Кристин Анго - Почему Бразилия?

Мы въехали в квартиру в начале января. И началась каторга. Мне достался больной. Понемногу я стала это понимать. Еще меньше приспособленный к жизни, чем я. Раз в два дня у нас наступал кризис. Мы уже слишком привязались, слишком привыкли друг другу, чтобы расстаться. Леонора тоже привязалась к нему. Я не хотела, чтобы через пять лет после Клода и всего через несколько месяцев после переезда в этот город — что стоило ей немалых усилий — она снова пережила расставание. Я не могла писать, так оно и шло день за днем. Я открывала для себя парижскую жизнь, втягиваясь в ее ритм. Эта зима была самой скверной за последние сто лет. Я хотела вернуться. Не собиралась приспосабливаться к такой жизни. Это было ошибкой — считать, что я обязательно хочу встретить кого-нибудь. Раньше мне было лучше. В первый месяц, в январе, я его отталкивала во сне, просыпаясь посреди ночи от того, что отталкиваю его. А он, впервые привязавшись к кому-то, был в панике. Но в сексуальном плане все было удивительно хорошо, и он меня спрашивал: у тебя когда-нибудь было так? Мне приходилось отвечать, что нет. Ничего не развивалось плавно, все шло рывками, и даже то, что удавалось получить, вырывалось силой. Ценой слез и бессонных ночей. Однажды позвонил Матье, я была в слезах, не только из-за всего этого, но еще и потому, что у меня не получалось писать. Мы переехали в первые дни января. Три переезда за два дня: сначала из Монпелье, потом с улицы Виктора Массе и наконец его переезд с улицы Декарта. Квартира была большой, но все в ней поместиться не могло. Какие-то его вещи мне не нравились, а он хотел непременно их привезти. Но только вначале, потом он капитулировал и решил не цепляться за свою мебель. Через несколько дней после переезда, разбирая вещи, я нашла семь писем, оставшихся от отца и непонятным образом избежавших уничтожения. В течение нескольких недель я их ежедневно перечитывала, пытаясь для чего-нибудь приспособить, но у меня не получалось.

Кристин Шварц, улица Мишле, блок 9,

квартира 262, Шатору, Эндр

15 января 1969 г.

Я не смог ответить тебе раньше, потому что в новогодние праздники отсутствовал. Ты прислала мне очень милое письмо. Теперь мне гораздо проще представить себе, как ты сидишь за книгами и тетрадями или слушаешь учительницу. Твои школьные оценки прекрасны, а то, что ты столь многим интересуешься, вообще великолепно. Возможность узнавать новое — одна из самых больших радостей в жизни, и я в восторге от того, что ты это уже так хорошо понимаешь.

Если у тебя будет желание — и только если у тебя будет желание, потому что я не хочу, чтобы ты чувствовала себя обязанной, — я бы с удовольствием получил от тебя еще одно письмо, в котором ты мне расскажешь, чем занимаешься в школе и во что любишь играть.

Я тоже расскажу тебе, что я люблю. И тогда мы будем хорошо знать друг друга к моменту, когда сможем увидеться.

Обними от меня свою маму, а я тебя крепко целую.

Мадемуазель Кристин Шварц,

9/262, улица Мишле, 36 000, Шатору

28 августа 1972 г.

Теперь уже ясно, что нас с тобой связывает невидимая нить, которая не может порваться, потому что она нематериальна. Послушай, я тоже перескажу тебе свою мечту, или почти мечту, что-то вроде ощущения мечты. После твоего отъезда я сам себе кажусь водолазом на глубине, вдыхающим через длинную трубку кислород, который подает с поверхности матрос по имени Кристин. Вещи и людей, составляющих мою жизнь, я вижу через стекло шлема. Предметы немы, а люди жестикулируют и широко открывают рты, словно рыбы. Однажды один из нас дернет за веревку, и я поднимусь на поверхность. А потом снова нырну.

Но это всего лишь мечта, и у тебя есть чем заняться, вместо того чтобы ждать меня на поверхности, а жизнь — достаточно взрослая девочка, чтобы самой знать, что ей нужно делать, и не обращать внимания на наши иллюзии.

Крепко обними за меня свою маму. Посылаю тебе «хоровод поцелуйчиков» (я правильно говорю?), которому ты меня научила. Пиши мне.

Рашель и Кристин Шварц,

9/262, улица Мишле, Шатору

23 июня 1969 г.

Я очень обрадовался, узнав, что в этом году вас обеих ждут прекрасные каникулы. Я буду много думать о вас, и возможно, мне даже удастся встретиться с вами, если ты не против и если у меня самого найдется время на поездку.

