Владимир Колганов - Лулу
Тут Веня сдернул с шеи вконец замызганную за время трапезы салфетку и, скомкав, бросил ее рядом с опустевшим фужером из-под коньяка. Лысый кряхтя поднялся и поблагодарил:
— Мерси.
— Минуту, Вовчик! — промолвил Веня, засовывая руку в широченный рукав своего шелкового кимоно. Затем прищурился и протянул мне красочно оформленный лист мелованной бумаги с витиеватой надписью «Согласен выставить себя на торги в пятничном аукционе» : — Пора бы, Вовчик, тебе самому в нашем кастинге поучаствовать, так сказать, чтобы детальнее изучить дело изнутри. А то ты все будто бы ни при чем. Так что резину не тяни, давай подписывай.
— Помилуй, Веня… да за что же? Нет! Я там голый, на эстраде… и потом… нет, не смогу! — Панический ужас охватил меня, язык словно прилип к нёбу, и я внезапно ощутил, как слезы хлынули из глаз, норовя смыть текст с этой омерзительной бумаги.
Но Веня был неумолим, по обыкновению в подобных случаях он переходил на «вы»:
— Голубчик, а ведь это уже и вовсе демагогия. Давеча вы откушали прекрасный обед из пяти блюд и вот теперь отлыниваете от работы. Это же вопиющая невоспитанность с вашей стороны. Я начинаю думать, что за душой у вас, стало быть внутри, нет ничего, кроме поросячьих потрохов и ломтя ростбифа. Короче, нечего вы… — Дальше последовало нечто нецензурное.
Глава 9
Бритоголовая
В полном интеллектуальном изнеможении сижу на скамейке у пруда и покуриваю «голуазку» в надежде, что никакая мысль мне в голову не явится, ну хотя бы в ближайшие полчаса. Я в этакое пекло, то есть при такой погоде, гожусь разве что на то, чтобы меня намазали на бутерброд. Да и тот явно в глотку не полезет…
Признаться, все чаще подумываю о том, чтобы оставить нынешнее свое занятие и жить на скромный «пенсион». Хоть я и не из робкого десятка, но столь радикальное изменение привычных жизненных обстоятельств потребует не только смелости. Надо прежде всего свыкнуться мысленно с тем, что должно произойти, как это будет в материальной сфере обозначено, а вот уже потом… В конце концов, нельзя же, по сути дела, ни с того ни с сего принимать воистину судьбоносное решение. Тем более что я в своих пристрастиях, как вы могли бы прежде убедиться, весьма непостоянен, а потому любое новое занятие, которому я предпочту нынешний служебный пост, навряд ли сможет меня увлечь, как принято у нас говорить, на длительную перспективу. Так что, пожалуй, покручусь, помыкаюсь здесь еще чуток, а там и видно будет. Все бы ничего, да только не дает покоя странная, навязчивая мысль, возникающая в самый, казалось бы, неподходящий момент, когда требуется повышенная концентрация воли и внимания. Верно ли, что, выбрав себе однажды сферу деятельности, ты оказываешься к ней привязан, как мул к повозке, и везешь неведомую тебе поклажу вопреки всему? Каюсь, но я до сих пор так и не понял смысла этой фразы, словно бы не сам ее придумал, а кто-то неведомый, попросту насмешливый и даже очень злой нарочно мне ее подбросил. Знать бы — для чего? Сам черт не разберет, откуда возникают эти каверзные, на первый взгляд невинные вопросы.
Вот вы скажите мне, может ли посредственность создать шедевр? Хотя бы в виде исключения, ну, предположим, один-единственный раз в жизни? К примеру, некто, который и кисти-то прежде не держал в руках, изобразит маслом на холсте что-то, сравнимое с «Джокондой» Леонардо. Горлопан, которому к тому же слон на ухо наступил, соорудит симфонию си-бемоль мажор для голоса с оркестром. Зануда графоман получит литературную премию, описав унылые похождения интеллигентного бомжа, а потомственный урод, у которого давно уже, что называется, морда кирпича просит, произведет на свет красавицу, которую, как ни старайся, но ни пером описать, ни… Ну, словом, возможно ли, чтобы со мной случилась вдруг подобная невероятность? Эта самая мысль уже не первый день лишает меня послеобеденного сна, так что всего только и остается какая-то зыбкая, беспокойная дремота.
