Амели Нотомб - Страх и трепет

Я подходила к окну и старалась мысленно перенестись на одиннадцать остановок от этого здания, но не могла различить дом, куда стремилась моя душа: «Видишь, нет никакого дома, где тебя ждут. Ты сама его придумала, вот и все».

Мне ничего не оставалось, как прижиматься лбом к стеклу и выбрасываться из окна в манившую меня пустоту. Я единственный человек в мире, с которым случилось такое чудо — падение из окна не погубило, а спасло мне жизнь. Наверное, еще и сегодня по городу раскиданы кусочки моего тела, которое каждый раз вдребезги разбивалось.

Шли месяцы. Время с каждым днем все больше утрачивало для меня свой смысл. Я не могла сказать, быстро оно течет или медленно. Моя память стала функционировать как сливной бачок. Вечером я тянула за цепочку, и воображаемая щетка помогала стереть последние следы дневных нечистот.

Совершенно бессмысленный ритуал, так как по утрам раковина моего мозга вновь покрывалась все той же грязью.

Человечество давно подметило, что уединенное пребывание в туалете наводит на глубокие раздумья. Поскольку я превратилась в кармелитку бытовых удобств, мне ничего другого не оставалось, как размышлять. И здесь, в кабинете задумчивости, я поняла очень важную вещь: вся жизнь японца — это его предприятие.

Об этом говорится в любой статье или книге, рассказывающей об экономике Японии. Но одно дело прочитать и совсем другое — убедиться в этом самой. Работая в нужнике компании «Юмимото», я почувствовала на своей шкуре, что это означает для ее сотрудников и для меня.

Мой крестный путь был не более мучительным, чем житье-бытье моих японских коллег. Просто я скатилась ниже, чем они. Но я никому не завидовала. Их положение было куда плачевнее моего.

Бухгалтеры, которые по десять часов кряду переписывали бесконечные цифры, казались мне жертвами, принесенными на алтарь божеству, не обладающему ни величием, ни тайной. Во все времена смиренное человечество покорно склонялось перед непонятными ему силами. Но раньше, по крайней мере, ему виделось в этом нечто мистическое. Теперь у людей уже нет иллюзий. Они посвящают жизнь пустоте, за которой ничего нет.

Общеизвестно, что в Японии самый высокий процент самоубийств. Меня удивляет, почему здесь не кончают с собой еще чаще.

Что ждет скромного бухгалтера, чей мозг иссушен цифрами, за порогом его предприятия? Непременное вечернее пиво в компании коллег, таких же зомбированных, как он, ежедневная давка в метро, уснувшая до его возвращения жена, раздражающие его дети, сон, затягивающий, как воронка в умывальнике, из которого уходит вода, такие редкие, но бестолково использованные отпуска — разве это жизнь?

Самое грустное, что по международным стандартам эти люди живут гораздо благополучнее, чем во многих других странах.

Наступил декабрь, пришла пора подавать заявление об уходе. Какое заявление, скажете вы. Когда истекает срок контракта, не нужно подавать заявление. Но нет. Я не могла просто дождаться вечера седьмого января 1991 года, пожать несколько рук на прощание и уйти на все четыре стороны. В стране, где до недавнего времени, по контракту или без оного, на работу нанимались на всю жизнь, нельзя уйти, презрев сложившийся ритуал.

По традиции, мне надлежало заявить о своем уходе на каждой ступени иерархической лестницы. Получалось, что я должна сделать это четыре раза, начиная с низшего звена, то есть с Фубуки, а дальше шли господин Сайто, господин Омоти и, наконец, господин Ханэда.

Я мысленно подготовилась к этой церемонии. Само собой, я решила никому и ни на что не жаловаться.

К тому же я получила отцовский наказ: вся эта история ни в коем случае не должна бросить тень на добрые взаимоотношения между Бельгией и Страной восходящего солнца. Нельзя даже намекнуть, что кто-то из работающих на фирме японцев был со мной не очень вежлив. Объясняя, почему я хочу покинуть столь выгодное место, я имела право говорить только от первого лица единственного числа.

Поэтому никакого выбора у меня не было, и мне ничего не оставалось, как взять всю вину на себя. Это было смешно, но я полагала, что начальники из чувства благодарности за то, что я помогаю им не потерять лица, прервут мой монолог, чтобы возразить: «Не наговаривайте на себя, у вас много хороших качеств!»

Я испросила аудиенцию у моей непосредственной начальницы. Она назначила мне встречу после полудня в пустом кабинете. Когда я шла на эту встречу, демон шепнул мне на ушко: «Скажи ей, что как мадам Пипи в другом месте ты зарабатывала бы куда больше». Я с великим трудом заставила демона угомониться и, усаживаясь перед своей красавицей, едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться.