Во всяком случае, я бы очень хотел знать ваш адрес и сроки вашего там пребывания. Парочка почтовых открыток тоже бы меня порадовала. Желаю вам прекрасных каникул, хорошей погоды и спокойного отдыха.

Целую тебя.

Я получил твой милый подарок, спасибо. Но еще больше я тебе благодарен за то, что ты блестяще наверстала упущенное из-за болезни. Поздравляю, горячо поздравляю! Как бы я хотел расцеловать тебя от всего сердца.

Твоя мама делает тебе отличный подарок — поездку на каникулы в Прованс, и ты его заслужила. Можешь ненадолго оставить свои учебники пылиться, а сама гляди во все глаза на сверкающие краски, слушай во все уши потрескивающие звуки и вдыхай полными легкими яркие ароматы Прованса. Ты наверняка будешь от них в восторге.

Хороших тебе каникул, Кристин.

Мадемуазель Кристин Шварц,

9/262, улица Мишле, 36 000, Шатору

28 августа 1972 г.

Я немножко удивился и очень обрадовался, сразу получив от тебя письмо. Оно продлевает нашу встречу и добавляет еще одну черточку к твоему образу, который у меня сложился, а то, что я узнал из письма о тебе, нравится мне так же, как и то, что я уже знал раньше.

Твоя этимология слова «кенгуру» заставила меня призадуматься. Я поискал подтверждения или опровержения в словарях, но не нашел ни того, ни другого. Значит, ты, возможно, права, но если хочешь знать мое мнение, то, по-честному, я бы ответил так: «Кенгуру!» Ведь можно дать дипломатичный ответ, используя австралийское словечко.

Я тоже хотел бы всегда быть с тобой, Кристин. Пиши мне.

Мадемуазель Кристин Шварц,

9/262, улица Мишле, 36 000, Шатору

8 сентября 1972 г.

Я ждал твоего ответа с большим нетерпением и рад, что он не задержался. По-видимому, те несколько дней, на которые я в этот раз запоздал со своим письмом, показались тебе долгими, такими же долгими, какими показались бы мне, если бы я должен был ждать столько же. Начнем с вопросов, которые ты мне задаешь.

Да, я пишу книгу, но это будет не чистая лингвистика, скорее, литературное исследование на весьма своеобразную тему, потому что речь пойдет о каталонской литературе.

Нет, я не видел Гейл, но, должен признаться, сожалею об этом.

Да, я читал «Малыша», когда был примерно в твоем возрасте, но «Письма с моей мельницы» и «Сказки по понедельникам»[35] — это маленькие психологические шедевры, тонкие и полные чувств, поэтому я отдаю предпочтение им. Сообщи, что ты думаешь о «Малыше», когда его дочитаешь.

No, my novel is not out. In fact, I suppose you meant to say short story (nouvelle), not really novel (roman). Besides, itʼs neither a novel not a short story, itʼs simply a small article on a linguistic subject. I hope it will be published in the September issue, but Iʼm not sure. You may ask for Vie et Langage in a bookshop this month, if you are interested (two francs), but itʼs not to be found in every bookshop.[36]

Знаешь, никто и никогда не присылал мне поэм. Ты это сделала первой. Мне понравились твои стихи, Кристин, они — биение твоего сердца.

А теперь я хотел бы тебе широко улыбнуться, чтобы увидеть, как покажутся в ответ твои белоснежные зубки. Ага, вижу их. Поцелуй в уголок глаза — за усердие. Обними за меня крепко свою маму и пиши мне.

Мадемуазель Кристин Шварц

9/262, улица Мишле, 36 000, Шатору

17 октября 1972 г.

У меня достаточно времени, чтобы думать о тебе, но не хватает его, чтобы написать. Ты должна это понять, пиши мне, как только у тебя появится время и хотя бы маленькое желание. Я всегда с нетерпением жду твоих писем. Мой Страсбург полон малышек Кристин, которые совершенно неожиданно появляются передо мной: рядом с деревом, которое отказывается назвать свое имя, чтобы напомнить, сколь жалким ботаником я себя проявил во время нашей прогулки по парку Оранжери, или в облике какой-нибудь девочки твоего возраста с лукавыми глазами и хорошо подвешенным языком, чтобы напомнить мне, что ты-то уж все заметишь и за словом в карман не полезешь. Или в аэропорту Страсбурга перед вылетом в Лондон, чтобы сказать мне: может, возьмешь меня с собой, я так хочу увидеть Англию! Но стоит мне сесть за письменный стол — и работа поглощает минута за минутой все то время, что я мог бы посвятить письму к тебе.