Сергей Кузнецов - Калейдоскоп. Расходные материалы
– Значит, отрубили они голову Стоддарту и говорят Конолли: перейдешь в магометанство – сохраним тебе жизнь. А тот отвечает: не верю вам, нехристям, все равно убьете! Я готов умереть, но не стану вероотступником! И сам подставил шею палачу.
Ну и глупо, думает Зябликов. Стоит ли вера такой смерти? Тем более, может, Бога и вовсе нет, во Франции еще когда об этом написали.
Конечно, не следует разговаривать об этом с полковником Туркевичем – все-таки человек другого поколения, можно простить ему некоторый обскурантизм. Поэтому Зябликов, восхитившись мужеством англичанина, спрашивает:
– А что британцы? Отомстили?
– Не до того было: афганцы как раз вырезали в Кабуле шестнадцать тысяч англичан – всех, кто там жил. Эмир, наверное, казнил Стоддарта и Конолли, потому что решил, что теперь с Британией можно не считаться, мол, англичане потеряли хватку. А на самом деле с хваткой у них все было нормально. Просто афганцы эти – бешеные!
Молодой поручик зябко кутается в шинель. Предательская струйка холодного пота стекает по спине. Афганцы. Самые умелые и свирепые воины Средней Азии.
Не пройдет и месяца, как мы встретимся с ними лицом к лицу. Мне ведь известна цель нашего похода: оазис Пендже, река Кушка.
Граница Мервского Туркменистана и владений афганского эмира Абдуррахмана.
Степь до самого горизонта, песчаная мервская степь. Плоская, однообразная, ни растений, ни примет. Лишь порой мелькнет средь буро-желтых бугров жиденький кустик саксаула – а потом опять только песок, небо и солнце.
Станции в пустыне – не деревни, не города, а глубокие колодцы с горькой и соленой водой, которую не пьют даже верблюды. И так – все 850 верст до Мерва. Хорошо, что в торсуках хватает пресной воды, да и после недавних дождей почва стала тверже: летом, говорят, проваливаешься по колено, какой уж тут боевой поход!
На привале Зябликов глядит на пустыню и вспоминает Бухару. Странный народ эти азиаты, думает он. Строят дворцы не хуже итальянцев – и вдруг такое варварство! Мы, русские, должны принести сюда цивилизацию и культуру, как британцы принесли в Индию, как Петр Великий принес в Россию.
Зябликов вспоминает город Петра, Санкт-Петербург, его уходящую в даль перспективу колоннад, взлетающие белыми ночами мосты, скрип снега под полозьями саней… вспоминает Еву, какой запомнил при расставании: в молочно-белой изящной шубке, с рыжим локоном, выбившимся из-под шляпки… как нелепо мы провели последние месяцы! Ну, ничего, когда вернусь, все исправлю, всё начну сначала.
Зябликов не хочет верить, что его роман с Евой закончен навсегда, любовь прошла. Так старая женщина спустя много лет после смерти сына все не может поверить, что ее мальчик больше не вернется. Хватает за руки незнакомых людей, рассказывает, что сын жив, она знает, чувствует, материнское сердце не обманешь. Ведь и муж ее когда-то пропал, но она верила – и он вернулся. Теперь вот – сын, но нужно просто верить, и тогда все наладится. Она повторяет эти слова раз за разом, не замечая, что люди не слушают ее, стараются обойти стороной, озираются в поисках врача. Нет, твердит она, нужно верить, и все наладится.
– Алексей, вот ты где! – окликает его молодой подполковник Константин Борджевский. Его тонкое умное лицо сияет. – Проводник сказал, здесь неподалеку живет отшельник. Шаман, или дервиш, или как там у них? Давай сходим к нему сегодня, хочешь?
Взрыв солдатского хохота не дает Зябликову ответить.
– Давай сначала глянем, что у нас на бивуаке творится, – говорит он. – Боюсь, как бы солдатики чего не учудили.
Ну, так и есть: несколько весельчаков запрягают верблюда в ротную арбу, где сидит перепуганная молодая женщина, жена командира Второй роты.
– Ой, понесет, говорю вам, понесет! – причитает она.
– Ничего, барыня, – отвечают солдаты, – не боитесь, пойдет не хуже коня!
Длинноногий верблюд упирался, но шутники с грехом пополам запрягли.
– Эй, что вы делаете! – возмущается Зябликов. – Отпустить немедленно, кому говорю.
– Как скажете, ваше благородие, – соглашается белобрысый солдат. – Велено отпустить – отпускаем.
Почувствовав свободу, верблюд срывается с места и рысью мчит на длинных ногах под визг напуганной женщины и восторженный хохот солдат.
