Катрин Панколь - Желтоглазые крокодилы
— Прости меня, прости… Я не хотела сделать тебе больно…
— Полно, малышка Жози, я не вчера родился…
Жозефина покраснела. Она не хотела и слова о нем сказать, но не смогла сдержаться.
— Как-то само вырвалось.
Ясно, вырвалось, никто и не сомневался. Тем временем ее мать, безмолвная и бледная, рухнула на диван и, обмахиваясь рукой как веером, закатила глаза, чтобы привлечь к себе внимание.
Жозефину передернуло от бешенства. Сейчас потребует стакан воды, выпрямится, попросит подушку под спину, примется стонать, дрожать и сверлить ее враждебным взором, в котором отразится давно всем известный текст: «Я столько для тебя сделала, и вот она, твоя благодарность, не знаю, смогу ли тебя простить, если ты хочешь моей смерти, ждать осталось недолго, лучше умереть, чем иметь такую дочь…» Она мастерски умела пробуждать у близких чувство жесточайшей вины, чтобы человек, дерзнувший возразить ей, растерялся и начал просить прощения. Жозефина не раз наблюдала, как она проделывала это сначала с ее отцом, потом с отчимом.
Надо срочно покинуть гостиную, посидеть с Кармен на кухне, прийти в себя. Сполоснуть лицо холодной водой, выпить аспирин. Она чувствовала себя совершенно разбитой. Разбитой, но… счастливой, потому что впервые увидела себя настоящей, той самой Жозефиной, женщиной, которую она толком-то и не знала, с которой прожила сорок лет, практически не обращая на нее внимания, и с которой сейчас ей ужасно хотелось подружиться. Впервые эта женщина осмелилась противоречить матери, сказать то, что думала. По форме получилось не слишком-то элегантно, даже грубовато и сумбурно — тут не поспоришь, — но содержание порадовало ее безмерно. Теперь надо было закрепить успех этой новой женщины, и, подойдя к стенающей на диване матери, она добавила тихо, но твердо:
— Кстати, мама, запомни! Я никогда ничего у тебя не попрошу, ни единого гроша, ни единого совета. Справлюсь уж как-нибудь одна, без посторонней помощи, даже если мы с девочками будем дохнуть от голода! Вот тебе мое торжественное обещание: я больше не стану мяукать, как маленький бедный котенок, чтобы ты своими наставлениями вывела меня на верный путь. Перед тобой взрослая ответственная женщина, и я тебе это докажу.
Все, хватит, меня понесло, надо остановиться.
Анриетта Гробз резко отвернулась, словно ей было невыносимо видеть дочь, и невнятно пробормотала что-то вроде: «Пусть уходит! Пусть уходит! Я этого не вынесу! Я сейчас умру!»
Жозефина, про себя усмехнувшись столь предсказуемой реплике, пожала плечами и пошла прочь. Толкнула дверь гостиной — раздался приглушенный крик: Гортензия подслушивала, прижавшись ухом к деревянной панели.
— А тебе чего тут надо, детка?
— Опять ты намудрила! — сказала ей дочь. — Ну что, добилась своего? Теперь тебе, надеюсь, легче стало?
Жозефина предпочла не отвечать и заскочила в соседнюю комнату. Это был кабинет Филиппа Дюпена. Сперва она не увидела хозяина, лишь услышала голос. Он стоял за тяжелыми красными шторами с позументом, и что-то тихо говорил, прижимая к уху телефон.
— Ох, прости! — сказала она, закрывая за собой дверь.
Филипп тут же прервал разговор. Она услышала: «Я перезвоню».
— Я не хотела тебя беспокоить…
— Извини, разговор затянулся…
— Просто думала отдохнуть… Подальше от…
Она вытерла пот со лба, топчась на месте в надежде, что он предложит ей присесть. Не хотелось мешать ему, но еще больше не хотелось возвращаться в гостиную. Он некоторое время смотрел на нее, обдумывая, что сказать, как связать воедино прерванный разговор и эту несуразную, стеснительную женщину, которая чего-то ждала от него. Он всегда чувствовал себя неловко с теми, кто чего-то ждал от него. Он их не выносил и не испытывал ни малейшего сочувствие к тем, кто его об этом просил. Мгновенно становился холодным и высокомерным, стоило только кому-то покуситься на его внутренний мир. Однако Жозефину он жалел — омерзительное ощущение! Уговаривал себя быть любезным, помочь ей, хотя в действительности хотел лишь одного: поскорее от нее избавиться. Вдруг у него появилась идея.
— Послушай-ка, Жозефина, ты знаешь английский?
— Английский? Ну конечно! Английский, русский и испанский.
От радости, что он наконец заговорил, она вдруг гордо выдала эту похвальбу и, смущенно кашлянув, замолчала. Вот ведь расхвасталась! Вообще-то, ей было не свойственно так выставляться, но недавняя вспышка гнева словно смела все прежние запреты.
