Григорий Диков - Пастух
Поравнялся мальчик с Нилом и придержал коня. Посмотрел черными очами, улыбнулся ласково, голову приветственно наклонил и дальше поехал. Ступает тихо, сеет серебряными семенами вокруг, а табун за ним на отдалении следует. Нил тоже пошел за мальчиком. Идет и глаз отвести не может: как все вокруг красиво и чудно! И звон вокруг — то ли от луны, то ли от звезд, то ли от сеятеля.
Так обратно на верхушку холма дошли. Вдруг внизу у дороги окрик раздался. Нил голову повернул, смотрит — по дороге телега едет, а на ней парнишка знакомый из соседней деревни. Руки ко рту приставил и кричит:
— Дядя, подвезти до дому, а?
Нил с досадой ему махнул — не до тебя, мол, сейчас! — и стал смотреть обратно, где только что был мальчик на вороном коне. Глядь, а того и след простыл! Трава больше не светится, и звезд на небе поубавилось, стало все окрест по-обычному. И табун разбрелся, снова все лошади головы опустили, траву жуют на своем прежнем месте.
Делать нечего, Нил парнишке знаком показал, чтобы тот его подождал, и побежал бегом с холма. На телеге-то удобней до дома добираться.
Когда дома оказался, рассказал обо всем Ферапонту. Тот его поздравил:
— Это знак тебе, я точно знаю. Теперь ты людей лечить сможешь, помощники к тебе приходить начнут. И безо всякого даже отвара, если силы много.
19. Знахарь
И верно — открылась с тех пор в Ниле лекарская сила. Начали они с Ферапонтом вдвоем пользовать тяжелых больных, от которых отказались городские доктора и кому Ферапонт в одиночку помочь не мог.
Раньше к расстриге все больше крестьяне ходили, из окрестных деревень, а теперь пошли разговоры по округе, что у старого знахаря молодой поселился, силы невиданной. Потянулся к ним в избу разный люд: сперва мастеровые с разнорабочими, а потом стали и мещане заезжать, и даже купцы. А один раз из-за Волги приехал поп с больной дочерью. Приехал скрытно, ночью, чтоб епископ не прознал, заплатил щедро и велел молчать.
Нила сперва побаивались за его вид, особенно бабы и дети. «Горелым» прозвали, не хотели на его лицо белесое, без бровей и ресниц, смотреть, прятали глаза. А Нилу наоборот надо было в глаза человеку заглянуть. Он на кого как посмотрит, так всю душу наизнанку и вывернет, все страхи, расстройства и тайные желания обнажит. Потому и леченье ему удавалось. Он больного не столько от телесных болезней пользовал, сколько от душевного недуга.
Смотрит на Нила Ферапонт и не нарадуется:
— Угадал я в тебе лекаря! Ты только окоротись, лишнего на себя не бери, со смирением к делу приступай. Всех не вылечишь, всем не поможешь. Есть такие болезни, что не в нашей власти, ни в моей, ни в твоей.
Нил удивляется:
— Разве я не все болезни могу лечить?
— Да нет, — отвечает Ферапонт, — все только Господь мог.
А Нил все мечтает:
— Скажи, Ферапонт, нам лекарская сила дана против разных болезней, и много уж людей мы от могилы спасли, не перечесть. А вот старость победить не можем. Как так? Может, и против старости снадобье поищем?
Ферапонт руками на него машет:
— Что ты, что ты, замолчи! Только хуже сделаешь. Старость — не болезнь, не наказание, а венец жизни. Кто умеет старость правильно прожить — тот спокойно умрет и к лику святых причислен будет. А ты что ж, хочешь вечно молодым быть?
— Да нет, — отвечает Нил, — я о тебе, старинушке, думаю. Ну да ладно, Бог с тобой. Говоришь, старость венец? Ну и носи тогда этот венец на здоровье…
Так год прошел, за ним другой, а потом и третий. Живет Нил у расстриги жизнью размеренной и бесстрастной, будто в монастыре. Рано встает, молится прилежно и долго. Ест скромно, но досыта. Весь день они с Ферапонтом людей пользуют, готовят отвары и делают мази. Или по хозяйству хлопочут, если никто не пришел. А по вечерам старичок книгу волшебную достает и Нилу читает, учит разбирать тайные письмена. Много в той книге было непонятного, и в каждой ее строчке заключено множество смыслов. Сколько ни читай ее — каждый раз найдешь что-то новое, чего раньше не замечал, о чем не задумывался.
Хорошие то были годы! Не знал Нил ни тревог, ни забот. Будто бы Ферапонт все заботы себе забрал, в котомку сложил и в темной лесной чаще на сучок повесил. Только такой уж был у Нила характер — не мог он долго на одном месте сидеть и малым довольствоваться. Как четвертый год минул, стал он расстригу подговаривать:
— Давай, старик, в город подадимся. Мы всех докторов городских за пояс заткнем, в два счета, много денег заработаем. А тут что за заработок? Разве что полдюжины яиц принесут или меда в туеске.
