Питер Кэри - Джек Мэггс

Когда же низенький торговец жареной рыбой поздоровался с ней, рыдания утихли, и миссис Ларкин вдруг набросилась с бранью на совершенно незнакомого ей человека, называя его «грубияном» и «вульгарным типом», а потом сказала ему, что он все «извращенно понимает».

— Разве вы не помните меня, мадам? — обратился к ней Перси Бакл, выбираясь из толпы Хаймаркета. Даже здесь от него исходил густой запах жареной рыбы. Он не был вульгарен, как его обозвала Марджори Ларкин. Скорее, все в нем — от коричневого сюртука, застегнутого на все пуговицы и одетого поверх него черного сатинового рабочего халата, — говорило об известном благополучии в его делах. Кожаный ремень, на котором держался лоток с рыбой, удобно лежал на его тонкой шее.

— Убирайтесь вон отсюда! Пошли прочь! — продолжала кричать Марджори Ларкин так громко, что уже собрала толпу, а владелец кофейни, в свою очередь, раскричался на ротозеев, тоже требуя убраться подальше от его киоска.

— Я ваш сосед, мэм, — продолжал убеждать миссис Ларкин маленький человечек с лотком рыбы. — И сосед вашей дочери тоже. С вашего позволения, я готов проводить ее домой.

Несчастная женщина, приняв это доброе предложение за то, на что недавно толкнула свою дочь, в отчаянии обратила свое страдальческое лицо со впавшими глазами к владельцу кофейного киоска, прося его прогнать торговца жареной рыбой.

Хозяин киоска, грубый детина с громовым голосом, не выдержав, стал ругать всех подряд. Марджори он назвал проституткой и далее не поскупился на другие не менее оскорбительные слова, а в заключение выплеснул на улицу остатки недопитого кофе, целясь в миссис Ларкин.

— Я ваш сосед, — тихонько повторил Мерси торговец жареной рыбой.

— Вы сам дьявол! — не унималась Марджори Ларкин. Перси Бакл, не обращая внимания на уже потешавшуюся над ними толпу, продолжал твердить свое:

— Я ваш сосед.

Только тогда, когда он открыл свой маленький, пахнущий рыбой кошелек и извлек из него серебряный флорин, который тут же вложил в руку матери Мерси, она вдруг соизволила заметить его и послушно последовала за ним туда, куда он ей указывал, — сам он ни разу не прикоснулся к ней, — а это означало: прочь от Хаймаркета и снова прямо по Стренду.

Когда же эта маленькая печальная процессия вернулась в свой безымянный двор на задворках Феттер-лейн, мать и дочь Ларкин узнали, что их благодетель является виновником того отвратительного запаха жарящейся рыбы, который до удушья наполняет их каморку, поскольку он жил прямо под ними, этажом ниже.

В этот вечер их отзывчивый сосед угостил их рыбным супом с картофелем, взяв с них обещание не покидать комнату до тех пор, пока они снова не увидят его, а он вернется со свежей жареной рыбой на завтрак.

Таково начало ее долгой и прочной дружбы с Перси Баклом, который, имея в услужении десять подручных, жаривших рыбу, всегда находил время почитать девочке сказку на ночь.

Он был, как неизменно утверждала Мерси, самым добрым и честным человеком на свете, и она, если бы пришлось, готова была скорее потерять свою руку — так она прямо и заявила Мэггсу, — чем доброе отношение мистера Перси Бакла к ней.

Глава 20

— Я знаю, это вы, — сказала Мерси, спускаясь с темной лестницы. В ее глазах яркими точками отражался огонек свечи. — Кто же другой тут может быть?

Джека Мэггса застигли врасплох, когда он занимался своими тайными делами. В руке у него был темно-синий аптекарский пузырек, а на широких плечах — клетчатый шотландский плед.

— Господи, Джуди, вы явно ищете неприятностей. Лучший выход из положения в таких случаях — это шутить и высказывать непомерное любопытство, но здесь явно речь шла о чем-то мистическом: гусиное перо, стопка бумаги, одеяла на окнах поверх занавесок.

Он пытался спрятать пузырек в карман сюртука, но какой в этом смысл?

— Вы не боитесь меня?

Она насмешливо вскинула брови.

— Я знаю, вы мне не причините ничего дурного.

Он фыркнул.

— Вы всего лишь маленькая девочка, Джуди. Вашей маме следовало бы читать вам сказки на ночь.

— Моя мама сумасшедшая.

Было бы неправдой сказать, что эти слова не явились для него неожиданностью, но он продолжил разговор в прежнем тоне, будто и не слышал их.

— А что, если я вас выброшу отсюда хорошим шлепком? Идите домой, пора спать, и ни гугу о том, что видели, понятно?

— Если вы такой закоренелый злодей, почему вы спасли Эдди?

