Пенелопа Лайвли - Фотография
— Кэт? — спросила Сандра.
Оливер, вздрогнув от ее неожиданного замечания, навостряет уши. Только что он преспокойно занимался любимым делом, нескучной рутиной, думал о своем; пальцы его парили над клавиатурой легко и свободно. Он прекращает печатать и оборачивается к ней.
— Сестра. Как она выглядела?
Сандра пристально смотрела на него — так смотрит охотничий пес, учуяв добычу и сделав стойку. Точно так же она смотрела, когда выбирала мясо в магазине или разрабатывала дизайн обложки.
А как выглядела Кэт? Оливер приходит в замешательство. С чего начать, чтобы рассказать о том, как выглядела Кэт?
— Ну, она… — начал было он. — У нее были темные волосы. Не очень высокая.
— Я как-то видела фотографию в конверте, в ящике твоего письменного стола. Обратила на нее внимание, когда ты искал свое старое фото, чтобы показать мне. Девушка сидела у пруда. Это она?
В наблюдательности Сандре не откажешь. Он сразу же понимает, о каком снимке идет речь. Кэт сидит по-турецки на траве возле пруда, в саду у дома Ника и Элейн. Щурится на солнце, с голыми руками и ногами, и лучезарно улыбается прямо в объектив. Она ослепительна. Да, Сандра не могла не заметить такое фото.
— Это она, — отвечает он, — ага.
— Ясно. — Сандра задумчиво смотрит на него. — Значит, она была очень красивая?
— Ну да, — говорит он. — Была, Да, можно сказать, красавица.
— Я подумала, что это фото какой-нибудь твоей барышни.
Оливер слегка обалдел:
— О господи, нет, конечно. Нет, нет.
Сандра одаривает его легкой улыбкой. После чего оборачивается к своему компьютеру. Она узнала о Кэт все, что ей было нужно, и успокоилась.
Оливеру до сих пор не верится, что Кэт больше никогда не войдет в комнату. Что ее больше нет. Как в старые добрые времена — возьмет и войдет. Никто и не ждет ее, Элейн понятия не имеет, где она, — и вдруг вот она, улыбается, смеется: «Вы не очень заняты? Можно напроситься к вам на обед?»
Он видит ее с огромным подносом персиков — не иначе, скупила у какого-нибудь зеленщика всю партию. «Угощайтесь, — говорит она. — Не смогла удержаться. Давайте наедимся до отвала». Элейн поджимает губы. Оливер понимает, о чем она думает: какое расточительство, они же испортятся раньше, чем мы успеем их съесть.
Когда речь заходила о Кэт, Элейн становилась странной. Когда Кэт была рядом, она казалась беспокойной, даже напряженной. Она не сводила глаз с Кэт, но тогда так делали все. И придиралась к ней. Критиковала. Как всякая старшая сестра, но не только. А с Кэт, казалось, все скатывалось, как с гуся вода; она лишь улыбалась, ускользая: «Хорошо, хорошо. Я исправлюсь, обещаю. Лучше послушайте, какое я тут место нашла…»
Кэт. Жалко-то как, думает Оливер. Чертовски жалко. Когда он вспоминает о Кэт, точно луч солнца озаряет его мысли. Вот она рассказывает о том, где побывала, с кем познакомилась, — вся сгусток энергии, неизменно веселая; стоит ей появиться, вокруг все точно оживает. И поэтому невероятно сложно, почти невозможно, поверить в ее — именно ее — смерть.
Иногда он ловит себя на мысли: интересно, а почему я так в нее и не влюбился? В конце концов, в нее многие влюблялись. Но нет. Кэт всегда казалась свободной от всяких оков. В некотором смысле неприкосновенной. Не для него. Всегда преисполненная теплоты, дружеского участия, всегда радостно тебя встречавшая. Но так она относилась ко всем. Почти ко всем. Если Кэт кто-то не нравился, она просто с ним не общалась; не выказывая ни капли неодобрения, разочарования, она точно отгораживалась от неприятного ей человека. Это настоящий талант, думает Оливер. Но это и был ее образ жизни. Если что-то ее не устраивало, она попросту уходила, ускользала, занималась чем-то еще. Во всяком случае, насколько они знали. Он вспоминает, как Элейн коротко спрашивала: «То есть ты больше не работаешь в галерее?», а Кэт небрежно отвечала: «Да там стало все сложно. И потом, я встретила одного славного человека, и он попросил помочь ему с организацией фестиваля».
Иногда Кэт приходила не одна. Оливер не может толком припомнить ни одного из ее кавалеров. Конечно, на них все обращали внимание. Ревновали? Нет, не совсем — скорее по-отечески заботились о ней. Достоин ли этот парень?.. И поскольку один и тот же поклонник редко приходил дважды, а чаще всего она и вовсе являлась в одиночестве, то беспокоиться об этом и вовсе не стоило. Странно, что никто из них долго не задерживался, но у Кэт определенно был талант ускользать — в том числе и от ответа.