Ферапонт ему в ответ:
— В городе и так доктора есть, а мы на своем месте нужны. Если уедем — кто здесь останется? Мы силушку из этой вот земли черпаем, здесь наше и есть служение. А денег нам не надо — что крестьяне приносят, того и тебе, и мне хватает.
Только Нила не отговоришь. Что ни день, он Ферапонту на скуку жалуется и просит отпустить его хотя бы на два-три дня, недалеко. Стал с другого бока заходить, на Писание ссылаться.
— Я как тот нерадивый раб, который талант в землю зарыл. Отпусти меня, Ферапонт, по деревням походить. Я за неделю стольким людям помогу, скольких мы здесь за два месяца вылечиваем!
Ферапонт отнекивался сперва, да долго противиться не мог и разрешил наконец:
— Бог с тобой, поступай как знаешь. Я тебе не мамка, насильно тебя дома держать не буду. Иди, попробуй силу в людях, только себя блюди и возвращайся поскорей.
Справил себе Нил новые сапоги и стал ходить по деревням. На три, бывало, дня уйдет или на четыре, а все ж всегда возвращается в положенное время, как обещался. И деньги приносит, что заработал, все до копейки в кубышку складывает, которая у них со стариком на черный день была припасена.
И чем больше Нил по округе в мир выходит, тем реже Ферапонт из избушки наружу показывается. Годы, видать, уже не те — начал старик сдавать, и не по болезни какой, а по дряхлости. Глаза ослабли, ноги не носят, уши слышат плохо. И врачевать ему трудно. Бывало, приведут к нему болящего, а он отказывается — приходите, говорит, послезавтра, когда Нил вернется. А когда Нил рядом, Ферапонт ему уже сам не помогает. Лежит на печке, кряхтит и оттуда советы дает. И ворон Захарка подле него сидит и каркает изредка, вроде как поддакивает Ферапонту.
А Нилу советов уже не надобно. Он лучше Ферапонта все травы и снадобья выучил, все заговоры и молитвы помнит. Да и люди все больше к нему стали приходить, а не к Ферапонту. Превзошел Нил учителя и умением, и славой.
Как-то раз Нила в большое село вызвали, по ту сторону Волги. Он на три дня уехал, а как вернулся, в избу зашел, видит — Ферапонт на полулежит, без сознания. Нил его кое-как разбудил. Дышит старик тяжело и сипло, жар у него. Смотрит на Нила слезящимися глазами и бормочет что-то несвязное:
— Не уберег… не исправил…
А чего не уберег или не исправил — не понять.
Уложил Нил старика обратно на печку, тулупом накрыл и стал обихаживать. Весь день вокруг колдовал, дымом обкуривал, заговоры читал, примочки на лоб делал и к запястьям пучки травы привязывал. К вечеру Ферапонту вроде полегчало, заснул он крепким сном. Нил уже и сам ложиться собрался, как вдруг слышит — за спиной дверь скрипнула и шорох раздался. Стал Нил вглядываться, свечу в глиняном плошке взял и светит в тот угол, откуда шел звук. Пляшут на бревенчатой стене черные тени, а ничего не видать. Нил встал с лавки, обошел стол кругом и присел на корточки. Держит плошку со свечой прямо перед собой на вытянутой руке и в темноту вглядывается. Смотрит — в дальнем углу, прижавшись к стене, сидит большая белая крыса, и, не мигая, глядит на него. И в каждом ее красном глазе отражаются пляшущие огоньки.
Встал Нил медленно, поднял со стола тяжелое каменное точило, которым ножи правят, замахнулся и швырнул в крысу. Да промахнулся — пискнула крыса и бросилась прямо Нилу под ноги. К открытой двери бежала, а дверь была у Нила за спиной. Тот от неожиданности отпрыгнул и чуть свечу не выронил.
А как опомнился, крысы уже и след простыл. Видать, Нил когда утром в избу зашел, дверь забыл затворить. Подобрал он точило с пола, на место положил, думает: «Как это я про дверь забыл? Кошку надо завести. А с другой стороны, неровен час, кошка Захарку съест, Ферапонт расстроится…» С такими мыслями закрыл Нил дверь на засов, подергал — крепко ли заперто — и, успокоившись, лег спать.
20. Барыня
На исходе лета того же года постучался в дверь избы посыльный, с письмом от графини Анны Федотовны С-ской. Зовет графиня Нила к себе в поместье: заболел сын управляющего, Николенька. Городского врача к нему выписали, да тот ничего поделать не смог, вот графиня и послала за Нилом. И господскую коляску прислала, велела быть побыстрей.