А вот допустимо ли представить себе, что у почтенных родителей дочь становится путаной? Нет, ну не то чтобы очень уж почтенных, но не полная же гнусь, в конце концов. И почему, и отчего такое? Признаться, пока проанализируешь все возможные причинно-следственные связи, все изначальные мотивы и обстоятельства, можно мозги себе набекрень свернуть. Когда же дело доходит до проверки рабочей гипотезы, тут вообще полный и окончательный облом, чреватый длительным проявлением половой дисфункции… Или я что-нибудь не так сказал? Тогда пусть доктора меня поправят.
Кстати, о докторах. Как я уже успел вам рассказать, нередко свой досуг, за вычетом приключений особо деликатного характера, я посвящаю работе над весьма занятной книгой. Впрочем, случается, даже интимные дела работают в том же направлении, а направление одно — как можно более толково описать ситуацию с правом граждан на так называемую «продажную любовь», ну и все, что полагается к этому в придачу. В конце концов, рынок — он и есть рынок. Общество должно знать, что ему положено, а чего нельзя, иначе какая же это свобода, если нет понимания, что почем и где все это можно раздобыть. В некотором роде получается у меня энциклопедия по всем таким делам, разве что иллюстраций не хватает. Ну, тут уж читателю собственное воображение обязано что-то подсказать. В общем, в книге это вполне доходчиво и даже образно изложено, а здесь приведу лишь кое-какие пояснения — так, для того только, чтобы не подумали, будто вам голову морочат.
А началось все с тоненькой брошюрки «О пользе воздержания», которую я прочитал еще в далекие студенческие времена. Речь шла о том, что способность к усвоению профессиональных знаний находится в прямой зависимости от длительности воздержания. Ну, вы понимаете, что имеется в виду. Позже, получив на практике резко отрицательный эффект, я неоднократно консультировался по этому поводу с врачами. И что бы вы думали? Ни один не удержался от того, чтобы порекомендовать мне адресок, где за умеренную плату оказывают необходимые услуги. Собственно, тогда и сформировался мой нынешний взгляд на указанный вопрос. А вы-то думали, что это у меня с пеленок…
Идея же написания книги возникла много позже, как говорится, уже на склоне бурно прожитых лет, когда накопленный опыт настойчиво требовал всеобщего признания. И было еще одно соображение, без которого я вряд ли бы решился взяться за перо. Но об этом позже.
Итак, после свидания с Томочкой я распечатал несколько глав, заложил в папку-скоросшиватель и понес для ознакомления Клариссе. Название, я его уже упоминал, получилось офигительно убойное, а посему я ничуть не сомневался, что ежели у них там, в журнале, сидят не полные «адьеты», так у меня рукопись с руками оторвут, выдадут аванс, да еще и продолжение попросят…
Тут я вам должен поподробнее описать эту Томочкину б…, в общем, ту, что в ближнем кругу ее вроде бы околобогемных и окололитературных обожателей называют строго и почтительно — свояченицей. То есть понимай так, что, мол, своих не выдаем!
Продолговатая головка обрита почти что наголо, одна лишь черная челка, напоминающая чуб запорожского казака, то и дело свешивается на лоб, создавая досадную помеху и без того плохому зрению. И тогда Кларисса отработанным движением откидывает голову назад, и непокорная прядь волос возвращается на свое привычное, одной лишь ей предназначенное место, демонстрируя непоколебимую уверенность своей хозяйки в собственной правоте, причем в любом, даже самом незначительном вопросе. К примеру, ни один тост в том нашем памятном застолье, ни один переходящий в бабью истерику спор не обходился без того, чтобы Кларисса не укоряла меня пренебрежением сугубо личным интересом, забвением того самого простого и свойственного любому человеку принципа, о котором она не уставала напоминать, — если есть возможность сделать деньги, глупо же этим не воспользоваться! Более всего ее возмущала моя врожденная брезгливость к вульгарным торгашам. «Ну и что тебя смущает? Вот ты и будешь первый не вульгарный, почти такой же гладенький и чистенький, как я». При этом Кларисса поглаживала свой породистый, хотя и несколько шокирующий поначалу чрезмерной открытостью чубатый череп и шаловливо ухмылялась, одновременно испытывая и досаду оттого, что я не поддаюсь на уговоры, и тайное удовлетворение тем, что уж ей-то есть что противопоставить моему тупому «бессребреничеству».
А собственно, что она пыталась мне внушить? Какой ей от меня толк? Можно подумать, что, откликнувшись на ее призывы, я брошу все, размалюю румянами лицо, надену до умопомрачения коротенькую юбку и выйду на панель. А там уж сами будете разбираться, что и по какой цене вам требуется. В конце концов, что в этом странного, если спрос повсеместно диктует предложение? Да уж, весьма заманчивая перспектива! Особенно если Кларисса выступает в роли бандерши.
