Харуки Мураками - Ничья на карусели
Я ел угря и представлял, как переспал бы с ней за двадцать тысяч. Думал о том, что секс с ней, вероятно, оказался бы весьма неплох, но платить за него было бы странно.
Вспомнил прошлое, когда секс был бесплатным, как лесной пожар. Он ведь и правда был бесплатным, как лесной пожар.
Бейсбольное поле
— Эта история случилась пять лет назад, я тогда учился на третьем курсе и жил рядом с бейсбольным полем. Вблизи оно не выглядело таким уж огромным — поле как поле, заросшее травой. Боковое ограждение, питчерская горка, простенькое табло рядом с первой базой и металлическая сетка вокруг. На месте газона в дальней части поля растут мелкие сорняки. Небольшой туалет, никаких раздевалок или шкафчиков для одежды. Оно принадлежало металлургической компании, чей большой завод стоял неподалеку. Табличка над входом предупреждала, что посторонним вход воспрещен. По субботам и воскресеньям команды сотрудников и рабочих компании играли в бейсбол на траве. В будние дни тренировалась официальная корпоративная команда по бейсболу с резиновым мячом. Тут же занималась женская софтбольная секция. Похоже, фирма обожала бейсбол. Кстати, жить рядом с бейсбольным полем совсем неплохо. Моя квартира располагалась на втором этаже, сразу за зоной для тренера третьей базы. Открываешь окно и практически упираешься в металлическую сетку. Иногда от скуки (то есть ежедневно) я лениво наблюдал за игрой в бейсбол на траве или за тренировкой софтбольной секции. Однако поселился я там вовсе не ради бейсбола. На то была причина совершенно иного рода.
Тут парень прервал рассказ и, выудив из кармана пиджака пачку сигарет, закурил.
В тот день мы впервые встретились. У него был очень красивый почерк. Именно из-за этого великолепного почерка мне захотелось встретиться с ним. Хотя нет, его иероглифы были скорее не великолепными (их очарование не имело ничего общего с каллиграфической элегантностью), а потрясающе-неуклюже-прекрасными и очень индивидуальными. Они заваливались то влево, то вправо нелепыми кривыми столбиками — одни черточки были излишне длинны, другие, напротив, слишком коротки. Но, несмотря на все это, от его иероглифов исходило некое спокойное великодушие, казалось, они вот-вот запоют. Я впервые видел такой красивый и притягательный почерк.
Этим почерком он написал рукопись на семидесяти страницах и прислал ее мне в виде бандероли.
Мне изредка присылают рукописи. Иногда ксерокопии, иногда первые экземпляры. Наверное, следует просматривать их и писать в ответ свои впечатления или что-то в этом духе, но поскольку я не люблю да и не умею этого делать — мой взгляд слишком индивидуален, — то всегда отсылаю рукописи обратно с отказом. Считаю это непростительным, но уверен, что каждый должен черпать воду из своего колодца.
Однако я не мог не прочесть семидесяти страниц, написанных этим парнем. Одной из причин, как я уже говорил, стал его невыносимо притягательный почерк — захотелось узнать, что пишет человек с потрясающим почерком. Кроме того, к рукописи прилагалось удивительно учтивое и искреннее письмо. «Чувствую себя крайне неловко, причиняя Вам неудобства, но не могу решить самостоятельно, как поступить со своим первым произведением. Я испытываю сложные чувства — между сюжетом, который я задумал описать, и готовым рассказом пролегла громадная пропасть. Мне совершенно непонятно, что это означает для писателя. Даже краткий отзыв с Вашей стороны доставит мне величайшую радость», — говорилось в письме. Почтовая бумага и конверт подобраны со вкусом. Ни одной ошибки. В общем, я прочел его рассказ.
Действие разворачивалось на сингапурском побережье. Главный герой, двадцатипятилетний холостой клерк, берет отпуск и отправляется с любимой девушкой в Сингапур. На побережье они находят крабовый ресторанчик. Заведение рассчитано на местных жителей, и цены в нем смехотворные. Парочка обожает крабы, поэтому каждый вечер они пьют здесь сингапурское пиво и объедаются крабами — в Сингапуре десятки видов крабов и около сотни крабовых блюд.
Как-то вечером, вернувшись после ресторана в гостиничный номер, он чувствует ужасное недомогание, в туалете его рвет белым крабовым мясом. Он разглядывает плавающие в унитазе ошметки, внезапно ему кажется, что они едва заметно шевелятся. Сначала он принимает это за галлюцинацию. Но мясо действительно двигается. Морщится и судорожно вздрагивает. Это оказываются белые черви. Поверхность крабового мяса усеяна десятками крошечных белых червей одного с ним цвета.
