Андрей Рубанов - Жизнь удалась
Знайка, не потрудившись скрыть брезгливость, спросил:
– Ты «Лицо со шрамом» смотрел? Фильм такой? Про американских наркобаронов?
– Нет. А что?
– Там хорошая фраза есть.
– Что за фраза?
Знайка подошел к столу, постучал согнутым пальцем по пустому бокалу.
– Не торчи на своем товаре.
– Иди к черту. Это винтажное «Бордо Премьер Крю». Восемьдесят второй год.
– Типа, можешь себе позволить?
Матвей подумал и усмехнулся:
– Типа да.
Он вздохнул (дорогое вино не веселило) и признался:
– Маюсь я. Чего-то мне грустно.
– Неудивительно, – сразу ответил Знайка. – У тебя ж день рождения. Мне в такие дни всегда грустно. Жизнь проходит – вот отчего ты маешься. Тем более – тридцать лет… Тут не просто загрустишь – волком завоешь.
– Перестань. Я обычный человек. Нормальный. Не такой самолюбивый, как ты. Насчет возраста не комплексую.
– Врешь. Комплексуешь.
Знайка – есть Знайка, подумал Матвей. Его не обманешь. Он посмотрит на твои глаза, на руки, на жесты – и сразу поймет, честен ты или нет. Поэтому у него – миллионы.
– Ладно, – признался он. – Ты прав. Тридцать лет – это… Это кошмар! Мне тридцать, и кто я? Если вдуматься – дурак дураком… Но я не от этого маюсь. Чего-то мне хочется. Чего – не знаю.
– Знакомо, – усмехнулся банкир. – У меня тоже так бывает. Деньги есть, все есть – а удовлетворения настоящего нет…
– А чего хочется – тебе?
– Разного, – банкир стеснительно улыбнулся. – То картошки с селедкой, то на вертолете полетать…
– Слушай, – мрачно сказал Матвей, – а ведь это – пресыщение. Распад. Это смерть, друг.
Знайка остановил свой бег, подумал и ответил:
– Нет. Мы с тобой еще поживем. Если глупостей не наделаем. Пресыщение – это когда ты все попробовал и все надоело. И ты бегаешь все время за чем-то новым. Делаешь этот поиск смыслом жизни. И тогда – да, находишь смерть. Единственное блюдо, которое не пробовал… А я ни за чем не бегаю. Я работаю. Мне вообще проще всех. У меня есть таблетка счастья. Труд. С утра встал – и вперед. Потом раз – и вечер. Упал, уснул. И так далее… Чего же тебе хочется?
– Я же говорю, не знаю.
– Не убедил.
– Я и не пытался. Тебя невозможно убедить.
– Не льсти, – сказал банкир. – Не люблю. Убедить можно кого угодно в чем угодно. Ты просто не хочешь говорить. Стесняешься.
– Тогда тем более не скажу, – обиделся Матвей. Бывший компаньон весело рассмеялся – так смеются люди, пребывающие в полной гармонии с собой.
– Говори, дурак. Облегчи душу.
Матвей ощутил отвращение, усиленное действием дорогого вина. Да, Знайка сильно изменился. Раньше он мог назвать Матвея бранным словом только в запальчивости – сейчас делал это снисходительно.
Естественно, грустно сказал себе Матвей. У него теперь – миллионы.
– Облегчить душу? – переспросил он. – Тебе? Никогда. Тоже мне, исповедник нашелся.
– Кстати, ты в храм ходишь?
– Нет. Я коммерсант, барыга. Что мне делать в храме?
– Зачем сразу «барыга»?.. Ты купец. Купцы всегда были богомольными людьми.
– Сам ходи.
– А я хожу, – спокойно ответил Знайка. – Часто. Раз в неделю.
– Ты всегда был оригиналом.
– Зато ты – никогда.
Матвей налил себе еще. Он научился пить вино, как воду: большими глотками, стопятидесятиграммовый фужер за раз.
– Да, – согласился он. – Я обыкновенный. Нормальный. Мне так жить проще.
– Вот и бухаешь. Не можешь себе простить собственной нормальности.
– Наверное.
– Ты так и не сказал, чего тебе хочется.
Матвей разозлился.
– И не скажу! Ты думал – приеду к старому приятелю на юбилей, весь такой богатый, щелкну пальцами и скажу: «Проси, друг, чего хочешь»? Так думал? Ничего я у тебя просить не буду. Ничего мне не надо.
– Я не спрашиваю, чего тебе надо, – строго возразил лохматый миллионер. – Всё, что тебе надо, Бог тебе дал в момент твоего зачатия. Я спросил, чего ты хочешь.
– Отвали. Ты трезвый, я пьяный – мне с тобой тяжело. Какого хрена ты всегда трезвый?
Знайка пожал плечами.
– Приучен с детства.
– А папа твой тоже был трезвенник?
– И дедушка.
– Как же ты живешь, вечно трезвый, в этой стране?
– Сам удивляюсь.
Матвей не считал себя пьяницей. Он выпивал два-три бокала каждый вечер с того дня, когда на склад новорожденной фирмы «Вина Франции» медленно вкатился, кормой вперед, самый первый французский грузовик. Правда, в последние несколько месяцев владелец торгового дома употреблял чаще и гораздо больше, но по уважительной причине: он впервые в своей коммерческой карьере понес большие убытки.
