Антон Ботев - Т-390, или Сентиментальное путешествие по Монголии
24. Снова монголы
По степи скакали монголы из сотни Менге. На своих мохноногих лошадках. Скакали и пели, чтоб не замерзнуть. Пели «Ээрбек-Аксу». Спели «Ээрбек-Аксу», принялись за «Наследников». Спели «Наследников», принялись за «Калдак Хамар». Спели и про агитатора, и про сорок коней в табуне, задумались, о чем еще спеть. Все песни перепели, вот как долго скакали!
— Чу! — скомандовал Менге. — Молчите!
Поехали дальше в тишине. Все молчали, только Старый Архар бормотал под нос себе сердитое и иногда чихал. Монголы тоже, бывает, простужаются, даже в степи. Как рыбы простужаются в море. Менге решил про себя:
— Это последний поход Старого Архара. Последний.
Встретили разведчика. Разведчик молча показал рукой на юго-восток и остался сторожить поле.
Еще долго потом ехали. Каждый пел про себя, молча. Но пел ведь не просто так, а чтоб лошадь чувствовала ритм и бежала шибче.
— Аа-шуу деккей-оо! — вскричал вдруг Молодой Архар. Он ехал по правую руку от сотника. Воины обрадовались:
— Молодец Молодой Архар! Какую песню вспомнил!
Они подумали, что можно уже снова вслух петь.
— Тихо! — прикрикнул на них Молодой Архар.
Воины в недоумении переглянулись.
— Послушай, — сказал он Менге. — Кто-то поет «Аа-шуу деккей-оо»!..
Менге прислушался.
— Хороший у тебя слух! — похвалил он Архара. — Ну-ка, все тихо! Старый, хватит чихать! Мы уже близко…
Впереди угадывались очертания бронеаэродрома.
«Аа-шуу деккей-оо» была любимой песней Жугдэрдемидийна Гуррагчи.
Коля, как обычно, следовал в кильватере «Каччхапы». Корабль продвигался еле-еле. Можно сказать, дрейфовал. Наверно, механики заснули. А не заснули, так, значит, отлынивали от работы. Возможно, им по уставу есть полагалось, а спать не полагалось.
В стекло заднего вида Коля увидал какие-то силуэты, неясные движущиеся тени. Оглянулся, спит ли запасной шофер Виталик, притормозил, убедился насчет теней, подтянулся вплотную к броненосцу.
Я ничего не вижу, и не увижу. Я смотрю только, как бы не отстать.
Может быть, теперь…
Немножко жалко было расставаться с Радиком.
Монголы окружили корабль, вполголоса подпевая Жугдэрдемидийну Гуррагче.
Старый Архар громко чихнул. Тотчас пара всадников запрокинула ему голову и закрыла рот рукой. Архар обмяк. Еще раз чихнешь — перережут горло.
Темнота окружала корабль. Менге напряженно вглядывался в эту темноту. Ничего не изменилось. Никто, вроде, не услышал. Никакого движения. Менге махнул рукой, и Старого Архара отпустили. Сзади кто-то всё-таки продолжал сжимать ему нос. Архару было больно, но за свою жизнь он уже не опасался.
Менге все медлил и не давал сигнала к нападению. Монголы рыскали вокруг корабля, не останавливаясь.
Жабры акулы, между прочим, устроены так, что воду туда надо постоянно нагнетать, а это можно сделать, только быстро двигаясь. Если акула перестанет двигаться, она перестанет дышать.
То есть у монголов есть всё-таки небольшое преимущество перед акулами.
На «Каччхапе» чихание за бортом было услышано. Дэн всегда спал очень чутко. Быстро, как только возможно, он разобрал заднюю стену ангара и по-пластунски пополз на камбуз. Разбудил кока Афанасия, доложил ситуацию, пополз на кубрик. Афанасий пополз в женскую каюту, разбудил соколиц, соколицы поползли в штурманскую и радиорубку, матросы из кубрика расползлись в офицерскую, к крюйт-камере…
Через десять минут корабль напоминал мертвого кита, по которому, как черви, ползали и копошились матросы. У всех уже было при себе оружие.
— Капитан! Капитана предупредите! — шепотом приказал рядовой матрос Гриценко кучке червяков.
Один из матросов пополз к капитанской каюте. В темноте не видно было ничего, поэтому матрос наткнулся на швабру, которой кок Афанасий припер капитана, и столкнул ее. Швабра полетела вниз с ужасным грохотом.
В то же самое время Старый Архар преодолел сопротивление зажимавших его нос пальцев и громоподобно чихнул.
В то же самое время переменился ветер, и голова стала довольно похоже исполнять «Наследников».