Его снова рвет. Он блюет, пока желудок не сжимается в кулачок, блюет до последней капли желудочного сока цвета молодой зелени. Но и этого ему кажется недостаточно — он жадно пьет жидкость для полоскания рта и снова блюет. Он решает не говорить подруге о червях. Просто спрашивает, не тошнит ли ее. Она отвечает, что не тошнит, и предполагает, что он, вероятно, просто перебрал пива. Он соглашается, что наверняка так оно и есть. Между тем сегодня за ужином они ели с одной тарелки.
Ночью, рассматривая в лунном свете тело спящей женщины, он думает о мириадах крошечных червей, копошащихся в ее внутренностях.
Вот такой рассказ.
Интересный сюжет, внятный текст. Для первой попытки совсем неплохо. Да еще прекрасный почерк. Между тем литературное очарование рассказа заметно уступало очарованию его иероглифов. Несмотря на то что текст был достаточно грамотно выстроен, он был начисто лишен литературного ритма и казался монотонным и однообразным.
Конечно, не мне судить о чужих литературных приемах, но даже я понимал, что его недостатки — фатального свойства. В том смысле, что поправить их невозможно. Будь в его рассказе хоть один удачный кусок, через него можно было бы (в принципе) вытянуть все произведение. Но такого куска не было. Весь он был ровным и плоским и главное — совершенно не трогал. Но разве мог я откровенно сказать об этом постороннему человеку? Я написал короткое письмо следующего содержания: «Ваш рассказ весьма интересен. Думаю, избавив его от излишней описательности и отшлифовав тщательным образом, Вы вполне можете претендовать на приз за лучший дебют в каком-нибудь издании. Боюсь, моих способностей будет недостаточно для более подробной рецензии» — и отправил ему вместе с рукописью.
Через неделю он позвонил и, извинившись за беспокойство, попросил о встрече. Ему двадцать пять лет, он работает в банке, и в ресторане рядом с их офисом подают прекрасного угря. В знак признательности за полученный отзыв он хотел бы сделать самую малость: пригласить меня в ресторан. Что ж, коли сел в лодку… Угорь показался мне весьма неожиданной благодарностью за чтение рукописи, и я решил пойти.
По почерку и рассказу я представлял тощего юношу, но при встрече он оказался довольно упитанным. Не тучный, скорее немного полноватый. Пухлые щеки, широкое лицо, легкие волосы посередине распадаются на пробор, круглые очки в тонкой оправе. Аккуратный, воспитанный, хорошо и со вкусом одетый — в этой части мои ожидания оправдались.
После взаимного приветствия мы устроились в небольшом кабинете лицом друг к другу и заказали угря с пивом. За обедом мы почти не говорили о его рассказе. Я похвалил его почерк, чем, кажется, очень порадовал его. Он рассказывал о нюансах банковской работы. Слушать его было интересно. Во всяком случае, гораздо интереснее, чем читать его рассказ.
— Не будем больше о рассказе, — сказал он, словно оправдываясь, когда мы почувствовали себя немного свободнее. — Когда вы вернули рукопись, я прочел ее еще раз и понял, как она плоха. Наверное, если над ней поработать, она может стать немного лучше, но это все равно будет совершенно не то, что я хотел написать. В реальности все было совсем не так.
— В реальности?! — переспросил я удивленно.
— Конечно, ведь это случилось на самом деле, — ответил он с самым естественным видом, — я и не смог бы написать о том, чего не было. Пишу только о реальных событиях. Вся эта история от начала и до конца случилась на самом деле. Но когда я перечитал написанное, оно не вызвало у меня ощущения реальности — вот в чем проблема. Я лишь неопределенно кивнул.
— Уж лучше мне оставаться банковским клерком, — засмеялся он.
— Но какая уникальная история! Я и не думал, что она случилась на самом деле. Был уверен, что все это чистый вымысел, — произнес я.
Отложив палочки для еды, он внимательно взглянул на меня.
— Это трудно объяснить, но со мной постоянно происходят странные вещи, — сказал он, — не то чтобы совсем неожиданные, но всегда изобилующие удивительными деталями. Словно не совсем реальные. Вроде этой: меня рвет червями после крабов в сингапурском ресторане, а девушке хоть бы хны — спит себе спокойно. Странно? Странно. А с другой стороны, вроде ничего странного и нет, верно?