– Ты вот говоришь, мы должны цивилизовать Туркестан, – замечает Борджевский, глядя, как солдаты с улюлюканьем ловят верблюда, – а по-моему, это Туркестан понемногу превращает нас в азиатов.
– Да мы и без того изрядные азиаты, – говорит подошедший Туркевич, – потому мы здесь англичан всегда бивали и бивать будем. Местные-то чуют в нас родственную душу, а британцы чего? Смех, да и только.
А ведь он прав, думает Зябликов, мы, русские, перемешанный народ: страна наша – между Европой и Азией, видать, потому в каждом из нас европеец и азиат то и дело меняются местами, не замечая друг друга, как не замечают друг друга день и ночь. Я понял, как много в России Европы, когда побывал во Франции. Чтобы распознать Азию, пришлось отправиться в Туркестан.
Я хочу верить, что наша столица – прекрасный европейский город, но, возможно, я сам не замечаю, как Азия наползает на его улицы и площади.
Наверное, Еве было там нелегко, догадывается он. Когда она восхищалась барочной роскошью летнего Петергофа, студеной красотой Зимнего дворца – не была ли она таким же иностранцем, как я в Бухаре? Прекрасные здания – и дикие, варварские обычаи. Может, таким и видела она Петербург?
И тогда пришли они к отшельнику, что жил в солончаковой пустыне. Не было вокруг ни травы, ни деревьев, ни пения птиц. Низко согнувшись, вошли они в его жилище, почтительно опустились перед ним и спросили его:
– О, скажи нам, отшельник, почему ты живешь здесь один, посреди пустыни?
И отвечал им отшельник:
– Пустыня ширится сама собою: горе тому, кто сам в себе носит свою пустыню! Посмотрите на себя: ваши плечи давит много тяжестей, много воспоминаний; много злых карликов сидят, скорчившись, в закоулках ваших. Есть в вас скрытая чернь; многое в вас криво и безобразно. Нет в мире кузнеца, который мог бы исправить и выпрямить вас.
И склонились они перед отшельником и спросили его:
– Возможно, Бог смог бы выпрямить нас и исправить?
Но засмеялся отшельник и сказал:
– Из далеких краев вы пришли и, видать, долог был ваш путь. Гонцы не приносили вам писем, вести не достигали ваших ушей. Возможно ли это, чтобы вы еще не слышали о том, что Бог мертв.
Услыхав это, задрожали они в смертном страхе, ибо не было страшнее вести, чем весть о смерти Бога. И вновь вопросили они отшельника:
– Что же делать нам? Где взять нам мужество, чтобы продолжить свой путь?
И отвечал отшельник:
– Кто смотрит в бездну, но глазами орла, кто хватает бездну когтями орла – лишь в том есть мужество. Теперь перед вами – бездна, пустота без границы и дна. Отныне все зависит лишь от вас – что поймаете вы в этой бездне, какую добычу принесете в когтях. Принесите же себе право для новых ценностей – это самая страшная, самая ценная ваша добыча! Но предупреждаю вас: остерегайтесь чародеев и шарлатанов, ярмарочных зазывал и паяцев, остерегайтесь тех, кто красивыми словами туманит ваш разум, кто рассыпает дешевый бисер взамен сверкающих алмазов, кто приходит, дабы возгласить вечные истины.
Так говорил отшельник.
Еще ниже склонили они свои головы и спросили его:
– Что нам делать, когда встретим мы таких людей?
И отвечал отшельник:
– Видите там, в углу, стоят две крепкие палки? Возьмите их, и когда встретите чародея и шарлатана – бейте его этими палками, пока палки не сломаются!
Почтительно склонились они, и каждый взял по палке. А потом набросились на отшельника и били его, приговаривая:
– Не ты ли возгласил нам вечные истины? Не ты ли принес нам дешевый бисер своих афоризмов? Не ты ли красивыми словами затуманил наш разум?
И они били его, пока не поломались палки у них в руках.
Рассмеялся тогда отшельник и сказал:
– Какие хорошие вещи подарил мне, однако, этот день. Каких редких собеседников нашел я!
Так говорил отшельник. И, почтительно простившись с ним, они вышли друг за другом на чистый воздух, в прохладную, задумчивую ночь.
Шестого марта у развалин Имам-Баба к их отряду присоединились стрелковый закаспийский батальон, 6-я горная полубатарея, рота саперов и полк кубанских казаков. Через неделю поздно ночью войска вышли к Кизил-Тепе и разбили там бивуак, а утром, когда белесый туман поднялся над землей, поплыл и рассеялся, на левом берегу реки стали видны четыре афганских редута.
– Британцы поработали, – говорит полковник Туркевич, рассматривая редуты в бинокль, – афганцы сами бы так не смогли.
– А что за дело британцам до оазиса Пендже? – спрашивает Зябликов.
