Анатолий Гладилин - Вечная командировка
А чем ты сам живешь, Краминов?
Если ты погрузишься в себя, в свои личные переживания, — грош тебе цена. Но ты себя отдаешь д е л у, делу, которому ты служишь. И так как ты все отдал ему, то оно для тебя дорого. В нем вся твоя жизнь. И если рассуждать философски, то жизнь человека начинается тогда, когда он ее отдает людям.
Ты не по специальности работаешь, Краминов. Я второй раз замечаю, что из тебя вышел бы хороший автор букварей. Крупный ты знаток прописных истин.
Но, очевидно, и эти прописные истины для тебя не существовали, пока ты на личном опыте с ними не столкнулся…
Я отложил чемодан в сторону, постоял около двери и рванул ее на себя. Я спустился до половины лестницы. Остановился. Зачем? Не надо. Все равно я его не увижу.
Сегодня вечером мной владело какое-то неясное чувство (у нас его называют интуиция), что за мной кто-то идет. Я не верил (но автоматически кружил по улицам). Ведь я не должен был сюда приезжать. Приказ был получен внезапно, во Владивостоке. Они не могли знать заранее. И ты был слишком в этом уверен и откровенно пришел в управление. А ведь вы, Краминов, фигура, наверно, известная в «определенных кругах».
А может, это нервы? Но ведь сейчас ты явно почувствовал, что кто-то неслышно прошел по коридору, постоял у твоей двери. Он, может, и сейчас наблюдает за тобой? А может, все-таки нервы расшалились? Но это, Краминов, ты оставь для своего «внутреннего мира» и никому не рассказывай.
А во «внешнем мире» действительно существуют люди, которым ты явно не безразличен. Во всяком случае, один где-то близко. И они много бы дали, чтоб свернуть тебе шею.
* * *Фотография из ФРГ. Демонстрация против войны. Несколько человек идут по улицам Эссена, несут плакат. Впереди инвалид на костылях. Напряженное, волевое лицо. А глаза уже измученные, в них — отчаяние.
И когда я смотрю на этого человека, который идет по сытым улицам немецкого города, где разгуливают долговязые американцы и местные фашиствующие молодчики, парни упитанные и нахальные, мечтающие о коричневом мундире, улюлюкающие ему вслед, и он знает, что за ним всего десяток искалеченных войной людей, которых очень легко смять, выгнать с работы, травить, пытать, и он все-таки идет, идет, чтобы разбудить совесть отворачивающихся, очень спешащих горожан, разбить скорлупу их благополучия, напомнить им, что их ожидает, — он идет, инвалид на костылях, с напряженным, волевым лицом и с измученными глазами, — когда я смотрю на этого человека…
Ты, здоровый мужик, сидишь в расстроенных чувствах, ах, Ира ушла от тебя, ты жалуешься на усталость, ты мечтаешь об отдыхе, ты запутался в каких-то мелочах, недоволен каким-то вонючим гуляшем — а он идет, инвалид на костылях.
А ты на передовой ли, Краминов? На линии огня?
* * *Дым медленно ползет по котловану. Летят фонтаном куски диабаза. Грохот взрывов, как канонада орудий… С огромной высоты мыса Пурсей предстает Братская ГЭС. Железный каркас плотины на той стороне протянул руки к Пурсею. Братское море зальет то место, где мы сейчас стоим.
Радио в котловане:
— Товарищи, взрывные работы окончены. Отбой.
* * *Сейчас Братсков восемь. Когда построят ГЭС, останется два Братска. Но будут новые города, будет огромный промышленный узел.
Масса народу, и причем разнообразнейшего. Конечно, как и всюду, текучесть кадров.
Что тянет сюда народ со всей страны?
Приезжают целым классом, с учителем, и все (и учитель тоже) работают бетонщиками.
Приезжают люди, имеющие специальность, дом, семью. Всё бросают и едут.
Много демобилизованных. Кстати, приезжает новая большая партия. Куда их разместят?
Итак, все хотят в Братск.
Что их все-таки тянет? Заработок? На Чукотке он больше.
Зов Севера? Поиски романтики?
Один семнадцатилетний парнишка (кончил девять классов, уже полгода скалоруб) сказал:
— Мои внуки будут говорить: «Наш дед строил Братскую ГЭС».
* * *Вечером молодой инженер привел меня в общежитие.
— Познакомлю с хорошими ребятами моей смены.
Заходим в одну комнату. На кровати сидит азербайджанец и отчаянно ругается. В чем дело?
— Взяли билеты.
— В кино?
— Да нет.
Упражнения по русской словесности продолжаются.
— На танцы?
— Да нет.
— А куда?
— Не куда… Билеты к экзамену. Весь день мне испортили.
