Джим Гаррисон - Волк. Ложные воспоминания
III
Запад
Если внимательно посмотреть на карту американского Запада (а под Западом я понимаю все земли по ту сторону Канзас-сити), можно заметить его недвусмысленное сходство с топографией Сибири или Урала. Телевизор успел, разумеется, опровергнуть это наблюдение: тонкие синие, черные и красные линии на карте, подразумевающие реки, дороги и границы, о многом, так сказать, умалчивают. Мне нет дела до величия Луизианской покупки, экспедиции Льюиса и Кларка, бесконечных караванов повозок, группы Доннера[47] (такая милая компашка) или телепрограммы «Низкий чмобордель».[48] И даже до этой мертвой птички – 66-го тракта – не столько дороги, сколько программы. Я также не собираюсь заниматься здесь дурными спекуляциями на тему «Запад как марш геноцида» или тезисом Тернера[49] о том, что Запад вот-вот окончательно сожмется в дешевый шарик из яркой бумаги, склеенный кровью индейцев и мексиканцев. Все это работа историков. Университеты и без того не знают, куда деваться от них самих и от их диспутов, какой профессор застолбил какой участок – обычные мюмзиковые шлепки и моськины перебранки из-за того, кто будет читать введение в историю Территории Луизиана. Вообще-то эти люди заслужили свои невинные смегмовые стычки. А мы подождем, пока кто-то из них не изложит всю правду в монументальном десятитомном труде «Дерьмоздные войны: Западная волна навоза в направлении Тихоокеанской водной губы». Заметьте, как единодушны в любви к двоеточиям академические книги и газетные заголовки. Это ключ к вопросу о том, чему они учат наших детей. Инфляция съедает наши сбережения. Двоеточие – это полнота и пустота одновременно. Грядет не расширение, а сжатие. Где-то в кишках Монтаны наверняка есть глубокая пещера, в которой собираются в анти-табун не-бизоны. За ними наблюдает Бешеный Конь, до сих пор переваривая сердце Кастера.[50]
Трудно предаваться горечи, когда теплое вечернее солнце, пробиваясь меж берез, испещряет желтым светом палатку и землю. Я подстрелил бы олениху и поел свежего мяса, но большая его часть все равно сгниет. Лучше питаться корешками и оставить оленя хмырю, который неизбежно сюда заявится. Милая история о том, как у богатого энтузиаста имелось небольшое стадо бизонов; он выращивал их просто для интереса, выбраковывая (выборочно отстреливая) животных, когда тех становилось слишком много. Продается бизонье мясо, неплохое на вкус, чем-то похоже на мясо старого лося, лучше тушить, чем жарить. Короче, некий лучник купил бизона еще на копытах, вознамерившись пристрелить свой трофей. В чудище с довольно близкого расстояния было выпущено больше тридцати стрел, однако бизон и не думал умирать, хоть и стал похож на гигантского редкоигольчатого дикобраза. Вызвали полицию штата, и сержант разрядил тридцать восьмой калибр в мощное тело, уже упавшее на передние колени. В предсмертной агонии бизон повалился на бок, сломав много дорогих стрел. Конец истории. Предполагаемое наказание? Придумайте сами. Как бы то ни было, мать-природа заметно усохла, и, будь вы космонавтом, глядящим с высоты полутысячи миль, всяко бы вздрогнули, где-то даже от ужаса. Все это, конечно, тупиковая романтика. Ничего сверхъестественного. Серьезный сержант потопал после работы домой и рассказал историю жене. Хозяин бизона покачал головой и сказал «ну и ну». Лучник поведал друзьям, что бизоны – крутые, опасные чуваки и хрен их свалишь.
Добравшись до Ларами, я первым делом купил себе ковбойскую рубашку и шляпу с высокой тульей. Сапоги по-прежнему не гнулись, купленные в Форт-Моргане, Колорадо, где я сошел с автобуса. Конец маршрута – денег осталось мало, и я решил добираться до Калифорнии стопом – всего-то тысяча четыреста миль, при том что во второй раз. Бывалый. В первый раз я доехал на автобусе до границы с Мичиганом и целый день потратил на то, чтобы попасть в Терра-Хот. Пришлось пройти пешком почти весь Индианаполис; дороги путались, а когда в них наконец-то удалось разобраться, меня подобрала молодая пара и отвезла в Терра-Хот. Там я простоял три часа, прежде чем хоть кто-то остановился. На этот раз механик из Питсбурга, пояснивший, что едет в Эл-Эй. Он ни разу не сказал Лос-Анжелес, только Эл-Эй. Я собирался в Сан-Франциско, по крайней мере за день до того, но столь долгая поездка выглядела заманчиво. К Джоплину мы успели подружиться, и он признался, что его машину «пасут», сам он двоеженец и по приезде в Эл-Эй намерен исчезнуть. Может, смотается в Мексику, пока все не утрясется. Он поделился со мной тайным запасом белых пилюлек, мы не спали от Индианы до Калифорнии и лишь однажды – в Сковороднике – потеряли контроль над машиной, но и тогда получился безобидный, хоть и шумный вираж сквозь мескитовые заросли, затем без остановки обратно на дорогу.
