Эрве Базен - Анатомия одного развода

Взволнованный, он набрал номер, ошибся, опять набрал. А вдруг там все куда-нибудь ушли – что тогда будет делать Ги? Подумал ли Ги о том, что это нехорошо: вчера ни словом не возразить матери, не отпустившей его, а сегодня взять и удрать? Не станет ли Ги болтать, что его заперли? Прелестный разговорчик, и, надо думать, не последний, раз они уже не одна семья, а два лагеря.

– Алло, папа, ты?

Вот хорошо, трубку взял он. Леон несколько раз кашлянул и проговорил хриплым голосом:

– Алло, папа... Хочу предупредить тебя: побудь дома. Мамы сейчас нет, а Ги этим воспользовался и убежал.

На другом конце провода ответили вопросом, на который был тут же дан ответ:

– А почему ты считаешь, что я должен был ему помешать? Он оказался здоров, к тому же сейчас рассуждать об этом поздно. Пока!

Итак, никто не предан. Леон обеспечил себе поддержку справа, теперь нужно обеспечить слева. Он начал перелистывать алфавитную телефонную книжку, где записаны номера телефонов семейного клана, не мог сразу решить, как звонить Габриэлю – по домашнему или служебному, – затем отбросил номер с индексом «Прованс» (видимо, телефон банка) и, набрав другой с индексом «Вожирар», как раз попал на своего крестного:

– Говорит Леон. Можно попросить маму? Десять секунд – и она у трубки; разумеется, не дожидаясь объяснения, уже встревоженно кудахчет:

– Что случилось? С кем-нибудь плохо? Ну говори скорей!

– Ничего серьезного, – ответил Леон. – Я задремал, а проснувшись, заметил, что Ги сбежал. Можешь догадаться куда.

Она в ужасе. Измученно бормочет:

– Боже мой! Твой отец скажет, что Ги совсем здоров, что это я его упрятала.

Но Леон, перейдя с фальцета на бас, предложил:

– Хочешь, попробую все уладить? Скажу сейчас папе, что я сам решил отпустить Ги, потому что он почувствовал себя лучше.

И он положил трубку: хороший сын, добрый брат, легко добившийся одобрения обеих сторон.

Вернувшись в. столовую, где гости спустя три часа после начала обеда только еще перешли к кофе, Алина, раньше отказавшаяся от коньяка, вдруг на ходу схватила рюмку Габриеля и залпом осушила ее. Телефонный аппарат находился рядом с дверью, и все присутствующие могли слышать и понять, что произошло. Однако никто у нее ничего не спросил, только Габриель бросил испытующий взгляд, но ответа не получил. Алина уже давно усвоила: молчание рождает сочувствие! Проказы Луи стали известны ее друзьям еще задолго до того, как она об этом узнала, и, конечно, они весьма подробно смаковали их, равно как и другие такие же новости, сидя за рюмкой ликера. Наверняка даже пари держали: Разведется или не разведется? Но ни одна из этих трех сорокалетних пар – Дюмоны, Бринге, Тулу, – ни один из мужей и, что еще хуже, ни одна из жен, которым, как и Алине, мужья, наверно, изменяют, ни разу ее не предостерегли. Тем более что лет двенадцать тому назад, меж появлением на свет Розы и Ги, в то время, когда Луи уже не проявлял к своей жене пылкого интереса, его проявил один из здесь присутствующих, Альбер Бринге. Безуспешно. Впрочем, алчущих молодых людей всегда хватало с избытком, а отвислые щеки Бринге Алину не соблазнили; но самое забавное было в том, что как-то раз Алина позволила себе несколько поцелуев в такси с каким-то торопливым студентом и даже пообещала прийти на свидание, однако слова не сдержала, так как ей самой показалось это предательством! Такой щепетильности Луи, конечно, не заслужил.

Сев на свое место, Алина застыла. Вокруг была обычная невнятица, бессвязная беседа, звон рюмок, кольца дыма – ничего примечательного. И вдруг ей захотелось, отбросив всякое стеснение, выяснить все. Кто в этих трех семьях кого любил? Кто кого обманывал? Дюмон – тот спит со своей секретаршей, это все знают. А Тулу, Бринге и эти двое молодых холостяков, приглашенных для украшения общества, да и сам Габриэль, вдовец из вдовцов, но, облеченный властью и окруженный хорошенькими машинистками в «Лионском кредите», – сколько лжи источают они за день? Все знают, сколько воды тратит семья, сколько газа и электричества уходит в доме. Известно, сколько конфет выдает на улице автомат. Каждый раз, когда мужчина занят любовью, нужно регистрировать это с помощью счетчика. Тогда останется только снять показания. И будет ясно, как следует держаться. Но вот справа от Алины кто-то спросил:

– Вы давно не видели Гертруду, вашу коллегу?