А демон в эту секунду снова прошептал: «Скажи, что ты останешься еще на годик, если в сортир поставят тарелочку и каждый посетитель будет кидать в нее по пятьдесят иен».

Я больно кусала себе щеки изнутри, чтобы сохранить серьезный вид. Но мне это плохо удавалось, и я никак не могла заговорить.

Фубуки вздохнула:

— Ну же! Вы хотели мне что-то сказать?

Чтобы спрятать улыбку, я опустила голову как можно ниже, что придавало мне покорно-униженный вид, который должен был порадовать мою начальницу.

— Срок моего контракта заканчивается. И, к моему великому сожалению, я вынуждена заявить, что отказываюсь от его продления.

Я говорила тихим и робким голосом, как и подобает самой обычной японской служащей.

— Вот как? И почему же?

Какой потрясающий вопрос! Не я одна играла комедию. Тогда я решила обезоружить ее своей иронией:

— Компания «Юмимото» предоставила мне безграничные возможности для проявления моих способностей. И я буду ей за это вечно благодарна. Но, увы! я не смогла оправдать эту честь и оказалась не на высоте.

Тут я умолкла, так как чуть не рассмеялась, и снова стала кусать себе щеки. Однако Фубуки восприняла мою соловьиную песнь совершенно серьезно и сказала:

— Да, это так. Как вы думаете, почему же вы оказались не на высоте?

Я не могла скрыть изумления и подняла голову, чтобы взглянуть на нее: неужели она спрашивает, почему я оказалась не на высоте юмимотовских нечистот? Неужто она и сейчас не может удержаться от своей неистребимой потребности постоянно унижать меня? И если этот так, то какова же истинная природа тех чувств, что она ко мне испытывает?

Глядя ей прямо в глаза, чтобы не пропустить ее реакции, я произнесла заведомый вздор:

— У меня не хватило для этого интеллекта.

Меня, естественно, вовсе не интересовало, какой интеллектуальный уровень требуется, по ее мнению, для мытья унитазов. Я жаждала узнать, придется ли по вкусу моей мучительнице столь решительное самоуничижение.

Ее лицо, как у всякой хорошо воспитанной японки, оставалось совершенно неподвижным и бесстрастным. Потребовался бы сверхчувствительный сейсмограф, чтобы зарегистрировать легкое сжатие челюстей, вызванное моим ответом: она торжествовала.

Но для полного счастья ей этого показалось недостаточно, и она решила продлить удовольствие:

— Я тоже так думаю. А почему у вас не хватило интеллекта?

Ответ напрашивался сам собой. И я продолжала веселиться:

— Потому что мозг у западного человека хуже развит, чем у японцев.

Мой ответ привел Фубуки в восторг. Восхищенная моей готовностью угадывать и удовлетворять все ее желания, она решила развить тему:

— Это действительно так. Но не стоит все же преувеличивать отсталость западного человека. Вам не кажется, что ваша никчемность проистекает от вашей собственной неразвитости?

— Безусловно.

— Поначалу я думала, что вы хотите саботировать деятельность компании «Юмимото». Поклянитесь, что вы не притворялись такой глупой.

— Клянусь.

— Вы сами сознаете свою неполноценность?

— Да. Компания «Юмимото» помогла мне это осознать.

Лицо моей начальницы сохраняло полную бесстрастность, но по ее голосу я догадывалась, что роту нее пересох. Я была рада, что благодаря мне она испытывает физическое наслаждение.

— Наше предприятие оказало вам тем самым большую услугу.

— И я буду вечно признательна ему за это.

Мне тоже нравился сюрреалистический характер нашего обмена любезностями, который, как я поняла, возносил ее на седьмое небо. По сути, это был очень волнующий момент.

«Милая моя Снежная Буря, если я могу так легко доставить тебе блаженство, не стесняйся, обрушивай на меня свои колючие хлопья, свои острые, как кремни, ледышки, свои тучи, тяжелые от ярости, я согласна быть бездомной сиротой, потерявшейся в горах, на которую твои тучи изливают свою злобу, я не буду прятать лицо от шквала твоих ледяных брызг, мне это совсем не трудно, и до чего же приятно наблюдать, с каким наслаждением ты сечешь мою кожу оскорблениями, но все твои пули летят мимо цели, дорогая Снежная Буря, я не позволила завязать себе глаза и бесстрашно стою перед твоей расстрельной командой, потому что столь долго ждала минуты, когда увижу наконец удовлетворение в твоих глазах».