Это был знак. Именно под эту песню Менге танцевал на станции, когда ему удалось убежать от волков. Именно этой песни ждал монгольский сотник. Менге гортанно закричал, и монголы бросились на абордаж.
Экипаж встретил их плотным огнем, но опять, как и при прошлом штурме, никто не мог похвастаться, что хоть раз попал по монголу.
Хотя матросов и подучили немножко в штабе, в такой тьме кромешной можно было стрелять только наугад.
Впрочем, если бы кто-нибудь и подстрелил случайно монгола, все равно он не мог этим похвастаться, потому что ничего же не было видно.
Темнота путала карты и степнякам. Они пытались закрепиться на палубе, никто ничего не видел, хватались наугад за всякие мешки, веревки, чайные чашки, скарб, утварь, чемоданы, развешанные матросами на просушку портянки и трусы, за старые фотографии, керосиновые лампы, и падали вместе со всеми этими предметами. Некоторых сталкивали матросы.
Вялая неразбериха продолжалась довольно долго: пока ветер не переменился, и голова не стала исполнять гимн Великой Монголии. Под торжественную мелодию взошло солнце.
Все монгольские песни вообще крайне монотонны и редко длятся меньше двадцати минут.
Упав в начале боя, швабра окончательно заклинила дверь капитанской каюты. Капитан метался внутри и то рвал на себе волосы, то записывал что-то в корабельный журнал.
Колин грузовичок никто не атаковал. Нападающие сосредоточили свое внимание на бронеаэродроме.
По мере того, как светлело небо, все большему количеству монголов удавалось ухватиться за закрепленные части корабля. Оказываясь на борту, всадники начинали драться с экипажем. Дрались ожесточенно, но как-то всё бескровно, как будто Хрюша легонько кусал ткань Степашкиной кожи. Замахивались от затылка, легко было увернуться, пихались, щипались. Царапались. У русских закончились патроны, а монголам несподручно было брать корабль с оружием в руках. За ножами лезть в голенища было некогда, а сабли, если зажать их в зубах, могли только поранить рот.
Монголов скидывали на землю, но они подзывали своих мохноногих лошадок, догоняли «Каччхапу» и, как ни в чем не бывало, снова карабкались на борт.
Опасно было падать только с кормы, потому что корабль был сделан на манер каравеллы — с приподнятым ютом. Можно было расшибиться. В кильватере, однако, дежурил грузовичок Коли и подставлял кузов под падающих монголов. Монголы прямо с грузовичка прыгали на своих лошадей и снова бросались в бой.
Запасной шофер Виталик был заперт в спальнике.
Коля рассчитывал завоевать расположение степных воинов и попасть в Голландию транзитом через Монголию.
Появилось уже солнце, а битва все продолжалась. Монголы добрались до офицерской столовой и разграбили там склад ножей. В ответ Афанасий предоставил морякам ножи с камбуза.
— Только верните! — строго кричал он сквозь шум битвы. — Я все помню. У тебя, Гриценко, мясной, а у тебя, боцман, колбасный!
Так что воевали теперь холодным оружием. Бой шел по всему кораблю.
Старый Архар прижал Галю (или Машу) к женской каюте. Он уже торжествовал победу, когда распахнулась дверь, и на помощь подруге пришла Маша (или Роза). Вдвоем они оттеснили непрерывно чихающего Старого Архара к юту и столкнули вниз.
— Тьфу, скотина! — сказала Роза. — Всю меня соплями заляпал!..
Дэн, Гриценко, и еще пара матросов с трудом оборонялись от Молодого Архара. Архар теснил моряков к гальюну. Дэн, рядовой матрос Гриценко и остальные стремительно теряли силы и равноускоренно отступали.
Попросту говоря, бежали. Они рассчитывали запереться в туалете и переждать битву там.
Алеша на мостике оборонялся сразу от трех монголов и видел оттуда, как Менге прорубает себе путь к капитанской каюте. Так страшна была боевая ярость сотника, что с его пути один за другим в испуге откатывались чуть посражавшись с ним, русские воины. Надо было всё-таки закончить дело: найти капитана и отомстить ему.
— Этот и убить может! — говорили русские воины. — Нет уж, нет уж!
Старый Архар упал в кузов Колиного грузовика и не стал подзывать свою лошадку. Архар прыгнул на крышу кабины, перегнулся и попытался залезть в окно. Не получилось. Тогда старик попытался пролезть в распахнутую дверцу. Он схватился за раму и тяжело свалился с крыши. Дверца моталась, Старый Архар с трудом удерживался на весу.
Коля резко вильнул в попытке поймать очередного степняка, руки старика не выдержали ускорения и начали сползать с дверцы. В самый последний момент, когда Архар уже готовился принять смерть под колесами русского грузовика, Коля выкинул руку, схватил монгола за шиворот и втащил в кабину.