– Давно, – отвечает Лаура Тулу, почтовая служащая. – Она уехала в Брест. Но я встретила ее мужа – как будто он перестал на нее злиться.

То, что на свете есть женщины, сами бросающие мужей, как-то утешало. И все же Алина не смогла удержаться и вмешалась.

– Чересчур великодушен, – сказала она. – Вот Луи покинул меня, но, клянусь, я еще с ним поквитаюсь.

Почему же они все так смутились? Есть две категории покинутых жен: те, которые прощают (их считают дурехами), и те, которые доставляют неприятности (таких обзывают негодяйками). Чтобы сохранить уважение к себе, лучше принадлежать ко второй группе.

– Вот вы наконец и свободны! – роняет Лаура.

– Это, пожалуй, не так уж и плохо, – ответила Алина. – Но будем откровенны, у меня нет шансов начать жизнь скачала. Мужчины, которые могли бы примириться с тем, что от меня осталось, не соблазняют меня. У меня нет никакой профессии, нет иных средств к жизни, кроме алиментов, а они могут обеспечить лишь самое нищенское существование. Так что мне ликовать не приходится.

Казалось бы, для присутствующих, с которыми могло бы случиться то же, что и с ней, такая беседа должна быть невыносимой. Но нет! Автомобильная авария, уход мужа – все это бывает только с другими, а раз сама пострадавшая толкует о своей беде, вежливость никому рта не закроет. И пошло! За три минуты все эти женатые люди обсудили вопрос со всех сторон; эти великодушные, свободомыслящие, как будто чистосердечные – не будем дальше перечислять их достоинства – болтали, лишь бы показать себя, но не верили ни одному своему слову. Один из холостяков, Самюэль, бросил фразу о праве на счастье. Анна Дюмон, уверенная в том, что такое право у нее есть, поддержала его, глядя с симпатией на Алину и не веря, что счастье одного приносит несчастье другому – ведь он же становится свободным. Свобода, не так ли? О святая свобода! Смахивающая на двуликого Януса Венера, которой не возбраняется стать Юноной! Другой холостяк, Марк, разбередил всех еще больше, вкрадчиво заметив, что развода в конце концов вовсе могло и не быть, если бы не сам брак, который представляет собой не что иное, как узаконенное сожительство, если бы не семья, ячейка буржуазного общества... Да и Габриель тоже вмешался в эту дискуссию, загорелся, со страстью защищал семью, говорил, что сексуальная функция может быть легко отделена от функции воспроизводства, но семья не свободна от функции воспитания; что потребность в общей территории для всех живых существ, этого жизненного пространства, на которое никто не может покушаться, создает частную собственность и социализм; что семья тоже необходима на тот период, когда воспитываются дети, что время это не укорачивается, а удлиняется; что в момент, когда специалисты подчеркивают, как важно узнать друг друга, понять, в чем состоит разногласие и в чем равновесие между родителями и детьми, было бы самоубийством стараться разрушить то, что продиктовано самой природой, лишь потому, что такова же практика буржуазной системы. А свободное дыхание, дорогие дамы, оно, по-вашему, тоже буржуазно? Все это было правильно, но абстрактно и в качестве соболезнования звучало даже смешно. Алина перестала слушать. Она была уже вне мира семейных людей, твердящих себе, что все, конечно, непрочно, но они пока уцелели и являются превосходным исключением из общего правила.

– Кстати, вы слышали, что малышка Дену выходит замуж?

От черного к белому. От пепла к пламени. Двинемся-ка в обратном направлении. Алина углубилась в свои мысли. Надо внимательней последить за Ги. Без сомнения, наказать его за побег. Но как? Надо его и побаловать тоже. Но чем? Надо, наконец, научиться лучше бороться за себя. Кажется, Эмма говорила о клубе разведенных жен «Агарь»? Адвокат Лере слишком мягок. Ничуть не лучше ее отца, который сказал ей, когда она была в Шазе: При разделе имущества требуй лишь то, что тебе причитается по закону. И ничего больше.

Из вежливости Алина еще минут десять посидела, потом встала, сославшись на больных детей.

– Бедняжка! – сказала Лаура Тулу после ее ухода. – Она совсем пала духом.

ИЮЛЬ 1966

За обитой войлоком дверью Луи не без раздражения слушал Гранса. Тот вел себя не как его родственник, а как адвокат – только обращение на «ты» свидетельствовало о том, что он является и тем и другим, – а ведь Гранса обходился Луи не дешевле любого другого адвоката и был ему не более предан, чем любой юрист со стороны. Хотя о приходе Луи было доложено, кузина не вышла поздороваться с кузеном, а секретарша впустила Луи в кабинет лишь после по меньшей мере шестого клиента, выхода которого он долго и терпеливо дожидался в гостиной, полуслужебном-полудомашнем помещении; Луи мог засвидетельствовать, что из нее на время приема были убраны два кресла в стиле Жакоб и несколько дорогих безделушек.