Владимир Нестеренко - Чужая
Но это не все. Пока не знаю, с кем эта мерзкая тварь связалась, у самой духу бы не хватило. Может, со зверями, а может, и с мусорами. Только бомбанули они общачок наш.
Возгласы неодобрения.
Да, братва… На святое протянули свои грязные лапы. Лапы, по локоть в крови наших пацанов, наших братьев! На святое. Все, что мы от себя отрывали, от своих близких, – выгребли. Человека, у которого общак был, – пытали полночи, жену с детьми положили, связали, напугали всех до смерти. Он тоже, блядь, хуйло, сдал тайник, но приполз, признал. Я, блядь, посмотрел на его ноги, по ноге хуярили – сука, до кости мясо размозжили. Так не исполнишь, он не при чем. Ну не выдержал, хуесосина, сдал. Будет отдавать, да только нет у него такого лавэ. Короче, братья! Грев нашим, что сидят по лагерям, эти крохи, сигареты, чай – все ушло. Лавэ – грязь, мы найдем, чем помочь босоте. Но – наказать надо. Так что – подымайте всех своих, пусть спрашивают у других пацанов, ищут. Суку эту, Шустрого этого, если получится, – выхватить, нет – на месте делать. А Чужую – выхватить по-любому! Ответят за все, за Малыша, за Туза, блядь, ебучего, за общее. Пока – никакого движения, никаких делов. Мусора только и ждут, как бы нам лапти сплести, сети накинуть! Но хуя, братва! И не таких мы раком ставили, в этом городе нас все знают, мы заставили себя уважать – и дальше будем заставлять. Вот и все. Короче – все ищут где да что. Я поеду, перетру с Хмурым, с Рахматом – они тоже дороги не дадут этой сучке. Ищите и обрящете, как написано в мудрой книге. Все, разбиваем понт, пацаны, меня уже ждут.
Рашпиль прощается с каждым и выходит через запасной выход, Охранник идет за ним.
Проходной двор, старые дома, дореволюционной постройки. В нише в стене стоит Шустрый. Он нервничает, немного суетится, засовывает руки в карманы, поправляет одежду. Одет он в камуфляжную форму, под ней – обычная одежда, на голове черная вязаная шапочка. Так ходили охранники магазинов, рынков и тому подобная публика.
В слабо освещенном проходе появляются две фигуры, это Рашпиль и Охранник.
У Охранника одна рука занята телефоном, который он несет за рукоятку, как ядерный чемоданчик.
РАШПИЛЬ: Иди сюда, что ты там плетешься?
Охранник, не отвечая, идет чуть быстрее. Из ниши очень быстро выходит, но не выскакивает, а скорее выскальзывает, Шустрый с пистолетом в руке. Не говоря ни слова, он стреляет в Рашпиля несколько раз, потом перемещается приставным шагом к лежащему на земле Рашпилю, целится в Охранника, тот бросает телефон и пригибается к земле, сразу став в два раза меньше, но не пытается достать оружие. Шустрый стреляет в Охранника и попадает, тот валится на землю, навзничь, пули слегка отбрасывают его. Шустрый поворачивается к Рашпилю и стреляет ему в голову, после чего подскакивает к Охраннику.
Побледневший, раненный в грудь и плечо (пальто намокло от крови), Охранник прямо через пальто, из кармана, стреляет в Шустрого, тот падает.
* * *Дорога, усаженная тополями, осенний пейзаж, поздняя осень. Лески, лесочки, поля, перелески, холмы, иногда песчаные овраги. Бедные, унылые, сырые места. Вблизи дороги видны два старых, серо-зеленых от времени дота, амбразуры направлены от дороги в сторону опушки леса. Дорога выходит к городку, небольшому и неуютному, дороги в ямах и ухабах. Это даже не провинция, провинция предполагает какую-то метрополию, которая может призвать к порядку, это город, в котором время остановилось навсегда, то, что называется «Богом забытое место».
На окраине городка озеро, а над ним, на круче – белое здание монастыря, с колокольней, он отражается в озере, в черной воде. Подъехав ближе, можно увидеть, что монастырь не простой.
Он окружен серым бетонным забором, с колючей проволокой поверху, окна в монастыре закрыты глухими ставнями защитного цвета, с потеками ржавчины от них на белых стенах монастыря, а на колокольне установлены прожектора и громкоговорители. Креста на колокольне нет, нет и флага.
Внутренности лагеря, общая унылость природы продолжается – обшарпанные стены, выкрашенные в защитный цвет, обилие решеток из арматуры, надзиратели, в основном усатые красномордые пьяницы, в защитной же форме. Несмотря на форму и преобладание цвета хаки – мысль об армии не приходит в голову, в картинке нет ничего молодого, напористого: унылые, похмельные, немолодые пьяницы неторопливо проходят через решетчатые двери, разговаривают друг с другом, без эмоций, невесело. Время остановилось и здесь.
Камера путешествует по лагерю, залетает в цех. Станки стоят в клетках из арматуры, одетые в полосатые робы заключенные работают на станках.
