Ирвин Шоу - Богач, бедняк. Нищий, вор.
— Если бы вы познакомили меня с человеком, который знает, где находится Данович, и если бы он согласился взять на себя это дело, я был бы готов очень хорошо заплатить за его… услуги.
— Понимаю, — повторил адвокат.
— Естественно, — добавил Рудольф, — я готов перевести значительную сумму и на ваш счет в швейцарском банке.
— Естественно, — согласился адвокат, вздыхая то ли из-за возможности риска, то ли при мысли о значительной сумме в швейцарском банке.
— Это должно быть сделано быстро, — сказал Рудольф. — Мальчик глуп и нетерпелив.
— Я вам сочувствую, мсье Джордах, — кивнул адвокат, — но, как вы понимаете, такие дела не делаются за одну ночь, если делаются вообще.
— Я готов заплатить двадцать тысяч долларов.
И снова адвокат закашлялся. И снова вытирал носовым платком рот.
Долгое время в комнате стояла тишина. Рудольф мучительно раздумывал над тем, что же он делает. Всю жизнь он верил в доброту и порядочность и теперь совершает преступление. Но во имя чего он это делает? Чтобы предотвратить еще большее преступление. Порядочность может оказаться ловушкой, думал он, так же как и множество других благородных слов. Вопрос в том, что для тебя важнее: твои принципы или твоя собственная плоть и кровь!
Не поворачиваясь к Рудольфу, адвокат сказал:
— Я подумаю, что можно сделать. Постараюсь связаться с одним человеком и, если он проявит интерес, попрошу его найти вас. Я надеюсь, вы понимаете, что этим мое участие в деле и ограничится.
— Понимаю, — сказал Рудольф, вставая. — Я остановился в отеле «Коломб д'Ор» в Сен-Поль-де-Вансе. Я буду ждать звонка.
— Я ничего не обещаю, дорогой мсье, — напомнил адвокат. Он повернулся и, стоя теперь спиной к морю, с трудом выдавил из себя улыбку. — Честно говоря, я бы предпочел, чтобы вы убедили своего племянника отказаться от его безрассудного замысла.
— Я бы тоже, но сомневаюсь, что мне это удастся.
— Ох, уж эта молодежь, — хмуро кивнул адвокат. — Ладно, я постараюсь что-нибудь сделать.
— Спасибо. — Рудольф встал. Когда он выходил из кабинета, взгляд адвоката был снова устремлен на море. Прощаясь, они не пожали друг другу руки.
Сила денег, думал Рудольф, проезжая по улицам порта. Интересно, нанял бы Гамлет Розенкранца и Гильденстерна, чтобы убить своего дядю-короля, если бы у него были на это флорины?
Добравшись до «Коломб д'Ор», он позвонил в гостиницу «Аламбер» в Париже. К счастью. Билли был в номере. Рудольф не знал, что после поездки в банк Билли не выходил из гостиницы.
— Билли, у меня все-таки есть надежда. Я ничего не могу тебе сказать, поэтому и не спрашивай — ни сейчас, ни потом. Но все же надежда есть. Теперь главное — выиграть время. Поэтому ты должен сдерживать Уэсли. Ты хорошо меня слышишь?
— Слишком хорошо. Ну а как же я должен его сдерживать?
— Поезжай на пятый день в Сен-Тропез. Придумай какую-нибудь историю… ты же умный парень…
— Все мне об этом только и твердят, — уныло отозвался Билли.
— Не оставляй его одного, чтобы он куда-нибудь не исчез. Мы все время должны знать, где он находится. Тебе понятно?
— Понятно, — сказал Билли без всякого энтузиазма.
— Если будет необходимость, скажи ему, где я нахожусь. Я бы этого не хотел, но, если иначе его не удержишь, придется сказать.
— Сколько же времени я должен его сдерживать?
— Столько, сколько нужно.
— Симпатичный кругленький срок.
— Пожалуйста, без насмешек, — резко сказал Рудольф. — Я выполняю свою часть дела, а ты — свою.
— Слушаюсь, сэр. Следующие несколько дней я посвящаю придумыванию какой-нибудь истории.
— Вот и отлично.
— Только удастся ли заставить этого сумасшедшего в нее поверить — это уже другой вопрос.
— Желаю удачи, — сказал Рудольф и повесил трубку.
«Клотильда» стояла на якоре в порту Сен-Тропеза, неподалеку от яхты, на которой служил Кролик, и они с Уэсли отправились туда, чтобы на нее посмотреть. Кролик долго отговаривал Уэсли.
— Ты и так ее уже достаточно видел, — говорил он.