Тем удивительнее стало появление Глина Питерса. Оливер прекрасно помнит пришествие Глина Питерса. Сперва изменилась Элейн — в ней появилась напряженность, скованность. А потом в один прекрасный день явилась Кэт, а с ней этот тип, и вел он себя абсолютно уверенно, преспокойно посиживая за обеденным столом Элейн так, как будто имел полное право сидеть за ним, и разглагольствовал, постоянно поглядывая на Кэт. Поначалу Оливер насторожился, как зверь, когда у него встает дыбом шерсть на загривке, но вскоре обнаружил, что зачарован, даже загипнотизирован. Этот парень умел себя подать, без сомнения. Неудивительно, что его пригласили на телевидение. Он говорил так, точно именно ты, как никто другой, сможешь оценить удивительную вещь, которую он сейчас расскажет. Оливер и сейчас слышит его — вот он рассказывает о севообороте в Средние века, о том, как можно определить возраст живой изгороди; смотрит на тебя — и это льстит: приятно, что тебя посчитали знающим человеком.
Интересно, испытывала ли Кэт то же самое? Однажды утром в дверь его кабинета-сарая заглянула Элейн и сказала, по своему обыкновению, быстро и по делу: «Запиши себе, Оливер. Кэт выходит замуж. У нас будет что-то вроде приема. Помнишь Глина, он приходил пару недель назад?» И все. Ну, что ж. Тебе повезло, Глин Питерс. Как же тебе это удалось? Оливер вспоминает Кэт на одной из кухонных посиделок: стол ломится от еды и напитков, Ник болтает, Глин — и того больше; Кэт сидит поодаль, забралась на подоконник, подогнув под себя ноги; рядом с ней — Полли. Полли всегда была там, где Кэт. Кэт заплетает Полли косу — у девочки длинные волосы школьницы. Расчесывает волосы племянницы и поглядывает на Глина — задумчиво, точно хочет задать ему какой-то вопрос. Скоро они должны пожениться. Оливер смотрит на Кэт, выискивая в ее лице, взгляде признаки страсти, но видит лишь этот вопрошающий, почти озадаченный взгляд.
На Кэт невозможно было не обращать внимание, даже если ты не был в нее влюблен. Оттого, что она так выглядела, что была такой. Такой… Какой же она была? — думает Оливер. Она была очень хорошая. Хорошая? Что означает это слово? Какое-то оно пустое. Просто Кэт не могла совершить плохого или мерзкого поступка, не могла причинить никому зла, ни случайно, ни намеренно. Она относилась к людям хорошо — опять это слово! — по-доброму, искренне, участливо. Возникает провокационный вопрос неужели она могла быть такой из-за своей наружности? Потому что мир всегда улыбается внешне привлекательным людям и они могут улыбаться в ответ? Но ведь красота — не залог доброты. В мире было столько недобрых красавиц, взять хотя бы мачеху Белоснежки. У прекрасной женщины может оказаться прескверный характер. Так что теория не имеет ни малейшего подтверждения.
Когда Оливер вспоминает о Кэт, он непременно думает о внутреннем свете, что исходил от нее. Вспоминает, как с ее появлением мгновенно поднималось настроение, день обещал стать ярким, ты ощущал прилив адреналина, бодрости и жизненных сил. И вот что определенно странно, думает Оливер. Даже… нездорово, что ли. Кэт, веселая и энергичная, не была ни особенно умна, ни эрудированна, ни остроумна. Если говорить начистоту, она была абсолютно бесполезной для общества. Не занималась никаким трудом, не имела постоянной работы, ни творческой, ни физической. И матерью она так и не стала — если, конечно, считать материнство пользой для общества. Она просто существовала — как птица или цветок. Человек же не должен просто существовать — так ведь?
Ладно, думает Оливер, это уже чересчур. Достаточно того, что она была очень приятным во всех отношениях человеком.
И еще, могла удивить, застать врасплох. Как-то они вдвоем сидели во внутреннем дворике между домом и сараем, в котором располагался его кабинет. Расположившись на скамейке, они ждали — кого или чего, он теперь уже не припомнит. И тут она повернулась к нему и спросила: «Ты счастлив, Оливер?»
Он даже вздрогнул. Хотел было запротестовать: мол, что за дурацкий вопрос, не хочу я на него отвечать. Вместо этого он умоляюще посмотрел на нее — видимо, предполагалось спросить: «А ты, Кэт?»
Она посмотрела на него в ответ, задумчиво, выжидающе, — казалось, ей действительно хотелось услышать ответ, точно он помог бы ей решить какую-то проблему. А он предпочел смолчать, и она улыбнулась своей ослепительной улыбкой — так, что ты волей-неволей улыбался ей в ответ. «Уверена, что да. Ты слишком умен, чтобы быть несчастным».
