Валентина Гончаренко - Рассказы бабушки Тани о былом
Своими страданиями по грамматике я обязана учившей меня в первом и втором классах Анне Семеновне, за обширные габариты прозванной нами Трехтоннкой. Она постоянно дремала за столом, совершенно не тревожась, чему мы научимся, бегая между партами все четыре урока подряд. Хорошо помню, букварей не было ни у кого, тетради кто какие нашел, чаще сшивали их из газет и оберточной бумаги. Такая же картина и с другими учебниками. Используя свои уцелевшие книжки по чтению, старшая сестра научила меня читать, когда мне было лет семь, поэтому в букваре я не нуждалась, так как уже год читала самостоятельно. В школу тогда записывали с восьми лет. На уроке чтения Анна Семеновна отрывалась от стула, подходила к доске, доставала из кармана завернутый в бумажку кусочек мела, и из-под ее руки выходили ровненькие печатные буквы, потом слоги, затем слова, разделенные на слоги. Сделав паузу, ни на кого не глядя, она прочитывала написанное красивым звучным голосом. Я и еще три-четыре человека, стоя у доски, повторяли за нею хором, а остальные семь-восемь учеников развлекались беготней по классу. Буквы и слоги меня не интересовали, нравилось, как красиво они написаны и как звучно их читает Анна Семеновна. Благодаря отцу по арифметике я тоже хорошо была подготовлена, умела складывать и вычитать любые числа в пределах сотни, имела понятие об умножении и делении, знала разницу между ними. В начале урока арифметики я снова становилась у доски, любуясь красиво написанными цифрами, и повторяла вслед за учительницей решение примеров, вызывавших улыбку своей примитивностью. Учебников нам не хватало, но тетради, ручки, чернильницы отец покупал для нас в городе, и можно было столбики примеров красиво переписать с доски, но класс играет в пятнашки и за
парту не сесть.
На письме я бесилась вместе со всеми. Не придавала этому предмету никакого значения, и впоследствии здорово за это поплатилась. Не знаю почему, но в конце второго класса Анна Семеновна исчезла, а наш класс расформировали, передав другим учительницам. На счастье, я попала к Юлии Антоновне, с первых минут очаровавшей меня строгой обаятельностью. У Анны Семеновны я выделялась своей подготовленностью, а у Юлии Антоновны. наоборот, поражала своим отставанием от ее учеников. По чтению и арифметике я быстро догнала класс, а вот писать совсем не умела даже на уровне первого класса. Осталось мало времени до конца учебного года, и Юлия Антоновна не успела меня вытянуть по этому предмету, но она поверила мне и перевела в третий класс. Первый "уд" (удовлетворительно) за диктовку я получила после осенних каникул, в начале второй четверти, и радости моей не было границ. "Уд", поставленный красным карандашом, я обвела зеленой рамочкой и похвасталась успехом перед отцом и Варей, а Юлия Антоновна меня похвалила, сказав, что я молодец, хорошо стараюсь. С Нюшкой мы начали заниматься, когда по письму у меня шли сплошные "неуды" — неудовлетворительно. Школьная шкала оценок имела тогда всего четыре балла — неудовлетворительно, удовлетворительно, хорошо и очень хорошо — "неуд", "уд", "хор", "оч. хор".
На другой день моей шефской помощи все повторилось: арифметику она срисовала, читать отказалась и, не раскрыв тетрадки по письму, ушла домой. На третий день та же история. На уроках, спрашивая меня, учительница тут же вызывала Нюшку. Я отвечаю, Нюшка молчит, тетрадку по арифметике сдает на проверку, а по письму прячет. В конце сентября Юлия Антоновна за руку отвела Нюшку во второй класс и нажила в Тименках злейших врагов. Тименчиха проговорилась маме, что Нюшка только одну зиму посещала малокомплектную школу с карликовыми классами, когда в одном помещении у одной учительницы сидят за партами ученики сразу двух-трех классов, по 3–5 человек в каждом. В этих условиях нужно научиться сосредоточенно заниматься самостоятельно, когда учительница, дав задание одному классу, начинала работать с другим. Нюшка стремлением учиться самостоятельно абсолютно не страдала, поэтому за зиму даже алфавит не одолела.
Хотя мы стали учиться в разных классах, в школу и из школы продолжали ходить вместе, дожидаясь друг друга, если случалось кому-то задержаться. Да и страшно, особенно зимой, бежать одной через снежное поле и железнодорожное полотно с высокой насыпью и широкими ямами с обеих его сторон. Перед зимними каникулами наша компания пополнилась: к нам присоединился Колька Попов, сын давнишних знакомцев моих родителей. Он, как и я, учился в третьем классе, но у другой учительницы и в другом здании. Школу по проекту Наркомпроса в нашем селе построили перед самой Великой Отечественной, когда я училась уже в девятом классе, а до этого занятия проводились, где придется. Под классы спешно оборудовали любое мало-мальски подходящее помещение. Колька учился в бывшем молельном доме, а мы с Нюшкой подальше от дома — в бывшем волостном управлении.
