеоновского издания, из дешевых, какими снабжаются второсортные отели по всей стране. Стерев ладонью пыль с переплета, Полина сунула книгу обратно на полку.

На стене рядом с кроватью висел прошлогодний календарь с репродукциями Иеронима Босха. Полина усмехнулась: календарь был раскрыт на «Семи Смертных Грехах».

Соседняя дверь вела в туалетную комнату с ванной сомнительной чистоты, но внушительных размеров. Над ванной было большое окно, выходившее на соседний дом. Оттуда, прямо из-за забранного решеткой окна, на нее глазел какой-то старик.

– Только этого мне не хватало, – проворчала Полина. Она хлопнула дверью и пошла вниз за чемоданом.

В кособоких кухонных шкафах нашлась посуда, Полина свалила тарелки и чашки в раковину. Залезла под мойку, в дальнем углу притаились заплесневелые резиновые перчатки и пустая коробка из-под стирального порошка. Выбора не оставалось – нужно было ехать в магазин. Составлять список не хотелось, хотя она была уверена, что наверняка что-нибудь забудет.

Маркет «Глория» с одним кассовым аппаратом и спящей толстой кассиршей напоминал тысячу других захолустных магазинчиков, разбросанных по всем штатам от океана до океана: те же полосатые маркизы на немытых окнах, шахматные квадраты линолеумного пола, ряды пестрых консервов, коробок и банок чередовались с пыльными книгами в линялых обложках и скобяными изделиями. Нагрузив доверху тележку, Полина подкатила к кассе, бухнула коробку стирального порошка на прилавок. Тетка встрепенулась, затарахтела клавишами.

– Извините, – спросила Полина, озираясь. – А где у вас сигареты?

Тетка перестала греметь, уставилась на нее.

– Мы этим… – мучнистое пористое лицо брезгливо сморщилось, будто речь шла о порнографии. – Этим мы не торгуем.

Остаток дня прошел в уборке. Нацепив наушники, Полина, громко и фальшиво подпевая Стефани, ползала с тряпкой по полу, терла стекла и двери, сметала из углов паутину. Кафель на кухне пришлось драить щеткой, в результате плитки пола оказались не коричневыми, а светло-серыми. Второй этаж продвигался легче, там уборка шла под лирическую подборку Боно.

Пару раз появлялся старик-сосед, один раз в окне, другой – на крыльце, где он курил, звучно сплевывая вниз. Седой, с белыми совиными бровями, он походил на актера, игравшего роль старого мерзавца. Полина терла подоконник и украдкой разглядывала его, когда он внезапно повернулся и они встретились глазами. Она непроизвольно улыбнулась и прислонила ладонь к стеклу. Старик зло харкнул на газон и отвернулся.

«Занавески», – добавила она в список некупленных вещей, они шли сразу после бумажных салфеток, соли и свечек. Лист лежал на столе в гостиной и периодически дополнялся. Полина достала запотевшую бутыль газировки, сделала несколько больших глотков, сунула бутыль обратно в холодильник. Захлопнув дверь, вытерла о штаны руку, взяла фотографию. Открыла дверь в сад. Выйдя на свет, она снова стала рассматривать фото.

Когда оно было сделано, кто эта девица, почему фотография оказалась здесь? Девицу, похоже, она встречала, лицо казалось знакомым, наверняка тоже студентка. Может, позвонить Саймону, спросить? Полина вспомнила последний разговор на пустыре, серьги, царапину на крыле машины. Нет – Саймону она точно звонить не будет. Можно позвонить Вере, узнать, кто тут жил до нее.

Полина нашла мобильник, включила. Сигнала не было и тут. Она вышла во двор, потом на крыльцо, на дорогу, вытянула руку вверх – на экране упрямо мигала перечеркнутая антенна. Полина вспомнила, что видела телефон в комнате. Добежав, подняла трубку, оттуда низко и с уверенным напором загудело.

У Полины была дурацкая привычка копировать собеседника, его интонации, она делала это непроизвольно, но очень раздражалась, когда ловила себя на этом. Сейчас ей показалось, что, рассыпаясь в благодарностях и комплиментах, у нее появился Верин умильный говорок.

– Миссис Штаттенхаммер… – Полина застряла, не зная, как перейти к главному, плюнув, решила напрямик. – А кто тут жил до меня?

