Артур Хейли - На высотах твоих
Сейчас уже даже как-то странно вспоминать, подумалось Милли, что в свое время генерал Несбитсон слыл национальным героем — легендарный ветеран второй мировой войны, удостоенный многочисленных наград и отличившийся если не творческой фантазией, то дерзостью. Это он однажды повел своих моторизованных стрелков в атаку на танки, стоя во весь рост в открытом джипе, на заднем сиденье которого его личный волынщик наигрывал воинственные марши. И если существует такое понятие, как любовь к генералам, то Несбитсона служившие под его началом любили.
После войны, однако, Несбитсон в роли штатского стал бы никем, если бы Джеймсу Хаудену не потребовалась фигура, хорошо известная стране, хотя и не обладающая административным даром. Целью Хаудена было создать видимость, что в составе кабинета имеется несгибаемый министр обороны, а на самом деле контролировать этот портфель самому.
Первая часть плана осуществлялась довольно успешно, а временами — даже слишком. Адриан Несбитсон, храбрый солдат, оказался не в своей тарелке в эру ракет и ядерной энергии и проявлял порой даже чрезмерную готовность послушно исполнять все, что ему говорили, не утруждая себя возражениями и спорами. К несчастью, ему не всегда удавалось уловить смысл докладов и донесений своих собственных подчиненных, и в последнее время он частенько производил на прессу и общественность впечатление усталого и растерянного простака.
Разговор со стариком расстроил Милли, и она, налив себе еще кофе, зашла в ванную, чтобы освежиться прежде, чем покончить с двумя оставшимися звонками. Там она задержалась у высокого зеркала под ярким неоновым сиянием светильника. В зеркале она увидела высокую привлекательную женщину, все еще молодую, если употреблять это слово в широком смысле, с высокой упругой грудью. “Вот бедра слегка полноваты”, — критически отметила она про себя. Но в общем-то фигура хорошая, правильный овал лица с классическими высокими скулами и густыми бровями, которые она эпизодически “приводила в порядок”, выщипывая всякий раз, когда ей удавалось об этом вспомнить. Большие, лучистые, широко расставленные серо-зеленые глаза. Прямой нос, полные чувственные губы. Очень короткие темно-каштановые волосы: Милли испытующе оглядела прическу, прикидывая, не настало ли время очередной стрижки. Она терпеть не могла салонов красоты и предпочитала мыть, укладывать и причесывать волосы сама по своему вкусу. Хотя это и требовало искусной и, похоже, слишком частой стрижки.
У короткой прически, однако, было одно великое преимущество — в ответственные моменты ее можно ерошить растопыренной пятерней, и Милли частенько прибегала к этому приему. Джеймсу Хаудену тоже нравилось гладить ее волосы — так же, как ему нравился ее старый желтый халат, который она носила до сих пор. Раз уже, наверное, в двадцатый она решила избавиться от него в самое ближайшее время.
Возвратившись в гостиную, Милли вновь взялась за телефон: ей осталось сделать еще два звонка. Один — Люсьену Перро, министру оборонной промышленности, который и не пытался скрыть своего раздражения из-за того, что его подняли в такую рань, и Милли, в свою очередь, говорила с ним резко настолько, насколько, по ее мнению, ей могло сойти с рук. Она сразу немного пожалела об этом, вспомнив, что кто-то назвал право быть поутру сварливым “шестой гражданской свободой”, а Перро — лидер франкоязычного населения Канады — по большей части обращался с Милли достаточно вежливо и приветливо.
Последним она позвонила Дугласу Мартенингу, председателю Тайного совета, третейскому судье по всем процедурным вопросам, возникавшим в ходе заседаний кабинета. С Мартенингом Милли разговаривала куда более уважительно, чем с другими. Министры приходят и уходят, а председатель Тайного совета как-никак являлся старшим в Оттаве государственным чиновником. Мартенинг также был известен своей замкнутостью и высокомерием, и, когда бы Милли с ним ни разговаривала, у нее создавалось впечатление, что он едва ее замечает. Сегодня, однако, он был для разнообразия разговорчив, хотя и мрачноват.
— Думаю, нам предстоит долгое заседание. Возможно, и праздничный день прихватим.
— Меня бы это не удивило, сэр, — согласилась Милли. Затем рискнула осторожно пошутить:
— Если так и произойдет, я в любой момент могу послать за сандвичами с индейкой.
