Виктория Токарева - Кругом один обман (сборник)
Тата вспомнила мажущие взгляды, которыми Саша обменивался с Лежанкиной еще на заре туманной юности, когда они собирались за праздничным столом. И эти пироги – не что иное, как подкармливание и приманка.
Решение найдено: она продаст дачу, но не полностью. Оставит себе одну комнату. Ей хватит. Таким образом она отсечет сладкую парочку и сохранит себе частичку родового гнезда.
Вечером позвонил Гарик:
– Я хочу с тобой поторговаться. Моя цена – семьдесят тысяч, тридцать процентов скидки. Тебе же приятно продать знакомым, а не кому попало. На даче будут жить порядочные люди, а не спекулянты, барыги поганые.
– Я готова продать за семьдесят тысяч при условии, что ты оставишь мне одну комнату на первом этаже.
– Я согласен, – с готовностью отозвался Гарик.
– Значит, договорились…
Тата ничего не сказала мужу. Да и некому говорить. Он уехал на какие-то сборы, то ли спортивные, то ли военные. Тата не поняла. Подозревала, что ни то ни другое. А третье. Сборы с Лежанкиной на ее территории. Или на нейтральной. Тате было все равно. Муж исчез из ее жизни, и где он пребывал физически – не имело значения.
В выходные Тата поехала к матери.
Мама Таня постарела телом, но не умом.
– Меня Сашка предал, – сказала Тата. – Что делать?
– Жить, – ответила мама.
– Как?
– Утром встала, помылась, позавтракала и пошла на работу.
– Как?
– Ногами. Левой, правой…
– Без мужа. Без сына.
– Да. Это будет другая жизнь. Но это – жизнь.
Мать говорила медленно и тускло.
– Ты не заболела? – спросила Тата. – Ты плохо выглядишь.
– Очень тяжело переживать зрелые страдания своего ребенка, – поделилась мать. – Я привыкла видеть тебя счастливой. И вдруг все так перевернулось вверх ногами.
– Вот это и будет моя жизнь: вверх ногами.
Тата сидела в пустой городской квартире. Ее неудержимо тянуло на дачу.
Конец апреля. Деревья и кусты просыпаются. Дом, пахнущий деревом. На стенах фотографии молодой бабушки, молодой мамы Тани, маленького Филечки, прогулки, лай собак…
Тата собралась и поехала. Не хотелось видеть Гарика в своем доме, но придется мириться с новой реальностью.
Тата вошла на участок. Клейкие листочки пробивались на ветках тополя. Сад стоял в дымке.
Навстречу вышел Гарик с женой, толстой блондинкой. На их лицах застыл немой вопрос.
– Ты ко мне? – спросил Гарик.
– Я к себе, – ответила Тата.
– Здрасьте, Марья Иванна, – отозвалась жена.
– Я не Марья Ивановна, я – Тата. Мы же с вами договаривались…
– О чем?
– О том, что вы оставляете за мной комнату на первом этаже. Разве не так?
– Мы купили дачу, а не коммуналку, – сказала жена. – Мы хотим владеть домом единолично, а не коллективно.
Тата растерянно посмотрела на Гарика, но он развел руками. Дескать, я не решаю.
– У вас есть документы? – спросила жена.
– Какие документы? – не поняла Тата.
– На комнату.
– Ничего у меня нет. Мы договорились, и все.
– Слова – это воздух, – сказала жена. – Я могу показать вам договор купли-продажи. Там есть ваша подпись.
Тата вспомнила, что они действительно ходили к нотариусу, она действительно что-то подписывала, но договор не читала. Они с Гариком договорились устно: комната на первом этаже с окном в сад остается за Татой. А теперь получается, что слова – это воздух.
– Гарик, почему ты молчишь? – раздраженно спросила жена.
Гарик смущенно развел руками.
– Сволочи, – сказала Тата.
Повернулась и пошла к калитке. Она больше не хотела их видеть.
Тата поехала домой, сначала на автобусе, потом на метро.
Кругом один обман. Она продала дачу на тридцать процентов дешевле при условии, что комната останется за ней. Но не оформила. Гарик – номенклатура, главный редактор солидной газеты, не будет же он вести себя как мошенник. Но он именно так себя и повел. Как цыганка у Киевского вокзала. И ничего не сделаешь. И в суд не подашь. Он скажет, что ничего не обещал. Кому поверят? Конечно, ему. Тата – беззащитна. Кто ее защитит?
Она сама себя защитит. Как? Очень просто.
Приходит злая участь, забирает сына. Зачем? Почему? Нет ответа.
Приходит подлая Лежанкина, забирает мужа. Что можно сделать? Только возненавидеть. Им от ее ненависти ни холодно, ни жарко. Они ложатся на широкую кровать, обнимаются и шепчут друг другу: «Наконец-то мы вместе, какое счастье…»
Приходит ушлый Гарик, грабит ее на большие деньги и забирает комнату. А вот этого не будет. Она постоит за себя и накажет. Как говорят бандиты, «огорчит». Она огорчит Гарика и его жену. Она подожжет дом, и пусть он не достанется никому. Хорошо, если Гарик успеет вынести из огня свою номенклатурную задницу.
