Олег Рой - Сценарий собственных ошибок
Испытывала она чувство вины и перед Стасом: у него не стало папы, а у нее и папа, и мама на месте. Оказывается, она и не понимала, что для счастья достаточно такого простого факта…
– Лучше бы он ушел, – всхлипывал Стас, пряча свою черноволосую, как у отца, голову на груди у Алины. – Я знал, что у него есть любовница… Ну и пусть бы он на ней женился! Пусть бы от нас с мамой ушел! Все равно мы бы с ним общались. Он бы меня не бросил ради новой жены, он был не такой. Ведь могут же люди просто развестись?
Алина гладила его волосы и смотрела за окно, где собирались тучи. Стоял период весенних гроз, когда солнечный свет и тучи сменяли друг друга с бешеной непредсказуемостью. Вдруг пришла мысль, что, когда ее повезут домой, наверняка польет дождь, и это ее обрадовало. Алина любила пасмурную погоду, грозы и ненастья, причем началось это в детстве, когда она еще не знала, что дождь и тучи – это готично. А ливни и вовсе вызывали у нее щенячий восторг. Песня такая старая была в исполнении Марины Капуро – о том, что дождь пошел и стало вдруг на душе хорошо. Алину она в пять лет просто завораживала…
Однако тема разговора напрочь убивала положительные эмоции. Друг требовал от нее какой-то реакции, а она совершенно не знала, что ему сказать.
– Не знаю, Стас… Лично я не знаю, что со мной стало бы, если бы мама и папа развелись…
– Твои-то? – У Стаса от удивления даже слезы высохли. – А твоим-то чего разводиться? Они же у тебя – идеальная пара!
– Ну, мало ли… Вдруг. Разные бывают причины. Это я – о своих – так, чисто теоретически. Я хочу сказать, что никто не может знать заранее, как кто себя поведет. Развод – это такая неприятная ситуация, когда люди поворачиваются совсем другой стороной. Добрые становятся злыми, те, кто клялся в бескорыстной любви, дерутся насмерть из-за какой-нибудь фигни…
– Но неужели смерть лучше развода? Зачем? Ну зачем? – снова затрясся в рыданиях Стас. – Ну разве нельзя было поговорить со мной и с мамой по-человечески? Ну, мама закатила бы ему истерику, а я – разве я бы его не понял?
Алина смотрела на него нежно и снисходительно. Но вдруг ей пришла в голову интересная мысль, и она поспешила ей поделиться.
– Стас, а тебе не показалось, что они очень странно вели себя на похоронах?
– Кто… кто – они? Ты это о ком?
– Ну, о них о всех. Мой папа, дядя Миша, дядя Володя… Как-то они нехорошо перешептывались. Мне кажется – погоди, не перебивай! – что любовница твоего папы тут ни при чем. И тетя Марина тоже. Что это какая-то очень старая и мистическая история…
Уставясь в небо, которое все отчетливее набухало грозой, Алина вещала, как древняя пифия:
– Мне кажется, тут скрыта какая-то тайна… Может, их кто-нибудь проклял – например, цыганка, которая им смерть посулила в молодом возрасте. Потому они и решили купить участок на кладбище – ну, чтобы быть готовыми, когда проклятие сбудется.
– Не, похоже, ты пургу гонишь, – усомнился Стас. Но Алина так увлеклась своими предположениями, что не обращала на него внимания.
– А, может, у них всех есть какой-то секрет в прошлом? Что-то страшное или мистическое, что не дает покоя и заставляет помнить о себе всю оставшуюся жизнь… Такое часто бывает в кино и книгах. У Кинга, например… «Оно», помнишь? Может, они вчетвером совершили что-то нехорошее и боялись разоблачения…
– Мой папа не мог совершить ничего плохого, – с наивным упрямством возразил Стас.
Алина еле сдержалась, чтобы не улыбнуться. Друг детства и умилял, и раздражал ее своей неизжитой детскостью. Это же надо так рассуждать! Раз человек – его отец, так, значит, ни на что плохое не способен. Детский сад. Каждый в этой жизни на что-то способен, это и ребенку понятно. Улавливая разногласия между родителями, от которых ее тщательно оберегали, но которые тем не менее просачивались в ее замкнутую, как перламутровая раковина, вселенную, Алина постепенно начинала осознавать, что не все так просто в жизни, и ее папа и мама – не идеальная пара. И что идеальных пар, может быть, и вообще не бывает…
Но одно дело – семейные разногласия, и совсем другое – страшная тайна. Что-то загадочное, жуткое, а еще лучше – мистическое… Конечно, ее папа не похож на человека, хранящего какой-нибудь страшный секрет, но это ничего не значит. Вот Стаськин папа тоже не был похож, но почему-то ведь покончил с собой!
