Константин Семёнов - Попытка № 13
И мужчина продемонстрировал офигевшему залу еловую шишку размером с небольшую авиабомбу. Зал взвыл. Мужчина что-то там ещё пытался петь — никто его не слышал, от хохота, казалось, дрожали стены. Наконец, видимо поняв, что пора вносить коррективы, на сцену выбежали санитары, уложили лётчика на носилки и скрылись за кулисами. Гигантскую шишечку мужчина из рук не выпустил. Опять погас свет.
За пару минут, пока менялись декорации, зал немого пришёл в себя. Во всяком случае, новый акт зрители встретили аплодисментами. Теперь на сцене была операционная — на столе лежал сбитый лётчик в пижаме, вокруг столпилось несколько хирургов в халатах и медсестра. Халаты хирургов были заляпаны пятнами крови, кристально чистый минихалатик медсестры еле прикрывал её роскошные формы.
Хирурги столпились вокруг стола, вновь зазвучала музыка из Jesus Christ Superstar, и обалдевший зал услышал очередной шедевр безымянного либретто.
Хирурги:
Коллеги! Отрежем Мересьеву ноги.
Мересьев:
Не надо, не надо, я буду летать!
Хирурги:
Нам ваша гангрена внушает тревогу,Готовьте же скальпель, пора начинать.
Мересьев:
Не надо, не надо, не надо, не надо,Не надо, не надо, я буду летать!Летать, летать, я буду летать!
Хирурги:
Отрежем, отрежем Мересьеву ноги.Не крылья, не жалко, не ими летать.
Медсестра, покачивая задом, принесла громадную ножовку, хирурги встали к зрителям спиной. Музыка смолкла, лишь монотонно гремели литавры и истеричным фальцетом вопил пациент:
Не надо, не надо, я буду летать!Летать, летать, я буду летать!Летать, летать, я буду…А-а-ааааа! Падлы!!!
Запела соло-гитара, ударник выбил дробь, и хор хирургов торжественно сообщил:
Отрезали Мересьеву ноги!
Из-за спин хирургов вылетели две отрезанные ноги и с грохотом шлёпнулись на середину сцены. В местах отреза ноги были измазаны красным, одна была почему-то в ботинке. Хор садистов издевательски уточнил:
О-о-бе!
И на сцену вылетела ещё одна нога. Без ботинка. В зале началось что-то невообразимое: зрители давились от смеха, визжали, хрипели. Жене казалось, что он сейчас задохнётся. В это время один из хирургов оставил операционный стол, подошёл к ногам, внимательно их осмотрел, поднял ту которая была в ботинке и мощным басом объяснил:
Это ли-шня-я-я!
После этого хирург передал ногу медсестре, и та, грациозно вертя задом, унесла её со сцены.
В зале уже не смеялись. В зале выли, в зале стонали, в зале сползали со стульев. Вроде бы вновь гас свет, менялись декорации — никто уже этого не замечал. Лишь только хоть чуть-чуть стихали стоны, кто-нибудь кричал истерично: «Обе!» И всё начиналось сначала.
Дальнейшее представление оказалось смазанным. Смотреть мешали слёзы и дёргающееся веко, слушать — истеричные вопли в зале. Последней каплей оказалось, когда больной злым баритоном вывел:
Вот алчные звери, отрезали ноги,Отрезали ноги и унесли.Эй, кто там за дверью, ну кто там за дверью,Ну, дайте, ну дайте мои костыли!
Народ, давясь от хохота, ринулся из зала. Женя, сгибаясь и всхлипывая, помчался вместе со всеми. В следующее мгновение он оказался у стен музучилища по-над Сунжей. В песок были воткнуты шесты с нанизанными на них автомобильными камерами. На камерах красовались чёрно-белые шашечки как на такси. Недавние зрители хватали камеры, бросали их в воду и плюхались сверху. Скоро вся Сунжа вплоть до Ленинского моста была усеяна плывущими на камерах молодыми людьми. Играла музыка, сверкал фейерверк, и все пели:
Не надо, не надо, я буду летать!Летать, летать, я буду летать!
Интерлюдия. Можно ли жить без правды?
Уважаемые господа, товарищи, а также дамы и барышни! Уверен, что у вас на языке давно вертится один ехидный вопрос. Ну что ж, давайте! Задавайте, не стесняйтесь! Не хотите? Боитесь? Вот так всегда. А ещё демократия, понимаешь!
Ладно, тогда я сам.
