Игорь Гриньков - Белый пиджак ; Люди из тени

Водка при низкой температуре очень быстро охладилась до нужной кондиции и, проскальзывая через ротоглотку, почти не вызывала неприятных органолептических ощущений; минеральная вода, да и только! Не оказывала она и должного опьяняющего воздействия и не грела, окружающий колотун делал свое обманчивое дело. Что касается копченого бычьего хвоста, то он был просто великолепен.

Но очень даже скоро мы с Фаридоном почувствовали, что начали натурально замерзать, тонкие подошвы летних туфель стали примерзать к бетонному полу холодильника, футболки с короткими рукавами и легкие брюки оказались все лишь декорациями, толку от них не было никакого. Еще немного — и мы могли превратиться в сосульки. Но тут заскрежетала заржавленная дверь, в образовавшуюся щель просунулась ухмыляющаяся красная рожа Захара-мясника, задавшего невинный вопрос, не слишком ли жарко нам в помещении и не добавить ли холодку.

Выйдя на свежий воздух, мы с Фредом ощутили, как под промерзшими подошвами туфель буквально плавился асфальт. Минут через пять нас развезло настолько, что асфальт под ногами мог соперничать со льдом по степени скользкости.

Так это укромное место стало спасительным убежищем от преследования милиции и уберегло нас от многих неприятностей…

И вот наступили государственные экзамены. За рамками повествования остались многие пьяные похождения, описывать которые совершенно не имеет смысла; они стереотипны почти у всех пьющих. Я постарался выделить только те, которые каким-то образом иллюстрировали постепенный переход от бытового пьянства к развитию болезненного пристрастия, то бишь, к недугу. За бортом оказались и некоторые другие события, не относящиеся напрямую к предмету описания, а так же, как это ни странно, учеба. Какая-никакая, а она все же имела место в институтской жизни, и не будь этого непреложного факта, разве дотянул бы герой нашего повествования до окончания выпускных экзаменов. Она могла быть более насыщенной, хотя не секрет, что половина вузовского теоретического хлама совершенно бесполезна для дальнейшей трудовой жизни.

Сами выпускные экзамены сдавались по известному шаблону: с утра — сдача-проверка крепких знаний; с обеда и до поздней ночи — обильное обмывание полученной отметки, иногда незаметно переходящее и на следующие сутки. Затем два-три дня усиленного и лихорадочного штудирования материала очередного предмета. И так пять раз. Правда, ритм этот не всегда пунктуально выдерживался.

Так, на экзамен по психиатрии я притащился, как сейчас говорят, с «большого бодуна» и, опасаясь сразить наповал дыхательными «выхлопами» ассистента Ярославского, уселся за стол экзаменатора бочком, что, впрочем, не помогло замаскировать мое состояние. От моего дыхания выражение лица ассистента стало сначала суровым и осуждающим, но постепенно преобразилось в жалостливо-соболезнующее. Впрочем, к психиатрии у меня было особое отношение. Одно время я собирался посвятить себя этой профессии и даже посетил несколько занятий научного студенческого кружка при кафедре. Да и вопросы в экзаменационном билете попались хорошо знакомые. Поэтому, несмотря на раскалывающуюся голову, я бойко, насколько позволяла сухая шершавость языка-рашпиля, тараторил про «деменцию»[4] и другие психические заболевания.

Особенно оторвался я на «онейроиде» — переживаниях яркого фантастического или грезоподобного содержания у ряда психических больных, увязав это с фантасмагорией булгаковского романа «Мастер и Маргарита», очень мною любимого. Известно, что Михаил Афанасьевич страдал этим недугом (онейроидом) и, как знать, родилась бы на свет вся эта восхитительная воландовская дьявольщина, будь он совершенно здоров.

В перестроечные годы многие «желтые» газетки и журнальчики стали в изобилии публиковать «истории болезни» (настоящие и вымышленные) многих известных людей: Сергея Есенина, Владимира Высоцкого и многих других. Но какое отношение имело смакование всей этой «клиники» к творчеству перечисленных людей?

Булгакову, как и Достоевскому, отклонения психического характера позволили: одному — создать удивительную дьяволиаду; другому — проникнуть в темный, подпольный мир подсознательного. Поэтому, полагаю, вполне корректно рассматривать их творчество через призму духовного нездоровья.

Ассистент Ярославский был просто растроган, не ожидая услышать что-либо путное от похмельного, не совсем протрезвевшего после вчерашнего студента, поэтому с особым удовольствием, как мне показалось, вывел в зачетке пятерку, кстати, одну из очень немногих за мою студенческую жизнь.