Всю неконсервированную еду я сложил в мешок из-под лука, край перевязал веревкой, перекинул ее через ветку дерева и надежно закрепил. Не так давно, вернувшись в палатку, я увидал повсюду следы енотов и теперь вовсе не хотел, чтобы, пока я буду гулять вокруг озера, они растащили мои припасы. С минуту я подумал о жене. Очаровательная девушка, которой, как ни странно, не хочется быть женой пьяницы. К палатке она все же не ревновала. Четыре с половиной дня без выпивки – однозначно самый длинный промежуток за последние десять лет. Пока вокруг нет людей, ничего страшного. В мешок, висевший у меня на поясе, я сложил леску, крючки и грузила. Фляга мне сегодня не понадобится.
Путь до озера был легким и знакомым. На песчаной отмели, откуда я застрелил черепаху, еще виднелись мои следы. Ружье я с собой больше не ношу – бесполезный и тяжелый груз. Куда разумнее брать его в Окленд. Я прикрыл от солнца глаза и всмотрелся в дальний берег, где, как мне думалось, в прошлый раз я приметил гнездо скопы, – оно было на месте, и я стал прикидывать, с какой стороны легче и быстрее обойти озеро. Если бы у меня хватило ума взять бинокль, можно было бы рассмотреть берега поближе, но в спешке я его оставил. Психи вечно куда-то несутся. Я повернул налево и пошел вдоль края озера, не спуская глаз с берега на случай, если покажется водяная кобра. Из змей я боюсь только гадюк и водяных кобр, хотя к голубым полозам тоже неравнодушен, слишком они резвые. Часто во время рыбалки мне доводилось видеть, как эти лоснящиеся синие толстяки заползают по стволу кедра чуть ли не на десять футов. Дойдя до места, где озеро смыкается с болотом, я сел на землю, снял ботинки, связал их шнурками и повесил на шею. Первое время ступать по воде было страшновато, но дно оказалось твердым, только ноги немели от холода. Я обошел вокруг торчавшей из воды верхушки пихты, но ствол на этот раз глубоко утопал в ковре из плавучих листьев, над которыми выступали огромные белые цветы и чуть поменьше желтые. С другой стороны дерева в озеро впадал ручей, и там было слишком глубоко даже у самого берега, идти по воде не получалось. Здесь должен быть неплохой клев, но мне хотелось до полудня добраться до гнезда. Пропихнувшись через заросли, я сел на упавшую лиственницу и натянул башмаки. Было жарко, я потел, пот смывал противокомариную пасту, она текла прямо в глаза, в которых из-за этого стояла красная пелена и жгло.
Я заночевал в Ларами, в клоповнике за железной дорогой. В воздухе коровье дерьмо, и ночь напролет катят дизеля. Ночлежка – по совместительству местный дешевый бордель. Дежурный – как обычно, чахоточный мужичок лет сорока – взглянул на меня испытующе. Потом всю ночь смех и пьяные крики. На следующий день я собирался вернуться в Шайен, посмотреть большое родео, о котором в тот вечер говорили в баре. Перед тем как лечь в кровать, я сунул бумажник в трусы. Затем встал, подпер дверную ручку стулом и постучал сверху, чтобы покрепче заклинило. Покурил, поднялся опять, выглянул в окно и стал смотреть на маневровые локомотивы с единственной болтающейся фарой и на громыхающие вагоны – названия «Путь орла», «Путь Фебы», «Лакавонна» полюбились мне больше всего. Я достал из скатки пинту виски и крепко к ней приложился. Не запивая, высосал половину. Я пил, пока виски не кончился, и мирно заснул под разнообразный шум, смущало меня лишь мычание скота в скотовозках. По дороге к ножам Сент-Луиса или Чикаго.
Надо признать, что Шайен – это коровник. Денвер тоже, если на то пошло. Их сбросили с высоты на планету, и они размазались по ней, точно коровьи лепешки по траве. Шпок, шпок, шпок. Бестолковые и безголовые, масло, вылитое на стоячую воду; в пригородах мотели, автостоянки, гамбургерные, бензоколонки со стофутовыми рекламными щитами, чтобы видно было с фривеев, и тысячи неотличимых друг от друга мелких заведений в одноэтажных кирпичных или блочных зданиях. Вынесены за город с какими-то темными целями. Торговля недвижимостью и движимостью. Туалетные принадлежности. Дом тысячи ламп. Стейки с яичницей Брэда. Всем это хорошо известно, и незачем начинать заново.