— Не беспокойся, Кролик, — сказал Уэсли, — я не заплачу и никого не прибью. Это единственный дом, где мне хорошо жилось. Я только взгляну на нее и вспомню, как все было, когда на ней ходил отец. С тех пор я насмотрелся много чего и похуже… — Поджидая Билли, он дни и ночи болтался по ночным кабакам в Сен-Тропезе и Канне. Он не решался спросить у Кролика, не встречал ли тот Дановича, потому что Кролик тотчас начал бы с ним препираться. Уэсли не мог спросить о Дановиче и никого другого: он не хотел, чтобы Данович и в конечном счете полиция узнали, что он его разыскивает. Но сам искать он мог. Он искал ежедневно и был уверен, что рано или поздно Данович где-нибудь непременно объявится. Ну а времени у Уэсли было достаточно. К его удивлению. Канн и Антиб в этот тихий предсезонный месяц действовали на него умиротворяюще. Он даже спал теперь спокойнее, и кошмарные сны, которые так долго его преследовали, больше не повторялись.
Дойдя до того места, где была пришвартована «Клотильда», они остановились. Яхта выглядела старомодной и комфортабельной, и Уэсли было приятно, что она содержится в чистоте и порядке.
— Они хорошо ее содержат, правда? — спросил он у Кролика.
— Немцы. Такая чистота — прямо хоть на палубе ешь. Хочешь подняться на борт посмотреть? Они поставили автопилот.
— Нет, — покачал головой Уэсли. — И так достаточно. Я рад, что посмотрел на нее.
Они направились обратно к яхте Кролика, где к обеду жарилась рыба. Обедать они должны были втроем, так как Кролик подружился с девушкой, которая работала в магазинчике в порту и теперь обедала с Кроликом каждый день. Это была хорошенькая темноволосая девушка, она довольно прилично говорила по-английски. Кролик был от нее без ума и, насколько мог понять Уэсли, она — от Кролика. Она приходила на яхту и после работы, а иногда оставалась на ночь. Они собирались пожениться и вместе наняться на более крупное судно.
Обед был вкусный и сытный, с бутылкой холодного вина. Уэсли попросил Кролика никому не говорить, что он снялся в картине, которую будут показывать в Канне, но, когда девушка — ее звали Надин — спросила Уэсли, чем он занимается, Кролик выпалил:
— Он, черт побери, киноактер. Как тебе это нравится — мой старый товарищ по плаванию?
Что ж, подумал Уэсли, если это только повышает шансы Кролика в глазах девушки, то ничего плохого тут нет.
— Это правда? — Надин смотрела на него недоверчиво.
— Правда. После того как картина выйдет, меня, возможно, будут считать бывшим киноактером.
— Вы что, меня разыгрываете? — спросила Надин.
— Сама убедишься, — сказал Кролик. — Он герой в кинокартине, которую будут показывать на фестивале.
— Не герой, — запротестовал Уэсли. — У меня там просто эпизодическая роль.
Надин пристально посмотрела на него.
— Я так и подумала, потому что уж слишком ты хорош собой, чтобы быть никем. Со мной работает одна девушка, — продолжала Надин, — моя лучшая подруга, удивительно милая, она просто с ума сходит по кино. Привести ее сегодня на ужин?
— Я пробуду в Сен-Тропезе недолго, — сказал Уэсли смущенно. Помня обещание Элис приехать на две недели в Европу, он не хотел, чтобы его соблазнила удивительно милая французская девушка.
— Она хорошо говорит по-английски.
— Видите ли, у меня сегодня свидание. — Это был пятый день его пребывания здесь, и он хотел встретить Билли в гостинице, когда тот появится.
— А как насчет завтрашнего вечера? — настаивала Надин.
— Завтра вечером я, наверное, буду в Канне. Как-нибудь в другой раз.
— А если мы приедем в Канн, — спросила Надин, — ты сможешь достать нам билеты на твою картину?
— Наверно, смогу. Кролик будет знать, где я остановился.
Черт побери, подумал Уэсли, только мне не хватает, чтобы две французские девицы висели у меня на шее, когда я налечу на этого сукина сына Дановича.
— А ты не забудешь? — спросила Надин, собираясь возвращаться в свой магазинчик.
— Не забуду, — солгал Уэсли.
Надин поцеловала Кролика, и они с Уэсли посмотрели вслед ее точеной маленькой фигурке, танцующей походкой быстро удалявшейся по набережной.
— Как она тебе? — спросил Кролик. Раньше он этот вопрос задать не решался.
— Очень хорошенькая.
— Ты считаешь, слишком легкомысленна, чтобы стать хорошей женой? — тревожно спросил Кролик.
— Она славная, — сказал Уэсли. Он не хотел брать на себя ответственность за такое серьезное дело, как женитьба Кролика. — Я ведь ее почти не знаю.
— Я тебе вот что скажу: с твоей внешностью и твоими киношными делами, да с тем, чему ты научился у отца, держу пари, ты теперь в сто раз лучше меня разбираешься в женщинах. У меня это всегда было слабым местом, и я боюсь ошибиться. — Он помолчал. — Тебе не показалось, что она с тобой вроде немного заигрывала?