Его подвели собственный покойный отец и любимый им писатель Эрих Мария Ремарк.
Однажды он снял с мемориальной отцовской полки «Триумфальную арку», перечитал – осенило; заказал из Парижа пять тысяч бутылок кальвадоса. В расчете на начитанных, романтичных, взрослых покупателей. Но просчитался.
В новой стране кальвадос не пошел. Те, кто в свое время зачитывался Ремарком, явно не имели теперь денег на покупку кальвадоса, а кто имел деньги – вообще не читали ничего, кроме газеты «Из рук в руки».
На кальвадосе Матвей едва не прогорел, надолго погрузился в космическую печаль и даже временно потерял интерес к делу (а может, просто постарел). И теперь крупными порциями вливая в себя красное вино, очень хорошо пьющееся именно зимой, чувствовал себя неважно.
Знайка же, наоборот, олицетворял собой победу. Худой, утомленный человек с твердым, даже властным взглядом.
Еще бы, печально подумал Матвей. У него миллионы.
– Слушай, – сказал он, – шесть с половиной лет назад я сидел на подоконнике в подъезде и курил. А ты подошел ко мне и позвал в компаньоны. Помнишь?
– Помню. И что?
– А то, что тогда у меня ничего не было, кроме рубашки в клеточку. А теперь я в шоколаде…
Знайка равнодушно кивнул. Он не был сентиментален.
– Ты меня из дерьма вытащил, – сказал Матвей. – Выпей со мной.
– Не буду. Я не пью.
– Выпей, – попросил Матвей. – Ты в ответе за тех, кого приручил. Давай, выпей. Бокал вина. За мои тридцать лег.
– Скажи, чего ты хочешь на юбилей.
– Скажу, если выпьешь.
– Выпью, если скажешь.
Матвей достал второй бокал, наполнил. Чокнулись. Знайка сделал глоток, пожевал губами, поморщился, пожал плечами, некрасиво ухмыльнулся, допил до дна.
– Вкусное вино.
– Что ты понимаешь во вкусе. Этот вкус называется «тучный». Можно добавить, что вкус «полнотелый с мягкими танинами», но ты все равно не поймешь.
– Не пойму, – признался Знайка, помолчал и вдруг заговорил с неожиданной горячностью:
– Ты вот мне сказал, что ты в шоколаде. Это ты зря про себя так думаешь. Ты вообще многое делаешь зря. Сидишь тут, пьянствуешь, ностальгируешь – «шесть лет назад…», «рубашка в клеточку…». Дело не в том, кто кого позвал в компаньоны. Мы с тобой везунчики, понял? Фишка нам легла. Удача. Редкая. Небывалая. Не меня благодари, а ее. Свою удачу. В ней все дело. Тыщу раз мы могли пролететь, обанкротиться, без головы остаться. Тыщу раз нас хотели сожрать. Я это всегда чувствовал. Вокруг нас ходили и облизывались. Завидовали. Но нам повезло. И до сих пор везет…
– Смотри, как тебя понесло с бокала вина.
– Я серьезно.
– Думаешь, все дело в удаче?
– Только в ней, – твердо ответил Знайка. – Ты – не самый талантливый бизнесмен. Я – тоже. Хоть и думают люди, что я семи пядей во лбу, – на самом деле это не так. Много ошибок допускаю, много суеты лишней… Ты не поверишь, я каждое утро просыпаюсь и думаю: господи, за что ж такое везение, такой фарт бешеный? Вон, людей каждый день за две-три сотни долларов убивают, а я по полмиллиона в портфеле таскаю, и хоть бы что…
– Значит, мы с тобой по жизни везучие.
– А вот это, – сказал банкир, – как раз не факт. Бывает же, что человеку пять лет удача улыбается, десять лет, пятнадцать – а потом раз, и все наоборот. Или так бывает: мучаешься, клянешь судьбу и считаешь себя неудачником, а спустя годы вдруг понимаешь – ничего подобного, никакой я не лузер, а самый настоящий баловень судьбы…
– Время все расставляет по местам, – пьяно подытожил Матвей. – Значит, говоришь, мы везунчики?
– Конечно.
– Не согласен. Я – нет. А ты – да. Фартовый. У тебя миллионы.
– Нет у меня миллионов, – тихо, почти шепотом, признался Знайка. – Просто я вид такой делаю. Только никому не говори. А теперь признавайся, чего тебе хочется.
Матвей вздохнул.
– Денег. Займ. Тысяч двести.
Лицо банкира сложилось в гримасу жестокого разочарования.
– Я думал, услышу что-то интересное…
– Извини, что я тебя не удивил.
– Зачем тебе займ?
Матвей вздохнул.
– Хочу свой магазин. Настоящий. Винно-коньячный бутик. С погребом. Чтоб двенадцать градусов. Чтоб семьдесят процентов влажности. Сосновые полки. Красное наверху, белое внизу. Мне надоело сидеть на складе и отвечать на звонки… Хочу ссуду. Двести тысяч долларов. На год. Лучше – на полтора года. Дашь денег?
