Тама Яновиц - На прибрежье Гитчи-Гюми
Сначала, года четыре назад, мамочка взяла Лулу, и хотя Трейф появился всего через несколько месяцев, было поздно – Лулу уже решила, что она сложившаяся личность, причем личность, которая собак терпеть не может. Трейф ее, естественно, обожает. Каждое утро, едва проснувшись, он ползет к ней и осыпает слюнявыми поцелуями, и каждое утро она злобно на него рычит.
– Ты надолго? – спросила мамочка. – Мы хотим съездить к Эдварду в больницу, пока его не забрали в тюрьму.
– В котором часу? – спросила я.
– Посещения с четырех до восьми, – ответила мамочка. – Думаю, поедем часа в четыре. Не люблю ездить по темноте. В темноте я плохо вижу.
– Если успею вернуться, поеду с вами, – сказала я. – Может, дашь мне поводить?
– Ты же видишь еще хуже, чем я.
– Почему бы тебе не попрактиковаться сейчас, Мод, пока светло? – сказала Мариэтта.
– Не хочется, – ответила я и подмигнула ей. – Специально меня не ждите! – Она нахмурилась. – Что, похмелье? – спросила я.
– Если ты надела что-нибудь мое, я твои тряпки маникюрными ножницами изрежу, – сказала Мариэтта.
– Мариэтта! – сказала мамочка. – Тебе не стоит столько пить, если на следующий день у тебя так портится настроение. Ты, случайно, не беременна?
– До встречи! – сказала я, оставив их доругиваться среди луж.
Я позвонила и прождала минут, наверное, десять. Наконец распахнулось окно на втором этаже и в нем появился лорд.
– Это ты? – сказал он. – Слушай, можно, я кину тебе ключи? У меня нет сил спуститься.
– Ради бога, – сказала я. Он положил ключи в носок и кинул их мне.
Я никогда раньше не бывала в доме Колманов, потому что Колманы нас терпеть не могли и несколько раз даже нам назло вызывали полицию. Они обвиняли нас в том, что мы опрокидываем их мусорный бак, ломаем забор, воруем помидоры и спускаем с цепи их собаку. Из всего этого только одно обвинение было отчасти справедливым.
Не знаю, снял ли лорд дом с меблировкой, или это была старая мебель Колманов, но мне так или иначе стало его жаль. Мебель была либо самая примитивная, либо тяжелая и громоздкая, вроде старых буфетов и обшарпанных комодов, когда-то выкрашенных кремовой краской, давно облупившейся. Всей этой рухляди было лет сто пятьдесят, и никто за все эти годы так и не собрался ни починить ее, ни заменить на что-нибудь посовременнее.
Пару минут я рассматривала этот китч, а потом поднялась наверх. Саймон лежал под скромным белым одеялом, перед ним стоял поднос с завтраком.
– Ты разминулась с остальными, – сказал он нервно. – Они только что ушли.
– Знаю. Они сказали, что ты, наверное, отдыхаешь и не стоит тебя беспокоить. Но я подумала, что вряд ли помешаю.
– Что ты, конечно, нет, – сказал он.
Я придвинула к кровати старый стул с деревянной спинкой.
– Ради бога, объясни, что с тобой приключилось. Мне никто ничего толком не рассказал.
– Один из агентов вашего ФБР меня невзлюбил, – сказал он. – Вероятно, он начал бить меня, когда я еще был без сознания. Пострадал самый чувствительный орган.
– Господи! – сказала я. – Интересно, какой именно?
Он смутился.
– В области паха.
– Да нет, – сказала я, – мне интересно, какой именно агент. Вчера вечером в ресторан пришли трое. Если б знала, я бы им пиццу отравила.
– Очень мило с твоей стороны, – сказал он. – Но вчера вечером на месте происшествия их было не трое, а гораздо больше.
– Ты показал врачу паучий укус? – спросила я.
– Я был настолько не в себе, что забыл про него. Твоя мама была так великодушна, что отвезла меня домой.
– Да, – сказала я мрачно. – Об этом я забыла. Она очень великодушно пользуется людьми. Надеюсь, тобой она не попользовалась?
Он закашлялся и залился странным румянцем цвета очищенной хурмы.
– Я так хотел выбраться поскорее из этой больницы, что, по совету твоей мамы, не стал дожидаться выписки, а просто ушел. Надеюсь, у меня из-за этого не будет никаких неприятностей. Не знаю, покрывает ли моя страховка подобные случаи.
– А какая у тебя страховка? – спросила я.
– Нечто под названием «Америкэн юнайтед гар», – сказал он. – Понятия не имею, что в нее входит. Вчера вечером в больнице не спросили, кто будет платить. Значит ли это, что меня обслуживали бесплатно?
– Нет. Во-первых, уверена, что страховка «Америкэн юнайтед гар» не покрывает ничего. Никакая страховка этого не делает, они все для проформы. Во-вторых, тебя все равно найдут и заставят платить. Такие здесь порядки. Но ты же лорд. Разве это не значит, что ты богат?