В мысли о роковой тайне, которая тянет свои призрачные руки из прошлого в настоящее, присутствовала смутная притягательность, от которой Алина так просто отрешиться не могла. По дороге домой, глядя через тонированные стекла, по которым сбегали водяные струйки, на проносящуюся мимо Рублевку, девочка развивала в уме сюжет, подходивший скорее для романа, а не для стихов, которые она писала. Алине нравилось думать, что она проклята. Что в ее жизни есть что-то странное и труднообъяснимое, какая-то черная метка, наложенная еще до рождения. Иначе откуда ее печаль? Откуда тяга к страшным романам и темной поэзии? Почему она так трудно сходится с людьми?
«Грехи отцов падут на их детей», – Алина не могла сказать, откуда эта цитата, но она звучала так возвышенно, так значительно… Девочка вертела ее, как драгоценный камень, пока дождь не прекратился и небо не прояснилось. А когда она вышла из машины, в глаза ударило солнце, невольно заставив улыбнуться. И улыбка изгнала черные призраки. Алина, присев на корточки возле грядок с распускающимися нарциссами, у которых в желтых чашечках сердцевины стояла дождевая вода, принялась чесать брюшко фокстерьерихе, которая, подковыляв к хозяйке, довольно плюхнулась на спину и растопырила коротенькие толстенькие лапы.
– Ах ты, Чучка! – приговаривала Алина. – Чученька! Любимое Чучело мое!
Чучка блаженствовала, жмуря глазки, обведенные по краям старческой красноватой каймой.
* * *Михаил Викторович Парамонов – для большинства знакомых просто Миша – производил впечатление человека раскованного и общительного. Этот элемент был неотъемлемой частью его профессии. Однако те, кто помнил его в молодости, знали, что раскованность, общительность и связанное с этим обаяние не были даны ему от природы, а явились результатом долгой и сложной самодрессировки. От природы, скорее, он был замкнутым, застенчивым, сложно сходящимся с людьми… Немногие друзья, понимавшие его по-настоящему, полагали, что в душе именно таким он и остался. Иначе как объяснить странности его личной жизни?
Журналистов считают людьми, которые имеют множество сексуальных связей. Возможно, что у Миши так и было – по крайней мере, он свои взаимоотношения с женщинами не афишировал… Однако не подлежало сомнению, что он за свои почти сорок лет ни разу не состоял в законном браке. Игорь, для которого начиная с семнадцати лет сношаться было естественно, как дышать, недоумевал по этому поводу. Может, у Мишки с потенцией плоховато? А может, у него – как бы это поудобней выразиться – иные склонности? Сейчас ведь об этом повсюду пишут и говорят, что это, мол, врожденный вариант нормы… Правда, представить Михаила Парамонова «голубым» было еще труднее.
Можно было как-то объяснить эту ситуацию, если бы Миша перебивался с хлеба на воду или не имел пристойных жилищных условий. Однако уровень жизни Михаила Парамонова был не сравним с уровнем какого-нибудь начинающего внештатного корреспондента. Даже сопоставлять смешно! Пусть он не достиг материальных высот, на которые вскарабкались удачливые бизнесмены Игорь и Андрей, зато получил полный комплект благ, свидетельствующий о том, что человек в своей профессии состоялся. Дача – сорок километров от Москвы. Серебристая «Тойота», собственная трехкомнатная квартира в центре Москвы, пятнадцатый этаж, откуда Михаил Парамонов любил созерцать окрестные крыши, обдумывая очередную статью и задумчиво давя окурок в чугунной пепельнице… Впрочем, так бывало до того, как Миша увлекся оздоровлением. Теперь он просто стоял, опершись на перила (застеклить балкон он ни за что не соглашался, заботясь о кубометрах свежего воздуха, поступающего в квартиру), и любовался крышами окрестных домов, влажно блестевших после недавнего дождя. Свежий, пронизанный токами проснувшейся земли весенний воздух поступал в легкие.
«Как я мог раньше курить? – удивлялся Миша. – Как я мог потратить столько времени, денег, здоровья на эту пагубную страстишку? Почему-то воображал, что это помогает мне сосредоточиться, успокоиться… Разве может что-то успокаивать лучше, чем вот этот воздух, который проникает в легкие безо всяких преград, не вызывая кашля?»
Мара курила… Да нет, какое там, смолила, как заправский пират, по десять-двадцать сигарет в день. Вообще-то ее паспортное имя было «Мария», но попыткам называть себя Машей она сурово противилась. Кто – Маша? Она – Маша? Авангардная писательница, главный редактор модного литературного журнала, очень авторитетного в узких кругах…