В трубке возникла гудящая тишина.

– А что? – осторожно произнесла Вера.

– Я тут фотографию нашла просто, вот, думаю…

Вера молчала.

– Мне кажется, мы с ней учились вместе в…

– Мисс Рыжик… – перебила ее Вера, потом что-то проговорила в сторону, Полина прислушалась, но ничего не поняла. – Ну вот… Я очень рада, что вам нравится. Очень! Тут ко мне пришли, вы меня извините великодушно… Кстати, у нас через полчаса Библейские чтения, это в соборе, вы найдете… Каждый вечер в пять, кроме воскресенья и среды. И не забудьте – послезавтра возвращается мистер Галль, я вас на десять утра записала.

Полина положила трубку и вспомнила, как Саймон кричал ей: «На блесну хотела? На блесну?» Вспомнился его резкий голос, надутая вена на лбу: «Неужели тебе могло прийти в голову, что я на тебе женюсь?!»

– Господи, стыдно-то как… – пробормотала она и быстро заходила по комнате, ежась, словно от холода. Она никогда, никогда не станет звонить ему. – Запомни, дура, – никогда!

13

В пятницу Полина сидела в приемной директора школы, из-за дверей не доносилось ни звука. Дверь своей дубовой внушительностью, тусклым сиянием бронзы ручек пугала Полину, неистребимый школьный запашок – смесь пыли, мела, мокрой доски и детского пота – будил в памяти ощущения несправедливости, ханжества, унижения. Ее подташнивало, от волнения в животе урчало, и от этого она волновалась еще больше. Улыбчивая Вера принесла кофе; допивая вторую чашку, Полина вдруг испугалась, что во время встречи ей захочется в туалет. Она отставила чашку, в животе снова заурчало, Полина прокашлялась, заглушая звук. Стрелка доползла до десяти, замерла на миг и поползла дальше.

Утро не задалось с самого начала: она проснулась в шесть, попыталась заснуть снова, около семи сдалась и побрела в ванную. Невыспавшаяся и злая, распахнула встроенный шкаф – три платья одиноко свисали с вешалки. Полина опустила руки.

Как же она не догадалась купить больше тряпок в Нью-Йорке? Здесь она не видела ни одного магазина – где они вообще покупают тряпки в этом захолустье? Выписывают по каталогу «Альманах фермера»? Шьют по парижским выкройкам у данцигских модисток?

Остановилась на узком черном платье, вполне консервативном. Чуть выше колена. Смущала открытая грудь – на Манхэттене такой вырез выглядел почти монашеским, здесь… Полина решила не рисковать, повязала на шее воздушную тряпицу акварельных тонов. Шарф оживил, Полина влезла в туфли, довольная покрутилась перед длинным зеркалом на дверце шкафа – левый профиль, правый профиль, плоский живот. Провела ладонями по упругой груди, по талии, бедрам. Перешла к макияжу.

Помада не понравилась, слишком вульгарно, она салфеткой вытерла пухлые губы, сложила уточкой, чмокнула. Мазнула бесцветным блеском – так лучше.

Приблизила лицо к зеркалу и долго разглядывала. Для светло-русой блондинки у Полины были достаточно темные брови и ресницы, она чуть тронула глаза тушью. Серые, слегка раскосые, вкупе с высокими скулами, они выдавали славянскую кровь – что есть, то есть. Впрочем, именно это она и считала своей главной изюминкой.

Стрелка доползла до пятнадцати минут одиннадцатого, и тут дверь распахнулась. Полина вздрогнула, привстала. Из кабинета быстрым шагом вышел мужчина лет пятидесяти.

– Мисс Рыжик? – он протянул ей загорелую руку. – Извините, у нас с утра все наперекосяк.

Полина растерянно улыбнулась.

– Чтоб время не терять, может, по дороге переговорим? – Он продолжал крепко держать ее ладонь. – Заодно и окрестности Данцига посмотрите. Вы ведь только приехали?

Они спустились по широкой лестнице, он широко шагая, она мелко цокая шпильками по мрамору. В машине, включив зажигание, директор повернулся к ней:

– Забыл спросить: вы покойников не боитесь?

По дороге поговорить не удалось, директора постоянно вызывали по рации, похожей на полицейскую, он отвечал в микрофон на скрученном шнуре, который соединялся с допотопным приемником.