— Я слышал от Ирис, что ты…
— Вот как! Она все рассказала?
— Могу предложить тебе работу. Нужно перевести важные деловые контракты. Скука смертная, зато неплохо оплачивается. У нас этим занималась одна сотрудница, но она ушла. Говоришь, еще и русский? И как ты им владеешь? Сможешь учесть все тонкости в деловом документе?
— Да, я хорошо знаю русский.
— Ну тогда проверим. Я дам тебе документ на пробу…
Филипп Дюпен некоторое время молчал. Жозефина не решалась заговорить. Она всегда робела перед этим идеальным мужчиной, но, как ни странно, он оказался весьма человечным. У него вновь зазвонил мобильный, но он не ответил. Жозефина была ему за это благодарна.
— У меня к тебе одна просьба, Жозефина, никому об этом не говори. Вообще никому. Ни матери, ни сестре, ни мужу. Пусть все останется между нами. В смысле, между тобой и мной.
— Оно и лучше, — вздохнула Жозефина. — Не представляешь, как надоело оправдываться перед всеми этими людьми, которые считают меня квелой и вялой…
Слова «квелой» и «вялой» вызвали у него улыбку и мигом сняли напряжение. А ведь бедняжка права. Какая-то она… пресная, что ли. Как раз такие слова он бы употребил, если бы пришлось составлять ее портрет. Он почувствовал симпатию к своей неуклюжей, но трогательной свояченице.
— Я очень тебя люблю, Жозефина. И очень уважаю. Не надо краснеть. Ты добрая и смелая…
— Раз уж не красивая и не загадочная, как Ирис.
— Ирис действительно очень красива, но у тебя другая красота.
— Ох, Филипп, хватит! А то разревусь… Я сейчас чувствительна не в меру… Если б ты знал, что я сейчас натворила…
— Антуан ушел, да?
Она имела в виду не это, но тут же вспомнила: и правда, Антуан ушел.
— Да…
— С каждым такое может случиться…
— Да, — криво улыбнулась Жозефина, — видишь, даже в своем несчастье я не оригинальна.
Они улыбнулись друг другу, помолчали. Потом Филипп Дюпен встал и заглянул в еженедельник.
— Давай завтра в три часа дня в моем кабинете. Годится? Я познакомлю тебя с сотрудницей, ответственной за переводы…
— Спасибо, Филипп. Большое спасибо.
Он приложил палец к губам, напоминая, что все нужно держать в секрете. Она кивнула в ответ.
В гостиной, сидя на коленях у Марселя Гробза и гладя его лысину, Гортензия размышляла, о чем это так долго разговаривают ее мать с дядей, запершись в кабинете, и как ей исправить очередную мамину глупость.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Сидя за кухонным столом, Жозефина разбирала счета.
Октябрь. Начался новый учебный год. Она все осилила: книжки и тетрадки, лабораторные халаты, портфели, физкультурную форму, школьные обеды, страховки, налоги и квартплату.
— И все сама! — вздохнула она, положив карандаш.
Настоящий подвиг.
Конечно, это благодаря переводам для конторы Филиппа. Она напряженно работала в июле и августе. Осталась в городе, никуда не поехала отдыхать. Единственное развлечение — полить цветочки на балконе! Белая камелия доставляла много хлопот. Антуан, как и договорились, забрал девочек в июле, а в августе Ирис пригласила их в Довиль. Жозефина приезжала к ним на недельку в середине августа. Девочки выглядели прекрасно. Загорели, отдохнули, подросли. Зоэ выиграла конкурс по строительству замков из песка и хвасталась призом: цифровым фотоаппаратом. «Ого! — сказала Жозефина, — сразу видно, что вы живете в богатом доме!» Гортензия неодобрительно взглянула на нее. «Ох, дорогая, так прекрасно расслабиться и нести всякую чушь! — Да, конечно, но ты рискуешь обидеть Ирис и Филиппа, а они к нам так добры».
Жозефина пообещала впредь быть осмотрительней и не говорить все, что взбредет в голову. Она гораздо свободней чувствовала себя с Филиппом: как будто они с ним коллеги, хотя это было явным преувеличением. Как-то вечером они оказались вдвоем на деревянном понтоне, выступающем далеко в море; он рассказал ей о деле, за которое только что взялся, о том, что именно благодаря ее переводу смог составить о нем верное представление. Они выпили за здоровье нового клиента. Жозефине было очень приятно.
Жили они в красивом доме, с одной стороны море, с другой — дюны; каждый вечер устраивали праздники, ездили на рыбалку, жарили пойманную рыбу на решетках, изобретали новые коктейли, девочки валились в песок и ужасно воображали оттого, что слегка напились.
