Хилари Мантел - Убийство Маргарет Тэтчер
Мой воображаемый ангел-хранитель промелькнул на краю поля зрения. Слабость, которую он принес, подступающая мигрень пронизали мое тело. Я вытянула руку и прижала ладонь к обоям на стене.
Никакой стойки портье в пределах видимости не наблюдалось. Кому нужен портье, кто в здравом уме рискнет остановиться здесь, путешествуя под своим именем? Раз уж на то пошло, я тоже выбрала чужое, не то, которое мне дали при рождении. Иногда я путалась в собственных фамилиях — той, что унаследовала после развода, той, на которую были зарегистрированы банковские счета, и той, под которой выпустила свои первые романы (эта последняя была фамилией одной из моих бабушек). Когда начинаешь играть в эту игру, ты должна быть уверена, что есть имя, которое стоит хранить: имя, на которое ты имеешь право, независимо ни от чего.
Откуда-то — из-за двери, за которой была еще дверь, — донесся мужской хохот. Потом дверь захлопнулась, хохот стих, его эхо словно превратилось в очередной запах в этом скопище ароматов. И тут чья-то рука потянулась к моей сумке. Я посмотрела вниз и увидела низенькую девушку — меньше двадцати явно: крохотная, скрюченная, она прижимала мою сумку к своему бедру.
Она подняла голову и улыбнулась. Красива дикой красотой, кожа желтоватая, глаза темные и раскосые, рот как тугой лук, нос вздернут, будто принюхивается к чему-то. Ее шею, казалось, подвергли скручиванию; мышцы справа поджались, словно некая огромная лапа их стиснула в карающем захвате. Тело крошечное, перекрученное, одно бедро выпячено, одна нога хромая, другую подволакивает. Я разглядела все это, когда она отступила от меня и поволокла мою сумку к лестнице.
— Позвольте мне самой! — Видите ли, я обычно вожу с собой не только заметки для текста, над которым работаю, но и текущий дневник, а также дневники прошлых лет, в тетрадках формата А4 на металлических спиралях (не хочу, чтобы мой нынешний партнер их прочитал в мое отсутствие); я забочусь о том, что произойдет, если мне случится умереть во время путешествия, и не желаю оставлять после себя письменный стол, заваленный обрывками сочинений и неразборчивыми исследовательскими пометками. Моя сумка поэтому тяжелая, хоть и невелика по размерам, и я кинулась догонять девушку, чтобы забрать у нее эту тяжесть, но сообразила на бегу, что устланная алым вонючим ковром лестница уходит круто вверх, ступеньки достаточно высоки, чтобы неосторожный постоялец споткнулся, а на первой площадке лесенка делает резкий поворот.
— На самый верх, — сказала девушка. Повернулась, улыбнулась через плечо. Ее лицо перекосилось под отвратительным углом, едва ли не сместилось к затылку. Быстро, по-крабьи перебирая ногами, обутыми в самодельные шлепанцы, она рванулась в направлении второго этажа.
Она меня опередила, я безнадежно отстала. Ко второй площадке я четко поняла, что эту гонку мне не выиграть. Когда я начала подниматься на третий этаж — лестница теперь больше смахивала на трап, запахи сделались удушливее, осели в моих легких, — ангел снова промелькнул на краю поля зрения. Я задохнулась, и это заставило меня остановиться.
— Еще чуть-чуть! — крикнула она сверху. Я потащилась выше.
На темной площадке она открыла дверь. Номер оказался еще тот — даже не чердак, а отгороженный кусок коридора. Створчатое окно с дребезжащей рамой, потертый диван с бурым покрывалом и небольшой коричневый стул с плюшевой спинкой; везде — я мгновенно это засекла — толстый слой серой пыли, особенно под круглыми нашлепками на спинке стула. Мне было плохо — от вида и от долгого подъема. Девушка повернулась ко мне, ее голова дернулась, выражение лица навевало печальные мысли. В углу обнаружился пластиковый поднос с электрическим чайником, пожелтевшим от старости; украшением служили засохшие стебли какого-то растения. Рядом стояла чашка.
— Бесплатно, — сообщила девушка. — Чайник бесплатно. Он включен в цену номера.
Я улыбнулась. И одновременно слегка наклонила голову, как если бы принимала заслуженную награду.
— Это входит в цену. Вы можете приготовить чай. Вот. — Она потрясла в воздухе пакетиком с растворимым чаем. — Или кофе.
Моя сумка все еще была в ее руке; я вдруг обратила внимание, что пальцы у нее крупные, узловатые и покрыты, как у мужчин, многочисленными царапинами и порезами.
— Ей не нравится, — прошептала она. Ее подбородок опустился на грудь.
Это было не отчаяние, а сигнал о намерениях. Она выскочила из номера, помчалась к лестнице, слетела вниз прежде, чем я успела набрать воздух.
