Цянь Чжуншу - Осажденная крепость
— Все-таки немецкий товар всегда хуже американского, — сказал глава семьи. — Тоже мне доктор! Учился в Англии, а половину из того, что я сказал по-английски, не понял. После мировой войны Германия отстала. Автомобили, самолеты, фотокамеры, пишущие машинки — во всем Америка впереди. Нет, эти европейские выученики мне не нравятся.
— Нита, а тебе понравился господин Фан?
Девушка не могла простить Фану улыбки, с которой он рассматривал ее книгу, и сказала без колебаний:
— Он противный! Посмотрите только, как он ест. Непохоже даже, что жил за границей. Макает хлеб в бульон, а курицу ест руками, без ножа и вилки. Я сама видела! И это называется воспитанность? Мисс Прим, которая преподает у нас в школе, наверняка назвала бы его piggy-wiggy[53].
Нита не стала женой Хунцзяня. К концу следующего года ее родители привели в дом покладистого зятя. Когда японцы капитулировали[54], она была уже молодой светской дамой. Господин Чжан, который перед этим изо всех сил заискивал перед японцами и состоял в «Городской ассоциации борьбы против Англии и Америки», тут же помчался в лагерь, где находились интернированные японцами английские и американские граждане, навестить своих бывших хозяев. Нита поехала вместе с отцом. Когда к Шанхаю подошел американский корабль, окончившие миссионерские школы барышни и дамочки организовали хор и преподнесли богатырям-союзникам цветы. И здесь без Ниты не обошлось. А в той самой обставленной по-европейски гостиной, где осрамился Фан и где с таким почетом принимали японских жандармов, господин Чжан устроил банкет для американских матросов. Его дочь пригласила несколько своих замужних и незамужних подруг. Вечер удался, гости веселились вовсю и осушили не одну дюжину бутылок. А потом началось то, что американцы называют «вечеринкой в обнимку». Барышни и дамочки чувствовали себя наверху блаженства, когда их целовали представители союзной армии, и, кажется, готовы были сделать на щеках наколки в виде звездно-полосатого флага. С того дня муж Ниты всякий раз робел, целуя ее, словно бы проникал на американскую территорию без заграничного паспорта и визы госдепартамента. Но когда однажды супруги из-за чего-то повздорили, нежная Нита при мощной родительской поддержке так съездила мужа по физиономии, что у него из глаз посыпались звезды, а на щеке осталось четыре полосы. Так и он, можно сказать, уравнялся с нею в правах, стал «звездно-полосатым».
Госпожа Чжоу очень огорчилась, что Фан не женился на дочери Чжана. Но Фан в детстве читал такие старомодные книги, как «Троецарствие», «Речные заводи» и «Путешествие на Запад», а не современные шедевры вроде «Белоснежки» и «Пиноккио». Он запомнил изречение Ли Сюаньдэ из «Троецарствия»: «Жена подобна одежде». Следовательно, одежду можно приравнять к жене. Приобретя новую шубу, он не стал жалеть о потерянной невесте.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Весна в том году была особенно бурной — может быть, потому, что впитала в себя нерастраченные жизненные силы погибших на войне молодых людей. Взбудораженным весенней погодой людям казалось, будто у них что-то прорастает в душе, и они чувствовали себя как младенец, у которого прорезываются зубки. В Шанхае, этом внезапно разросшемся городе, весне негде было развернуться — ни холмов, ни вод, ни цветов, ни ив. Травы и кустарники в парках и на узких газонах чувствовали себя как звери в клетке — стесненными и одинокими, и не могли полностью насладиться весной. Ей оставалось целиком отдать себя людям — и она одарила род человеческий новыми эпидемиями, похотью, пьяными драками и увеличением числа беременных. Впрочем, последнее было хорошо, ибо должно было восполнить убыль людей на войне. Госпожа Чжоу, правда, говорила, что рождающиеся в таком году младенцы — большей частью перевоплощения безвременно погибших, которые хотят дожить свой срок. Значит, им долго не протянуть.