— Я не знаю никакого Эдди.

— Мистера Констебла, лакея. Вы поклялись убить его в его постели.

Джек Мэггс устало сел на один из позолоченных стульев, стоявших вокруг стола в центре этой великолепной комнаты. Он потер свое лицо, размазывая пыль и грязь по небритому подбородку.

— Я старый пес, — сказал он, — которому порядком досталось и который научился всяким разным вещам, о которых ему бы лучше никогда не знать. А вы молодая женщина, у вас вся жизнь впереди, Джуди.

— Мерси, — жестко поправила его она.

— Хорошо, пусть Мерси.

— Я тоже старый пес, — сказала она.

— Мерси, я слишком стар для ваших заигрываний.

Мерси закрыла рукой рот, чтобы удержаться от смеха.

— Заигрывать? О Боже, мистер Мэггс…

Он, рассерженный, сложил руки на груди, но ничего не ответил.

— Что вы задумали? — спросила она.

— Что я задумал?

— Да, что вы задумали в доме мистера Фиппса?

— Что я задумал… — Он отошел к конторке и начал рыться в бумагах. — Что я задумал, маленькая мисс Маффет. Я должен найти свои рекомендации, которые здесь оставил.

— Но у вас нет никаких рекомендаций. Эдди клянется, что у вас их нет.

— Вот как?

— Ему пришлось учить вас, как делать прическу ливрейного лакея.

Джек Мэггс собирался ответить ей, но… Господи… Она предупреждающе подняла руку.

— Шшш. Слушайте.

Теперь он тоже услышал стук колес экипажа. Его первой и единственной мыслью было: это Генри Фиппс. Прихрамывая, он подошел к окну и осторожно раздвинул складки одеяла.

— Это Бакл, — сказал он, — вернулся с заседания «Общества корреспондентов».

— Боже! — Мерси вскочила. — Так рано?

— Вы ему в этот час не понадобитесь.

— Нет, нет. Я должна идти. О Господи, спаси и помоги. Мерси повернулась и побежала по лестнице вверх. Мэггс тоже, только не спеша, стал подниматься наверх.

Когда он достиг чердачного окна, Мерси уже была на крыше, скользя босыми ногами и спотыкаясь на замшелом шифере. Мэггс уже не сомневался, что ее мать сумасшедшая.

Глава 21

Ранним утром при свете четырех свечей Джек Мэггс наконец окунул большое перо альбатроса в аптечный пузырек.

Он написал: «Дорогой Генри Фиппс» лиловыми чернилами.

Он написал эти слова не слева направо, а как бы в зеркальном отражении:

«Дорогой Генри Фиппс»

Он писал легко, словно был давно знаком с этим недостойным доверия искусством.

Потом остановился и стал смотреть на позолоченный потолок, и в это время чернила посветлели до светло-фиолетового цвета. Затем он продолжил дальше:

Я приехал в тот день, о котором известил тебя, и не нашел тебя дома.

Он снова проследил, как меняется цвет чернил в строке — сначала фиолетовый, а потом белый и в конце концов текст становится невидимым.

Он продолжил:

Я надеялся, что ты сможешь вернуться сегодня, возможно, ты не разглядел наспех написанные мною даты и принял цифру 23 за 28, но я прождал эти долгие часы сначала на деревянной скамье, а потом на твоем очень красивом из орехового дерева столе, но напрасно.

Очень грустно быть одиноким в том месте, в которое я вложил Великие Надежды, но я надеюсь, что мое разочарование будет недолгим. У меня есть посыльный, который скоро найдет тебя. Если ты сейчас читаешь это письмо, то потому, что ты с ним уже встретился, с «Ловцом воров», он расскажет тебе, как сделать эти строки видимыми. Я надеюсь, что он не забудет сказать тебе, что все это после прочтения НУЖНО СЖЕЧЬ. Многие события, о которых я пишу здесь, произошли давно, но я опасаюсь, что мои враги все еще смогут использовать их против меня.

«Ловец» даст тебе зеркало. Если это дешевое зеркало, то знай, что это не то, которое я дал ему, ибо я богатый человек и мне было приятно передать тебе самое лучшее зеркало, какое есть в Лондоне. Если ты знаком с марками великих серебряных дел мастеров, то на ручках зеркал ты можешь прочитать необычайные истории.

Итак, Генри Фиппс, сейчас тебе предстоит прочесть в зеркале иную историю, то есть историю обо мне.

Ты простишь меня за то, что я был таким неловким в своих прежних письмах. Я писал их в большой спешке в одной из гостиниц Дувра, как только туда приехал. Я должен признаться, что не так удачно подбирал слова, как мне бы следовало, и открыл тебе нечто такое, что могло вызвать у тебя опасения быть втянутым в мое криминальное прошлое.