Михаил Анчаров - Прыгай, старик, прыгай!
— Нет, всё правильно, — ответил Громобоев. — Простите, Аичка ещё не ушла?
— При чём тут Аичка? — спросил директор.
— Володин, позовите её сюда, — сказал Громобоев. — Быстренько.
— Она не пойдёт, — сказал Фонин.
— Володин, только совсем быстренько, раз-раз.
Володин выскочил из комнаты. Остальные посмотрели на Громобоева.
— Что такое, товарищ Громобоев? — строго спросил Сергей Иванович.
— Простите. Минуточку, — сказал Громобоев.
И тут Володин вводит заплаканную Аичку.
— Ну что вам? — говорит она. — Не могу больше.
А Громобоев спрашивает её после паузы:
— Скажите, Аичка, Васька-полицай знает, что следствие веду именно я?
Все начинают медленно подниматься.
— Что? — спрашивает Аичка и отступает к дверям кабинета.
— То, что вы слышали, — говорит Громобоев. — Он знает, что фамилия моя Громобоев?
— Нет, — сказала Аичка.
Общее замешательство ветром пронеслось по кабинету.
— Вы скрывали от него мою фамилию, да?
Аичка не ответила.
— Вы боялись за меня и за свою тётю?
Она молчит.
— Ничего не бойтесь, — говорит Громобоев. — Я все понимаю.
Она молчит.
— Передайте ему, чтобы он немедленно вылезал. Ничего не бойтесь.
— Он не пойдёт, — сказала Аичка.
— Пойдёт. Назовите ещё раз мою фамилию. И скажите, что если придёт сам, то, возможно, получит срок, а если не пойдёт, то в тюрьму посадят меня… потому что я пристрелю его как собаку. Он меня знает. Володин, проводите её…
— Нет уж, — говорит майор, достаёт пистолет из сейфа, суёт его в карман. — Давайте-ка я.
— И я… — говорит директор.
И они уходят провожать Аичку.
— Ну вот дело и закончено, — говорит Громобоев.
— Вы всё время знали? — спрашивает Сергей Иванович.
— Нет. Догадался, когда Аичка заплакала…
Сергей Иванович и Фонин смотрят на него.
— Он её всё время шантажировал, — сказал Громобоев. — Аичка боялась, что он расскажет, кто мы такие… я и её тётя, которая меня никогда не понимала.
Он поднимается и складывает бумаги, потом говорит:
— Когда его приведут, пусть майор спросит, куда он девал нож, которым его якобы убили. Не могу догадаться… Остальное мне неинтересно.
И уходит.
— Вот даёт Громобоев, — говорит Фонин. — Вот даёт!
Потом без стука, мягко так распахивается дверь и входит возбуждённый майор.
— Васька Золотов в прихожей сидит. Сам прибежал, ублюдок. Говорит: «Громобоев знает, что я живой». Говорит: «Я об этом догадался, когда сарай, где я прятался, ветром сдуло».
Провожали Громобоева и Миногу.
— Кто вы такие? — спросили их напрямик. — Может, разведчики?
— Нет.
— Может, вы старые боги?
— Нет.
— Может, вы пришельцы?
— Нет.
— А кто же вы?
— Мы — это вы.
— Непонятно. Оставайтесь. Жили бы здесь…
— Мы придём, когда вы поймёте…
Незначительный Сулин ловил удочкой рыбу, то есть не нарушал правил охоты и рыболовства, но рыба не клевала.
Проходивший майор спросил его:
— Отчего мрачный, Сулин?
— Не ловится. Не фартит.
— А зачем ловишь?
— Другие же ловят.
— А ты рыбу любишь?
— Нет.
— Потому и не ловится, — сказал майор с внезапной яростью. — А ну давай отсюда!
И долго смотрел ему вслед.
Аверьянов и Абрам везли по шоссе оборудование для универсама, который заканчивали строить вместо захудалой Абрамовой продпалатки, и увидели, как по вечернему шоссе от города двигались несколько человек. Они пригляделись и поняли, что это из города уходили водолазы.
Они играли в чехарду и кричали:
— Прыгай, старик, прыгай!
И Громобоев прыгал, придерживая шляпу.
Рядом шли художник налегке и Минога. Художник играл на губной гармошке, а Минога шла босиком, легко, будто танцевала.
И последнее.
Незадолго до их ухода из города на месте костра на берегу реки расцвёл невиданной красоты огромный цветок.
Город бегал его смотреть в нерабочее время. И, не ожидая зимы, его накрыли оранжереей.
Приехала комиссия, вызванная учителем ботаники, но определить, что за цветок, не смогла. В справочниках его не оказалось. Хотели было срезать его, чтобы изучить, но городские хулиганы не дали.
Сказали, что «начистят хлебало каждому, кто подойдёт к цветку ближе чем на четыре лаптя».
Тогда комиссия запросила у Миноги, не знает ли она? Минога ответила лениво, что не знает.
Но город смеялся.