Создал нашу судьбу и судьбу всей страны знаменитый закон о Всеобуче — о Всеобщем обязательном начальном обучении всех детей без исключения. Очень мудрый, очень нужный закон, и вся государственная машина служила ему, его неуклонному выполнению. Холодно, нет обуви и одежды — сельсовет купит ботинки и пальто, остался сиротой — устроят в детский дом. Живешь в горах, в маленьком ауле — пришлют учительницу, организуют малокомплектную школу. Для старшеклассников, живущих в горах, в небольших кишлаках, при средних школах созданы интернаты с бесплатным питанием и обслуживанием, где ученики живут с понедельника по субботу, а на воскресенье их отвозят домой на колхозных специально выделенных машинах. Дважды в год во всех школах проводится медицинский осмотр. Если обнаружится серьезное заболевание, немедленно направят на обследование, а потом — в больницу, санаторий или курорт, учеба продолжится в особых школах с лечебным режимом. И все бесплатно! И дорога, и лечение, и питание и учеба на любом уровне.
Не будь этого закона, не знаю, как сложилась бы моя жизнь после того, как отец горько запил и жить с ним стало опасно. Мы с мамой прятались от него по хлопковым полям, неделями не появляясь дома, но никто из сестер школу не бросил. И Нюшку этот закон заставил учиться, когда Юлия Антоновна отвела ее во второй класс. Из самолюбия девочка непременно оставила бы школу, но строгий Закон не позволил ей это сделать. Со скрипом, но научилась читать и писать, снося насмешки от малышей за бестолковость и тупое упрямство. Она уставала от постоянных драк, ябедничества подхалимов и требований учительницы, донимавшей ее "неудами". Но терпела. Ничего не поделаешь — Закон!
Мы жили в кишлаке в полутора километрах от школы, осенью и весной легко пробегали это расстояние, зимой же выходили затемно и с трудом брели по снегу, прокладывая тропинку для других. С появлением Колки стало легче, он шел первым, за ним — я, а за мною — Нюшка. Колька оказался веселым и покладистым мальчиком, даже Нюшке пришелся по душе, а я его знала с пеленок. Их дом стоит через дорогу от нашего. Маленьким его не пускали на улицу, у меня же была дружба с узбекскими малышками, но это не помешало взрослым дразнить нас женихом и невестой, хотя мы играли вместе редко, только когда наши родители приходили друг к другу в гости. К титулу невесты я отнеслась беспечно, Колька поверил в это всерьез и с нажимом повторял: "Танька — моя невеста! Танька — моя невеста!" И сердился, когда видел улыбки на лицах взрослых. Случалось, что его посылали к нам за какой-нибудь мелочью, он обязательно умывался, надевал чистую рубашечку и только тогда появлялся в доме "невесты". Его мать тяжело заболела, на лечение ее направили в Ташкент. Там ей сделали операцию, которая мало помогла. Вернулась она нескоро и очень слабая, все лежала. В сад ее выносили вместе с кроватью. В ту же осень ее похоронили. Кольку взяла к себе бабушка, и в школу он пошел из бабушкиного дома. Его отец несколько лет жил бобылем, а в этот год Покров женился во второй раз и забрал Кольку от бабушки.
Мы с Нюшкой жили в доме, принадлежащем колхозу, и не удосужились украсить свои дворы палисадниками — ни деревца, ни кустика, только огороды за забором, вне двора. У Поповых собственный беленький домик прятался в зелени небольшого сада, где росли яблоки, вишни, урюк, виноград и было много цветов. Яблоки, укрытые на чердаке соломой, сохранялись до весны. Идя в школу, я брала с собой два пирожка или лепешку, на перемене делилась с Нюшкой, всегда голодной. Заботливая мачеха снабжала Кольку целым обедом: два ломтя белого хлеба и кусок домашней колбасы или куриное крылышко. Плюс к этому — два яблока, одно из которых по пути в школу Колька по-братски отдавал нам с Нюшкой. Мы делили его, разрезая на половинки линейкой. Чтобы продлить наслаждение, я откусывала по маленькому кусочку, Колька тоже ел медленно, Нюшка в момент сглатывала свою долю и убегала вперед, борясь с искушением отнять у Кольки недоеденное яблоко. Это и понятно: у них в доме в течение всей зимы никаких фруктов. У нас в семье любили компоты, и у отца в амбаре, в кованом сундуке, лежали спрятанные от мышей сухие груши, яблоки, вишни, урюк и персики, но они не шли ни в какое сравнение со свежим яблоком, поэтому я с такой радостью спешила выскочить на улицу: у Кольки припасено пол-яблока. С февраля Колька стал выходить только с одним яблоком и, добрая душа, отдавал его нам. Мы это приняли как должное и ни разу не отпилили линейкой ни кусочка для него.
