Майлз на Гапалинь - Поющие Лазаря, или На редкость бедные люди

Без сомнения, я долго стоял на самой вершине, прежде чем разглядел расположение местности. Там, на вершине, была прекрасная, гладкая равнина, тут и там были озера, и между ними текли бурные желтые реки, наполняя мои уши совершенно неземным гулом. Кое-где виднелась то цепочка белых скал, расположенных в стороне, то пасть бездонного провала с черным входом, куда низвергались в вечном падении быстрые воды. Определенно, неестественный вид имело это место, и как ни плоха была Корка Дорха, в то время я готов был превозносить ее.

Я начал обследовать и прочесывать местность, бредя, спотыкаясь, а кое-где и ползком, смотря, не обнаружатся ли остатки лодки или следы пребывания Маэлдуна О’Понаса. В кишках у меня свербило от голода, а несказанная усталость нездоровым покоем разливалась по обессилевшим рукам и ногам. Тем не менее, поскольку я понимал, что мне рукой подать до вечности и что невелика возможность улучшить мое скверное положение, я продолжал, как потерянный, бросаться туда и сюда, и глаза мои жадно искали человеческое жилье, а глотка моя пыталась не слишком сильно наглотаться дождя. Так продолжалось долгое время.

Не знаю, не провел ли я незаметно для себя какую-то часть дня во сне или без чувств, и если так случилось, то мне удивительно теперь, что я вообще проснулся. Как бы там ни было, мне показалось, что ночной сумрак спускается посреди утра, и что холод и мощь бури нарастают. К этому времени вся кровь из меня вытекла, и я уже собирался покориться судьбе, лечь покладисто в грязь и обратить свое лицо к вечности, когда увидел огонек, слабо светящийся вдалеке, тусклый и теряющийся за туманом и завесой дождя. В сердце моем слегка шевельнулась радость. Мужество вернулось ко мне, и я ринулся на заплетающихся ногах, но бодро, по направлению к свету, – если только это был свет. В этом крылся, по моему мнению, единственный шанс, отделявший меня от входа в вечность.

Это действительно был свет, и шел он из пещеры, которая тянулась между двумя большими скалами. Вход в пещеру был узким и тесным, но, конечно, и я был тощий, как весло, после всех тягот и невзгод и по причине потери крови в тот день. И вскоре я уже был внутри, разом спасшись от бури; впереди был виден свет, и я продвигался к нему. У меня не было никаких познаний насчет того, как пробираться ощупью в каменной пещере, однако я все-таки бойко продвигался вперед, направляясь туда, где горело это пламя.

Когда я дошел туда, можете мне поверить, я не слишком обрадовался, оценив расположение этого места, общество, там находившееся, и дело, в которое я ввязался. Там, внутри, была келья или маленькое низкое помещеньице, где места хватило бы на четыре-пять человек; было оно диким, голым и каменистым, и вода капала со стен. Большие языки огня выстреливали с каменного пола, а рядом с ними живо журчал источник родниковой воды, и ручей бежал по полу в мою сторону, к выходу из пещеры. Но тем, отчего я остолбенел, был старик, сидевший в дальнем от меня углу, у огня; под ним было что-то вроде каменного стула, и по всему похоже было, что он мертв. На нем была пара тряпок непонятного вида, руки и лицо обтягивала морщинистая коричневая кожа, и вид у него был совершенно чудовищный. Глаза его были закрыты, рот с черными зубами открыт, и голова бессильно свесилась набок. Приступ дрожи охватил меня – как от холода, так и от ужаса. Я встретился наконец с Маэлдуном О’Понаса!

Вдруг я вспомнил о замысле, приведшем меня в это место, и – да буду я жив и здоров, произнося это, – не успел я вспомнить о золотых монетах, как они уже были у меня в горсти! Здесь, справа, у меня под руками, они разбросаны были повсюду по полу, тысячи их, вперемешку с золотыми кольцами, драгоценностями, жемчугами и тяжелыми золотыми цепями. Кожаный мешок, откуда они высыпались, лежал здесь же, и это была настоящая удача, если учесть, что я был в то время голышом, без мешка и без кармана. Руки мои сами собой принялись сгребать золотые монеты как могли, и вскоре в мешке было столько золота, сколько я был в силах унести. Во время этой работы я чувствовал, как мое сердце расцветает и отстукивает ритм песенки.

У меня не было ни малейшего желания смотреть в сторону мертвеца, и когда золото было собрано, я ощупью двинулся прочь, обратно через всю пещеру. Я достиг выхода из пещеры, и ужасающие голоса ветра и дождя хлынули мне в уши, когда в голову мне с шумом стукнула пагубная мысль.

Если Маэлдун О’Понаса мертв, кто разжег огонь и кто его поддерживает?