— Пожалуйста… Не стоит… — Мой голос пресекся.
Она не остановилась, скрылась за поворотом лестницы. Я двинулась следом, осмотрелась, но она уже исчезла из вида. Я глубоко, с хрипом, вдохнула. Вниз идти не хотелось, сами понимаете, ведь потом придется взбираться обратно. В те дни я не знала, что с моим сердцем что-то не так. Я выяснила это только в нынешнем году.
Мы вновь очутились на первом этаже. Девушка извлекла из кармана большую связку ключей. Откуда-то опять донесся желчный смех, из какого-то незримого далека. Дверь, которую она открыла, была слишком близко к этому смеху — слишком близко для моего хладнокровия. Сам номер ничуть не отличался от верхнего, за исключением того, что в нем присутствовал запах кухни, обманчиво сладкий, как от трупа в шкафу. Девушка поставила мою сумку на пороге.
Навалилась усталость: я проделала долгий путь, с тех пор как утром сползла с двуспальной кровати, вторую половину которой занимал чутко спящий мужчина, все еще, казалось, относительно чужой для меня. Я пересекла Лондон, отправилась на восток, карабкалась вверх и вниз по лестницам. Слишком близко я сейчас к громкому, раскатистому, пивному смеху неведомых мужчин.
— Я бы… — Хотелось попросить ее найти мне номер на промежуточном, на втором этаже. Возможно, не все номера заняты. Или все? Мне заранее не нравились другие постояльцы, сама мысль о них вызывала отвращение, и я поняла, что здесь, на первом этаже, чересчур близко к бару, к хлопающей наружной двери, выводящей в дождь, в сумерки, в рычащий трафик. Девушка вновь взяла мою сумку. — Нет, — возразила я. — Пожалуйста. Пожалуйста, не надо. Позвольте мне…
Но она уже ускакала, покачиваясь на ходу, унеслась к лестнице, приволакивая ногу, как бодрый ветеран. Я услышала ее дыхание над своей головой. Она сказала, будто обращаясь к себе: «Она думает, это еще хуже».
Я догнала ее наверху, в том самом первом номере. Она прислонилась к двери. Не выказывала ни малейших признаков утомления, разве что одно веко подергивалось. Уголки губ приподнимались в такт этому движению, обнажая мелкие зубы.
— Я согласна на этот номер, — сказала я. Мои ребра болели от напряжения. — Давайте закончим с поисками.
Внезапно к горлу подкатила тошнота. Ангел мигрени тяжело оперся на мое плечо, рыгнул мне в лицо. Хотелось упасть на кровать. Но вежливость требовала держаться. Девушка отпустила мою сумку, без нее она выглядела еще более перекореженной, руки-лопаты обвисли, нога елозила по полу. Что мне нужно сделать? Попросить остаться на чашечку чая? Или предложить денег за помощь? Вряд ли я смогу достойно оплатить услуги такого носильщика, такой подвиг; к тому же, вполне возможно, я окажусь перед нею в большем долгу, прежде чем покину это место, а потому, наверное, с чаевыми лучше повременить.
Мне было грустно, пока я стояла в дверях, ожидая мистера Симистера. Начался легкий насморк. Когда мистер Симистер приехал, я сообщила ему:
— У меня сенная лихорадка.
— Тут совсем близко, — ответил он. И прибавил после долгой паузы: — До места встречи. Можно дойти пешком. — Я попятилась обратно в отель. — Но раз вы болеете… — Я вся сжалась внутри: откуда он знает про мои болячки? — Хотя в такую ночь… Пыльца оседает наземь. Я бы на вашем месте… Как-то так.
Лекцию мне предстояло читать в здании, которое не назвать иначе как заброшенной школой. Пустые, типично школьные коридоры, полированные таблички на стенах, с надписями вроде: «Дж. К. Роулинг, Кантаб[17], 1963». И неистребимый запах школы — полировка и потные ноги. Но ни следа современных учеников. Возможно, они все бежали в горы и оставили здание в распоряжении «Книжной группы».
Несмотря на дождь, члены клуба собрались в поистине героическом количестве — человек двадцать по меньшей мере. Они расселись по всему просторному залу с длинными рядами кресел, на тактичном удалении друг от друга — мало ли, мертвым вздумается заглянуть на огонек. Некоторые опирались на трости и палки, многие носили бороды, в том числе женщины, а молодежь — на первый взгляд вполне разумная — отличали остекленевшие, расфокусированные взгляды; под сиденьями они прятали пухлые свертки, в которых я мгновенно опознала рукописи научно-фантастических романов — они попросят меня забрать эти рукописи с собой, прочитать на досуге, оценить и отправить обратно почтой («конечно, когда вам будет удобно»).