В последнее время Фана днем клонило ко сну, и только к вечеру он приободрялся. По утрам же, заслышав щебетанье птиц, он испытывал беспричинную радость, чего-то ожидал, сердце его рвалось куда-то вверх; но, взлетев совсем невысоко, радость лопалась, как воздушный шарик. Оставалось лишь столь же смутное разочарование. Ему все время хотелось действовать, но сил не было: как тополиный пух — сколько ни дует ветер, он все равно опускается почти на то же место. Фан сам сознавал, что напоминает героиню старинных стихов, тоскующую весной в девичьей спальне. Но сейчас и женщины не находят времени для весенней тоски, а ведь он числится в мужчинах. Смех, да и только! Вот Бао ни за что не стала бы сентиментальничать… А Су? Насчет Су трудно сказать: она очень похожа на чувствительную красавицу из старого романа. Бао невозможно вообразить в древней одежде с длинными рукавами. Для нее одежда, что пробка в винной бутылке: нужна лишь тогда, когда не хочется вина. Но Су была бы на своем месте на эстампах Чэнь Лаоляня[55], среди служанок, которые славятся «изяществом фигуры». При этом Су выиграла бы в длинном халате, который скрыл бы ее худобу. Фан ничего не слышал о девушке со времени прощанья на пристани. Но ведь он обещал наведаться к ней, почему бы и не исполнить обещанного? Фан понимал, что визит может повлечь за собой ненужные хлопоты, но жизнь так скучна, ему так недостает подруги! Что ж, страдающий бессонницей глотает снотворное и тоже не задумывается о вредных его последствиях.
Входя в дом Су, Хунцзянь представлял себе, как девушка, обрадованная и в то же время обиженная, вбежит в гостиную и станет выговаривать ему, что так долго не приходил. Привратник подал ему чай и сказал, что барышня скоро выйдет. В саду пышно цвели персики, сливы, сирень. «Сейчас только конец марта, — подумал Фан, — что же останется от всего этого цветения к концу весны?» Дверь в сад была широко раскрыта, аромат цветов ударял в нос и кружил голову. В нем было что-то плотское, как в запахе, исходящем от волос партнерши на летних танцульках. На стене висел рисунок Шэнь Цзыпэя[56] со стихотворением Хуан Шаньгу[57], которое начиналось так: «Запах цветов побуждает презреть буддийский обет». Хунцзянь почувствовал всю правду этой строки: дышать таким ароматом — почти то же самое, что есть скоромное. Прежде чем вошла Су, Хунцзянь успел раза три осмотреть все картины и безделушки в гостиной и подивиться каллиграфическим причудам Шэнь Цзыпэя… Ее улыбка была холодной, как осеннее солнце в день, когда собирается идти снег. Она протянула ему руку:
— Вы так долго не показывались, каким ветром занесло вас сегодня, господин Фан?
Хунцзянь вспомнил горячее пожатие ее руки на пристани и ощутил в ладони холодную рыбу. Но ведь они так славно попрощались, откуда же эта внезапная перемена? Он представил себя студентом перед экзаменом: накануне думал, что все вызубрил, а утром проснулся — половину не помнишь. Пришлось солгать, будто только что приехал в Шанхай и первый визит — ей.
Су с подчеркнутой вежливостью поблагодарила его за оказанную честь и поинтересовалась, где нашел он применение своим талантам. Фан смущенно ответил, что еще не искал работы, думает поехать в глубинные районы, а пока помогает родственнику в банковском деле. Су бросила на него взгляд:
— Очевидно, речь идет о банке вашего тестя, господин Фан? Однако вы умеете хранить тайну! Мы старые однокашники, а я и не подозревала, что вы женаты. Или вы женились уже после того, как вернулись с докторской степенью? Стало быть, у вас двойное счастье — и ученая слава, и красивая жена. Жаль, что нам не посчастливилось хоть взглянуть на госпожу Фан!
Фан в крайнем смущении пробормотал, что во всем повинна шанхайская газета. И тут, взяв тон беспристрастного историка, он поведал Су, что поддельный диплом приобрел ради шутки, названым же зятем согласился стать из уважения к традициям. Закончил он так:
— Когда мне показали ту газету, я сразу подумал, что ты будешь смеяться и презирать меня. Если бы ты знала, какая крупная ссора вышла у нас с названым тестем!
Лицо у Су потеплело:
— Ну, зачем же так! Конечно, эти вульгарные торгаши знают одно — раз деньги уплачены, товар должен быть налицо. Стоит ли с ними спорить? Господин Чжоу — старший в роду и к тебе хорошо относится, значит, он имел право сообщить приятную для него новость через газету. К тому же на это известие мало кто обратил внимание, прочитали и забыли. Ведь это смешно — пренебрегать общепринятым мнением в больших вопросах и всерьез сердиться на мелочи.
Фан искренне обрадовался примирительному тону Су.
— Значит, мне нечего стыдиться? Надо было раньше рассказать тебе обо всем! И метко же ты подметила: я действительно придаю слишком большое значение мелочам. На самые важные события в мире могу махнуть рукой, а за всякую ерунду цепляюсь. Веду себя так же непоследовательно, как чиновник-казнокрад: тот к чужому кошельку не притронется — боже сохрани, а у государства хапает сотни тысяч.