Затем он значительно посмотрел мне прямо в глаза и произнес с вздохом, как напутствие: «Вся жизнь — это борьба с самим собой!»

Он имел право на эти слова. Умница Ярославский сам сталкивался с определенными проблемами, связанными с алкоголем. Его любимым местом было кафе «Уют» на берегу речушки Кутум; может быть, он жил там неподалеку. Не раз и не два мы были свидетелями, как он торопливо заскакивал в это, не ахти какое, презентабельное заведение, быстро пересекал зал со столиками, направляясь к буфетчику, который при одном его появлении сразу наливал что-то в стакан. Опрокинув содержимое стакана в рот, перебросившись парой слов с буфетчиком и расплатившись, наш ассистент моментально покидал питейное помещение; он не любил «светиться». Хорошие и умные люди, как я заметил (но свою персону вовсе не имею в виду), по какой-то странной закономерности чаще других попадали в жестокие, смертельные объятия «зеленого змия»…

Вручение дипломов происходило в торжественной обстановке, в красивом, помпезном зале Областной филармонии. Перед этим, днем мы уже дали «Клятву советского врача», а не пресловутую клятву Гиппократа, о которой постоянно талдычат несведущие дилетанты и обыватели. Разумеется, многие положения клятвы Гиппократа, к примеру, — «не навреди» — в силу своей универсальности и бесспорной полезности перекочевали и органично вписались в клятву совврача, но последняя содержала и массу идеологической шелухи, без чего в то время и шагу нельзя было ступить.

Из-за жары парни-выпускники, за редким исключением, были без пиджаков, и, опасаясь потерять столь дорого доставшийся диплом во время банкета или послебанкетного буйства, я вручил его на хранение девушке Танюше из параллельной группы, которая тут же шустро положила его в свою сумочку.

Когда дым праздничных фейерверков и петард рассеялся, возникла необходимость ехать за дипломом. Однако случилось так, что вместе с ним надо было обязательно забирать с собой и девушку Танюшу.

Итак, я возвращался в родные пенаты, имя при себе;

диплом врача-лечебника;

девушку Танюшу в качестве будущей жены;

польский фонендоскоп и аппарат для измерения кровяного давления, подаренные друзьями из «фирмы»;

желание славно поработать на благо Родной Страны и республики;

а также сформировавшуюся стойкую алкогольную зависимость.

Заодно я прихватил с собой уже готовые выкройки белого пиджака.

Глава IV

В переполненном автобусе дама с негодованием выговаривает пьяному пассажиру: «Молодой человек, Вы пьяны! Вы ужасно пьяны! Вы безобразно пьяны!»

Пьяный, с трудом ворочая языком, отвечает даме: «А у Вас ноги кривые. У вас ужасно кривые ноги! У Вас безобразно кривые ноги! А, между прочим, завтра я буду трезвым!»

Согласно исторической легенде, Великий киевский князь Владимир, принявший на Руси православие, он же былинный Владимир Красное Солнышко, произнес как-то сакраментальную фразу: «Веселие Руси есть пити!»

Прозорлив, на редкость, оказался достойнейший князь! Надобно лишь заметить, что склонность эта — «веселиться пити», на мой взгляд, не генетическая, тем более, не фатальная. Ее формированию способствовали некоторые исторические условия и конкретные люди. Не следует только думать, что мной владеет параноидальная идея, будто зловредные евреи сознательно спаивали и спаивают простодушный русский народ. У нас своих доморощенных умников всегда хватало в избытке.

Из исторических катаклизмов мне хотелось бы остановиться на следующих, хотя их было гораздо больше. 250 лет татаро-монгольского ига, в результате вынужденной ассимиляции с завоевателями, по идее, должны были резко понизить уровень содержания алкогольдегидрогеназы в печени древних русичей, а также других веществ, расщепляющих алкоголь.

Алкогольдегидрогеназа — фермент, обеспечивающий в организме человека первичное окисление этанола. Чем выше содержание этого фермента, тем быстрее окисляется принятый алкоголь и тем меньше шансов превратиться в алкоголика. Специалисты-наркологи упрекнут меня в примитивном толковании сложного процесса метаболизма алкоголя в организме человека, но я не собираюсь излагать в виде монографии все тонкости многообразных биохимических реакций, иначе читатель заснет уже в конце этого абзаца. Поэтому продолжу.