Не знаю, не потерял ли я в то время здравый рассудок из-за пережитых мною несчастий и жестокости неба. Как бы там ни было, я сделал не что иное, как вернулся назад, к человеку, сидевшему там внутри. Я нашел его в точности в том же положении, в каком оставил. Я стал осмотрительно продвигаться в его сторону, ползя на животе и отталкиваясь коленками и руками от залитого водой пола. Вдруг одна из моих рук заскользила, голова дернулась, и я страшно шмякнулся лицом об пол. Так я отведал желтой воды, бившей из источника рядом с огнем, и, отведав ее, подскочил.

Я набрал немножко в ладонь и жадно выпил. Без сомнения, это было не что иное, как виски! Оно было желтое, горькое, очень крепкое, но вкус его был настоящим. Ручей спиртного вытекал из скалы передо мной и тек себе дальше, и никто не пил и не покупал его. В голове у меня зародилось изумление настолько острое, что оно даже оцарапало меня. Я припал к источнику, из которого струилась желтая влага, и поглотил ее столько, что каждая моя жилочка затрепетала. Я пристально всмотрелся в пламя, поравнявшись с ним, и мне стало ясно, что там бил еще один родничок того же спиртного, но только он горел – то высоким, то низким пламенем, смотря по тому, как вытекала жидкость.

Конечно, так оно и было. Даже если Маэлдун О’Понаса и умер, ясно было, что он жил годы и годы, подкрепляясь виски из первого источника и избавленный от холода жаром второго, – тихо проводил он свою жизнь, не зная никакого горя, как в свое время Седрик О’Санаса среди тюленей.

Я посмотрел на него. Он не шевелился и даже не дышал. Страх не позволял мне подойти к нему, но, оставаясь на месте, я произвел сильный шум и кинул в него камнем не из легких, который ударил его в переносицу. Но он не шелохнулся.

– Да, этот навряд ли что скажет, – сказал я наполовину сам себе, наполовину вслух.

Сердце мое вновь подскочило. Я услышал голос, идущий изнутри мертвеца, как если бы кто-то говорил сквозь толстый шерстяной плащ, хриплый, нечеловеческий голос полуутопленника, который на минуту отнял у меня все силы.

– А кой сказ тебе люб?

Я оставался нем, совершенно не в силах ответить на вопрос. И тут я увидел, как мертвец – если он только и впрямь был мертв, а не пропитан спиртным до мозга костей, – постарался устроиться поудобнее на своем каменном сиденье, протянул свои старые ноги к огню и прочистил горло перед тем, как начать рассказ. Вновь раздался его слабый и немощный голос, и я чуть не умер со страха.

– Неведомо было, почто прозвали Капитаном мужа, что был волосом светел, лицом бел, а телом мал и немощен. И его приютом, жилищем и обиталищем всечасным был дом, беленный известью, в укромном углу дола. И было в обычае его проводить год так: с Белтайна[20] по Самайн[21] – на пьянствии в Шотландии, с Самайна же по Белтайн – в Ирландии. В оно время…

Не знаю, прилив ли тошноты или ужаса нахлынул на меня при звуках этой замогильной речи, но только я как-то собрал все свое мужество, и когда я вновь почувствовал великое движение небесных сфер, то был уже снаружи, под хлещущими бичами дождя, мешок с золотом лежал на моей нагой белой спине, и я скатывался вместе с ручьем по откосу вниз с горы на равнину. Я чувствовал себя то подброшенным в воздух, в мокрые бескрайние небеса, то почти тонущим в озере, то разбитым и изломанным о скалы, то на меня обрушивался град тяжелых и острых предметов, которые раскалывали мне голову и тело. Без сомнения, то, как я съезжал с пика вниз, было ужасно, но вскоре на своем пути я ударился об острую вершину скалы, что полностью отняло у меня всякую связь с моими органами чувств, и я полетел вниз на гребне воды и ветра, как соломинка, без чувств и без сознания.

Когда я снова пришел в себя, было утро, и я лежал простертый на спине в мягкой, на редкость грязной грязи, подобной которой не найти нигде, кроме как в Корка Дорха. Вся моя кожа была изорвана и висела клоками, в точности как старая одежа, но какое бы предсмертное окоченение ни свело мою руку во время падения, мешок с золотом по-прежнему благополучно был у меня в горсти. Я был в миле пути от того дома в нашем местечке, который давал мне приют во время сна.

Несмотря на все свое изнурение и изнеможение, я был доволен. Попытка подняться на ноги заняла у меня полчаса времени. Когда я в конце концов встал, то зарыл мешок с золотом в землю и после этого двинулся, хромая, к дому. У меня были деньги, и они были в надежном месте. У меня получилось, мне все удалось! Я попробовал было затянуть песню, но у меня не оставалось ни малейшего голоса. Горло мое было продырявлено, и, поистине, как рот, так и язык мой далеки были от хорошего состояния.