Дело серьезное. Парень решил заниматься. Попрощались и ушли. Инженер несколько смущен.
— Да, он хороший парень. Сын генерала, отслужил флот, приехал домой, стал крутить с девчонками. Отец подарил машину. Очевидно, накрутил там дел. Стало стыдно, и уехал Гена в Братск. Получил специальность крановщика, спортсмен — первый разряд по борьбе. Выступает в самодеятельности, упорно учится. Передовик. Но вот билеты у него девчата забрали, он и ругается. Так что вы не думайте…
(Меня инженер, наверно, принимает за красную девушку.)
Мы зашли еще в несколько общежитий.
Знакомил он меня просто:
— Алексей Иванович.
Я видел общежития и рабочих именно такими, какими себе и представлял.
Новостью было лишь одно знакомство. Человек с дипломом учителя работает на бульдозере. Инженер мне сказал, что в котловане среди рабочих есть несколько человек с высшим образованием. И они довольны своей работой.
Это интересно.
Часов в десять мы зашли в красный уголок женского общежития, на танцы. Инженер ушел танцевать со знакомой девушкой. Я сидел в углу и смотрел.
Танцы странная вещь для постороннего человека. Очевидно, музыка и близость тел должны пробуждать какие-то искры чувства, робкое влечение.
Не думаю, чтобы это было у ближайшей ко мне пары. Равнодушное лицо кавалера, блуждающий взгляд. И некрасивая, толстая девушка покорно передвигается за своим скучающим спутником. Какие тут уж к черту искры! Зачем вы танцуете? Люди всюду одинаковы, даже на Братской ГЭС.
А вот проходит другая пара. Девушка маленькая, худая. И капроновые чулки с чудовищной пяткой, какие можно увидеть только в самых медвежьих углах. Но глаза девушки… Целая поэма! В них и гордость, и радость, и даже надменность. И чего только там нет. Еще бы, девушку пригласили второй раз в жизни.
Женщины тоже всюду одинаковы. И хотят только одного — счастья. И не важно, кто его принесет. Тот низенький наголо остриженный солдат или известный в столице художник. Я прекрасно понимаю, что думала Ира. «Ритка, которая мизинца моего не стоит, бесстыжая девка, находит свою судьбу, свое счастье, свой покой. А я так много ждала, так много выстрадала — я опять ни с чем». Как она сказала: «Вдова при живом муже»? Сколько я был дома? И этому нет конца…
В консерватории рафинированные снобы. «Ах, токката не так темпераментно сыграна». А здесь? Посмотрите. Тысячи, сотни тысяч наших лучших парней и девушек танцуют каждый вечер под удивительно старые, удивительно пошлые песенки. И ведь это въедается…
С инженером высокая, трогательно доверчивая девушка. Из-за нее (он так и сказал мне) не хотел сюда идти. Не хочет зря кружить голову.
Одеты, конечно, девчата плохо. Особенно обувь. Дорогая и безвкусная. Попробуй здесь достань модный гвоздик.
Но на многих и простой сарафан лучше бального платья. Откуда такие стройные ноги? Эх, если бы вас, девушки, одеть модно да пустить по улице Горького. Пожалуй, померкли бы подкрашенные и наштукатуренные столичные «чувихи».
Между прочим, я заметил еще на одной волжской ГЭС, что девушка в комбинезоне, в платочке — красавица. А вот приходит на танцы (постаравшись одеться понаряднее) — не то.
Два развязных парня. Почему же эти две с ними пошли? Надоело стоять в углу?
Уголок набит до отказа. Радиолу сменил гармонист. Это было еще сто лет тому назад…
Инженер извиняется:
— Я вас совсем забыл.
— Ну и что, мне было очень интересно.
Танцы продолжаются. Мы выходим на крыльцо.
Инженер серьезен.
— Я, конечно, понимаю, почему вам было интересно. Я случайно узнал, кто вы.
— Случайно? Наверно, после того, как я сам представился вашему приятелю.
— Да нет, поверьте мне, я знаю, когда надо молчать. Если я вам сейчас могу чем-нибудь помочь…
— Зачем? Я просто ходил и смотрел только ради своего удовольствия. Честное слово. Я свои дела здесь закончил.
— А я думал…
— А вы думали, что участвуете в сложной детективной истории?
— Но зачем тогда вам это нужно?
Я сказал, что просто так интересуюсь, чем живут, чем дышат люди. Учусь разбираться в народе…
Инженер не очень мне поверил. Может, потому, что он целый вечер был настроен кого-то ловить или задерживать. Я понял, почему он мне упорно рассказывал, как после убийства хулиганами чертежника Комарова народная дружина держит весь поселок в кулаке.
Мы не успели отойти от крыльца. Инженеру представился случай отличиться.