Комната свиданий, к пожилому зэку приехала жена и дочь, зэка приводят в комнату, после чего запирают всех троих в ней, снаружи. В углу – оцинкованная бадья с деревянной крышкой, это параша.
Проверка. Пять-шесть надзирателей, вооруженных дубинками, поочередно открывают двери камер в монастыре, потолки сводчатые, низкие. В камерах – зэки, в основном – старики, в полосатых фуфайках и шапках, среди стариков – Шустрый, он похудел и изменился. В глазах появилось безумие, он их таращит, пристально всматриваясь в любой новый предмет или человека, вот и сейчас он так же всматривается в надзирателей.
НАДЗИРАТЕЛЬ (выкрикивает фамилию): Смирнов!
ДЕДУШКА Иван Федорович.
НАДЗИРАТЕЛЬ: Статья?
ДЕДУШКА Сто сорок четвертая.
НАДЗИРАТЕЛЬ: Срок?
ДЕДУШКА Пять лет. Конец срока – первого мая двухтысячного года.
НАДЗИРАТЕЛЬ: Мещеряк!
ШУСТРЫЙ: Евгений Викторович!
НАДЗИРАТЕЛЬ: Статья?
ШУСТРЫЙ: Девяносто третья, двести двадцать вторая.
НАДЗИРАТЕЛЬ: Срок?
ШУСТРЫЙ: Высшая мера, с заменой на двадцать лет особого. Конец срока – двадцать третьего февраля две тысячи тринадцатого года.
* * *Другая камера, население такое же – в основном старики, среди них несколько молодых. Среди зэков – Бабай, брат Чужой.
НАДЗИРАТЕЛЬ: Савинков!
БАБАЙ: Артур Сергеевич!
НАДЗИРАТЕЛЬ: Статья?
БАБАЙ: Девяносто третья, двести двадцать вторая.
НАДЗИРАТЕЛЬ: Срок?
БАБАЙ: Высшая мера, с заменой на пятнадцать лет особого. Конец срока – второго февраля две тысячи восьмого года.
* * *Повзрослевший, отсидевший пять лет, Сопля выходит из самолета в наручниках, два агента в штатском передают его русским, Сопля с интересом и ошеломлением рассматривает окружающих и бессмысленно улыбается, слыша вокруг родной язык.
МУСОР В ШТАТСКОМ: Ну что, земляк, понравилось у чехов?
СОПЛЯ: Так себе. Хлеба не было, так мы масло прямо на колбасу мазали.
Мусора и Сопля смеются.
Сопля выходит из большого здания, с часовым при входе. Он одет в те же вещи, что и тогда, в Чехии. С интересом осматривает прохожих. И видит, что одет не хуже, а порой и лучше, чем они. Идет по улице, рассматривает рекламу, иномарки, идущие сплошным потоком по улице, девушек, витрины.
* * *Квартира Сопли, со скрещенными рапирами на стене, все так же бедно. Родители, постаревшие, отец уже пьян, он начал праздновать не дожидаясь сына, плачущая мать.
* * *Крохотный ресторан, для простой публики, у входа несколько игровых автоматов. Играет радио, синтетические скатерти – ресторан явно захудалый.
За столом сидит Сопля с Хозяином ресторана, они приблизительно одного возраста, на столе бутылка коньяка, закуски, салаты – стол праздничный, накрыт на четверых.
СОПЛЯ: И потом что было?
ХОЗЯИН РЕСТОРАНА: А что «потом»… Малыша и Гирю в цинках привезли, похоронили мы их в Озерном, рядом, возле входа. Там же рядом и Рашпиль.
СОПЛЯ: А сейчас кто вместо Рашпиля?
ХОЗЯИН РЕСТОРАНА: Да никто. Начали бригадиры между собой делиться. Постреляли еще пацанов. Кто куда перебежал, в другие бригады.
СОПЛЯ: А Малыша хозяйство? Техстанция, шинмонтажи, заправка?
ХОЗЯИН РЕСТОРАНА: Все проебом пошло. Шинмонтажи – закрылись, техстанцию лох продал другим, те уже со своей крышей пришли. За заправку не знаю.
СОПЛЯ: Понятно. А ты разбогател, я вижу.
ХОЗЯИН РЕСТОРАНА: Вот, на этот гадючник только хватило, я купил и свалил из движения. Тут такое началось – мочить начали без разбору, ни понятий, ничего – беспредел полный.
СОПЛЯ: Понятно.
ХОЗЯИН РЕСТОРАНА: Как там сидеть?
СОПЛЯ: Хуево без грева. Мне никто и копейки на счет не загнал. А там постанова другая, в Чехии. Там понятия другие, у них считается самым крутым – козел. Бригадир, староста, завхоз, мастер. Все нормальные на должностях, а меня не подтягивали – русский, да нищий. И заработать нельзя – так и сидел, голимый шо бубен. Курить бросил.
ХОЗЯИН РЕСТОРАНА: Так ты к Чужой подъедь. Она стоит нехуево, два ночных клуба, рестораны, даже завод какой-то купила. Рынок на Чапаева новый – тоже ее.