– Вовсе нет, – фыркнул он. – Я младший сын. Все досталось моему старшему брату.
– Твой отец что, больше его любил?
– Нет, что ты, – сказал он. – Просто у нас так принято. Primo Gem'ture.
– А-а, – сказала я. – А что же твой старший брат сделал со всем своим богатством?
– Большую часть промотал, – сказал он. – Вообще-то, он граф. Живет на Багамах.
– Потрясающе! А что граф Генитуре делает один на Багамах?
– Играет в гольф, – ответил он. – У него есть ресторан. Может, откроет еще один, в Нью-Йорке.
– Ресторан! – воскликнула я. – Подумать только, живет сам по себе на Багамах, имеет ресторан. Ты рассказывал об этом Леопольду?
– Твоему братишке? Нет. А зачем?
– Мой брат очень интересуется ресторанным бизнесом, – сказала я. – Может, когда-нибудь я его туда отвезу. Он слишком юн, чтобы самому отправляться с визитом к Номеру Первому. Я хочу сказать – к твоему старшему брату.
– Как он, бедняжка? – спросил Саймон. – Сегодня он был довольно мрачен. А насчет кикбоксинга я говорил совершенно серьезно. Правда, сейчас я не в форме.
– Ты не представляешь себе, сколько народу мне это говорило. Слушай, я окоченела. Тебе не кажется, что здесь жутко холодно?
– Да? – сказал Саймон. – Прости, пожалуйста. Я этого как-то не замечаю. Знаешь, после стольких лет в английской школе…
– Бедняжка! Забудь о том, что пережил. Я с тобой! – сказала я и расстегнула свой розовый жакет. – Под одеялом гораздо теплее. Можно, я немножко с тобой полежу?
– В кровати?
– Сапоги я сниму, – сказала я и быстро их скинула.
– Да! Как ты пожелаешь! Это просто замечательно! Делай все, что захочется, прошу тебя. Мне так неловко – я сам должен был предложить, только… только я… Просто не знаю, что сказать… Я и мечтать не смел…
– Не кори себя, – сказала я и быстро нырнула под одеяло.
10
– У тебя весьма незаурядный для американки словарный запас, – сказал он, конвульсивно вздрогнув.
– У нас дома как-то оказался календарь, – объяснила я, поправив подушки и вытащив из-под них пару журналов. На Саймоне была пижама в лилово-лимонную полоску.
– Это восхитительно, – сказал он, помолчав немного. – Надеюсь, ты не стала думать обо мне хуже?
– С чего это? – сказала я. С минуту мы полежали в уютной тишине, но вдруг меня кто-то пребольно укусил, и я вскрикнула. – У тебя что, блохи? – спросила я.
Он заговорил одновременно со мной.
– Что это был за календарь? – спросил он.
– По принципу «каждый день – новое слово», – ответила я и сунула руку под одеяло – почесаться.
Он тоже вскрикнул, словно передразнивая меня. Наверное, он не расслышал моего вопроса про блох – похоже, решил, что я визжу совсем по другой причине.
– Не волнуйся! Тебе нечего меня бояться – я ни к чему не способен.
– Да чего там, – ответила я со вздохом. – Знаешь, я здесь все равно не надолго.
– Понимаю, – сказал он. – Но прошу тебя, побудь еще несколько минут. Мне все это удивительно приятно.
– Да я не в том смысле, – сказала я. – Скоро меня не будет в данной местности.
– Почему? О чем это ты?
– Я уезжаю в Лос-Анджелес со своим братом Пирсом. Он собирается стать кинозвездой. Приедешь к нам в гости?
– С превеликим удовольствием, – сказал Саймон. – Непременно. Никогда не бывал в Лос-Анджелесе и давно собирался туда съездить.
– Блеск! – сказала я. – Ой, да, чуть не забыла! – Я полезла в карман, но добралась до него не сразу – брюки были слишком тесные, да и одеяло мешало, а Саймон все это время оптимистично хихикал. – Я принесла тебе пару косяков. В качестве болеутоляющего. – Я протянула ему сигаретки. – Один, правда, немного намок. Надо будет его подсушить.
– Ты просто ангел! – сказал Саймон. – Чем я заслужил такое внимание?
– А моя сестра тебе нравится больше, чем я?
– Твоя сестра? – Он в голос расхохотался.
– Ты разве не находишь ее привлекательной? – Его высокомерный смех меня слегка обидел.
– Я смеюсь не потому, что твоя сестра не привлекательна, – сказал он. – Твоя сестра красавица, и ты красавица. И братья твои красавцы.
– У моего брата есть все шансы стать кинозвездой, правда? – спросила я и взглянула на Саймона. Он был похож на больного туберкулезом поэта времен Первой мировой войны, утонченного и возвышенного. Глядя на его искаженное страданием лицо, я кое-что заподозрила. – Может, ты предпочитаешь мальчиков?