Тате стало легче. Не так тяжело дышать. Кто-то ведь должен ответить или, как говорят, заплатить.
Оставалось – подготовиться к мщению.
Это оказалось не сложно: достать канистру, купить бензин на бензоколонке, подготовить факел – палка и пакля, дождаться темноты. Взять такси и доехать до места.
На подготовку ушло три дня. Тата поняла, что тянуть нельзя, иначе она может передумать. Концентрация ненависти убывала. Ненависти могло не хватить на действие.
Тата шла к стоянке такси, как учила ее мама Таня: левой – правой… В руке был факел, как пика у Дон Кихота. А в другой руке канистра с бензином. Довольно тяжелая.
Тата доехала до места. Отпустила такси, зачем ей свидетели?
Калитка закрывалась на веревочную петлю. Откинула петлю. Прошла от калитки к дому.
Заглянула в окно.
Семейство Гарика в полном составе, включая жену, сына и тещу, сидело за столом. Пили чай.
Над столом – круглый желтый абажур, который Тата ни за что не хотела менять на люстру. А теперь он светит другим. А Тата стоит вне дома, как нищенка. Нищенка с канистрой. Это уже не бедная попрошайка, это – террористка. Мститель.
Створка окна была приоткрыта, и в стекле, как в зеркале, Тата неожиданно увидела свое отражение. Ужаснулась. В стекле отразилась ведьма с висящими волосами. Где прежняя Тата – ясная, улыбчивая? Стояло исчадие ада. Неужели злоба может так исказить человека? Но ведь это не просто злоба. Это благородный гнев, ярость очистительная.
Тата отвинтила крышку канистры. Плеснула, но неудачно. Попала себе на туфли и на юбку.
Хотелось скорее закончить, поставить точку. Вытащила из кармана коробок спичек. Чиркнула. Бросила.
Загорелся не дом, а ее туфли. Огонь опалил ноги, перекинулся на юбку. Хотелось закричать, но сдержалась. Подумала: лучше так…
Исчадие ада, которое отразилось в окне, – не для жизни. Такое надо жечь. Утопить в геенне огненной.
Семья Гарика почувствовала запах бензина. Сунулись в окно.
В темноте по земле катался огненный шар.
Что это такое? Шаровая молния? Но молния маленькая и круглая, величиной с футбольный мяч. А это что-то большое, бесформенное.
Гарик первым все понял. Выскочил прямо в окно. Снял с себя пиджак, стал сбивать с Таты огонь.
Жена и теща выкинули в окно одеяло. Гарик накрыл Тату одеялом. Лег сверху, чтобы сбить остатки огня, перекрыть доступ кислорода.
Вызвали скорую. Стали ждать.
– Что это было? – спросила теща.
– Самосожжение, – сказал Гарик. – Знак протеста.
– Дурак ты, Игорь, – заметила жена. – Она хотела нас поджечь, а не себя.
– Почему же не подожгла? – спросила теща.
– Не сумела. У нее не получилось, – объяснила жена.
– Не хочу я эту дачу, – мрачно сказал Гарик. – Не буду я здесь жить.
Скорая увезла Тату в ближайшую больницу. Оттуда ее переправили в ожоговый центр. Все случившееся Тата объяснила как несчастный случай: хотела поставить в гараж запасы бензина, но…
Понадобилась пересадка кожи.
Понадобилось терпение. Тата буквально плыла в море боли.
Ей кололи снотворное. Она спала и просыпалась и не понимала: день сейчас или ночь? И сколько времени прошло? Неделя? Месяц?
Постепенно боль притупилась. Можно было думать о чем-то еще.
Тата думала о превратностях судьбы: счастье может кончиться внезапно, в один день. И открыться большое горе. Как будто чья-то равнодушная рука взяла и перевернула песочные часы.
Почему? Батюшка сказал: «Надо думать не “почему”, а “зачем”». Действительно, зачем?
Нянька Анюта говорила: «Не надо ее дражнить, надо чтобы все по-ейному было».
А вот не получается все «по-ейному». Филипп умирал, и Тата умирала вместе с ним. Ее жизнь остановилась. И она хотела, чтобы все, кто рядом, тоже умирали вместе с ней. Но нет. Муж Саша предпочитал жить и чувствовать и любить живую женщину, а не бесчувственное бревно.
Тата ждала, что все вокруг замрут в отчаянии, станут рвать волосы на голове, протестуя против несправедливой судьбы. Но нет. Выразили соболезнования и пошли своей дорогой. У всех своя дорога. И оттого что у Таты дорога оборвалась над пропастью, не значит, что другие тоже должны лететь в пропасть вместе с ней. Ее задача – никому не мешать. Не грузить. Смирить гордыню. И какое счастье, что она не подожгла дом. Не взяла грех на душу. Лучше так, как есть. Заживет, как на собаке, и уйдет в прошлое. Утонет, как «Титаник».