Конечно, очень интересно ознакомиться думаете вы с положением крупного рогатого скота в городе Грозном. Не менее поучительно узнать, что в этом городе росло так много разнообразной зелени (не путать с зелёнкой), что маленьким зелёным человечкам не было проблемы, где прятаться.
Всё это хорошо, познавательно и поучительно скажите вы, но когда же наш гид из радиоточки расскажет нам о самом интересном, о межнациональных отношениях? Ведь это интересует всех в первую очередь! А то развели идиллию, понимаешь! Или это табу?
Успокойтесь, никакое это не табу. Это действительно очень интересная и очень сложная тема. и мы не собираемся её стыдливо замалчивать. Расскажем, вернее, покажем всё как на духу.
Только очень прошу вас, мои принципиальные, смотрите внимательно, очень внимательно и не делайте поспешных выводов. Итак…
Такой картины Женя не помнил совершенно, ни с детства, ни с юности. Он даже сначала не понял, куда это он попал. Грозный ли это? Да нет, вроде всё знакомо, всё узнаваемо — вон кафе «Татабанья», вон магазин «Красная шапочка». Конечно Грозный, где ещё может быть такая кленовая аллея?
Правда, здорово напрягали чёрное небо, холодный ветер и — главное — просто физическое ощущение неуюта и постоянной опасности. Боже, а что это с людьми?!
Люди делились на две категории. Одних было заметно больше, и вели они себя очень странно — двигались медленно, неуверенно, смотрели почти всё время куда-то вниз. А когда изредка поднимали взгляд, можно было сойти с ума — такая там была тоска и безысходность. А ещё все они имели на левой руке красную повязку с буквой «Г» посередине.
Если такой, клеймёный прохожий встречался вдруг с «обычным», то клеймёный тут же уступал дорогу, склонив голову в поклоне. Впрочем, «обычные» тоже были не совсем обычными. На поясе у каждого висел кинжал, или хотя бы охотничий нож.
Господи, да это же чеченцы, а те — с повязками — русские. А буква «Г» видимо обозначает — гаски.[18] Что за бред!
— Смотри, смотри, — шепнул голос, — это так в твоём любимом будущем многие будут представлять межнациональные отношения в Грозном. Смотри внимательно!
И Женя стал смотреть.
Вот молодой чеченец подходит к пожилой паре, протягивает руку и те с поклоном отдают ему кошелёк.
Вот другой небрежным жестом подзывает к себе нескольких с повязками и заставляет их нести свои покупки.
Вот кучка клеймёных терпеливо ждёт, когда трамвай заполнят хозяева и только после этого осторожно поднимаются в вагон. Сесть никто из них не осмеливается. Вдруг кому-то из чеченцев кажется, что в трамвае слишком много народа — несколько лишних вылетают на асфальт с разбитыми лицами.
Вот очередь в магазине, состоящая из одних клеймёных. Очередь почти не движется. Ещё бы — ведь каждую минуту к прилавку подходит носитель кинжала, не обращая на очередь никакого внимания.
Вот несколько чеченцев спокойно и вальяжно выходят из машины, внимательно оглядывают женщин в очереди в парикмахерскую. Один подходит к молодой рыженькой девушке, закидывает её на плечо и несёт к машине. Девушка рыдает и тихо просит: «Помогите!»
Прохожие реагируют по-разному. Большинство делает вид, что ничего не происходит, мужчины прячут глаза.
— Гады! — шепчет здоровенный мужик с повязкой на руке.
— Тише, — шипит его сосед, — ничего с ней не будет. Подумаешь — четверо! Переживёт, ещё молодая.
— А чего её-то? — недоумевает высокая женщина с бюстом, для которого ещё не придуман размер. — Пигалица! Ни сиськи, ни письки! Вот как настоящие мужики, так сразу хрен знает, кого выбирают! Я тоже хочу! Меня возьмите!
— Сука! — цедит сквозь зубы здоровенный. — Тебе, что своих не хватает?
— Своих?! На хрен мне такие «свои»? Вам бы только водку жрать! Да у вас кроме рогов и не стоит ничего!
Рыженькая, оцепенев от ужаса из последних сил шепчет: «Пожалуйста, не надо, пожалуйста». Слёзы текут по её тоненькому, даже сейчас прекрасному лицу и какой-то парень в очках не выдерживает. С отчаянием камикадзе бросается он на защиту, бросается и…падает на асфальт обезглавленный.
После этого чеченцы начинают спокойно и деловито отрезать головы всем клеймёным мужчинам подряд. Потоки крови заполняют тротуар, стекают в ливнёвую канализацию и скоро Сунжа окрашивается в ярко-красный цвет.