Мартенинг раздраженно хмыкнул и, к ее удивлению, продолжил беседу:
— Да мне вовсе не сандвичи нужны, мисс Фридмэн. А какая-нибудь другая работа, чтобы время от времени побольше бывать дома.
Повесив трубку, Милли задумалась, а не заразительно ли разочарование? Не хочет ли сам великий мистер Мартенинг присоединиться к веренице высокопоставленных государственных чиновников, покидающих правительственную службу ради более высокооплачиваемой работы в промышленности? Такой вопрос заставил ее вспомнить и о самой себе. Не пришло ли время и ей подумать об уходе, не настала ли пора предпринять какие-то перемены, пока еще не поздно?
Эти мысли не покинули ее и четыре часа спустя, когда члены комитета обороны начали собираться в офисе премьер-министра на Парламентском холме. Одетая в безукоризненно сшитый серый костюм поверх белой блузки, Милли приветствовала их в приемной.
Последним прибыл генерал Несбитсон, закутанный в толстый шарф и тяжелое пальто. Помогая ему раздеться, Милли поразилась нездоровому виду лысеющего грузного старика. Словно в подтверждение этого впечатления генерал зашелся в приступе кашля, прижимая к бледным губам носовой платок.
Милли поспешно плеснула в стакан воды из графина и протянула его Несбитсону. Дряхлеющий воин отхлебнул, благодарно кивнув головой. Справившись с новым приступом кашля, он с трудом выдавил из себя:
— Извините… Проклятый катар. Всегда донимает меня, если я остаюсь на зиму в Оттаве. Обычно я в это время уезжаю в отпуск на юг. А вот сейчас не смог вырваться — столько всего навалилось.
“Ничего, в будущем году вырвешься”, — утешила его про себя Милли.
— Веселого Рождества, Адриан! — к ним подошел Стюарт Коустон, как всегда сияющий дружелюбием.
За его спиной появился Люсьен Перро, язвительно произнесший:
— И этого вам желает тот, чьи налоги, как меч, бьют прямо в наши сердца и души!
Изысканный красавец, брюнет с буйной кудрявой шевелюрой, щеточкой усов и искрящимися юмором глазами, Перро по-английски говорил так же свободно, как и по-французски. Временами, правда, не в данный момент, его манеры выдавали высокомерие и надменность — напоминание о высокородных феодальных предках. В свои тридцать восемь лет этот самый молодой член кабинета в действительности обладал куда большей властью, чем можно было предположить, судя по относительно второстепенному посту, который он занимал. Однако Перро сам выбрал портфель министра оборонной промышленности, и, поскольку возглавляемое им ведомство являлось одним из трех, распределявших контракты (наряду с министерствами общественных работ и транспорта), то, обеспечивая наивыгоднейшие заказы тем, кто оказывал партии финансовую поддержку, он пользовался среди партийной иерархии весьма значительным влиянием.
— Ну, Люсьен, между вашей душой и банковским счетом должна же быть какая-то дистанция, — парировал министр финансов. — Как бы то ни было, для вас-то обоих я просто Санта-Клаус. Ведь именно вы с Адрианом покупаете столь дорогостоящие игрушки.
— Но они так замечательно бабахают, когда взрываются! — ответил Люсьен Перро. — К тому же, друг мой, мы в оборонной промышленности создаем множество рабочих мест, что приносит вам больше налогов, чем когда бы то ни было.
— О, здесь, видимо, речь пошла уже об экономической теории, — сказал Коустон. — Жаль, что я так и не смог в ней разобраться.
Зажужжал зуммер интеркома[17], и Милли ответила. Металлический голос Джеймса Хаудена объявил:
— Заседание состоится в зале Тайного совета. Я буду там через минуту.
Милли заметила, как министр финансов удивленно поднял брови. Большинство узких совещаний — за исключением заседаний кабинета в полном составе — проводилось в неофициальной обстановке в кабинете премьер-министра. Тем не менее собравшиеся безропотно потянулись через коридор к залу Тайного совета, расположенному в нескольких ярдах от приемной.
Когда Милли закрывала дверь за Перро, который покидал приемную последним, знаменитые куранты Бурдон-белл на башне Пис-тауэр начали мелодично вызванивать одиннадцать часов.
К удивлению для себя, она обнаружила, что не может найти, чем заняться. Работы, конечно, накопилось много, однако в канун Рождества ей не хотелось браться ни за что новое. Все предпраздничные дела были закончены — обычные рождественские телеграммы с поздравлениями королеве, премьер-министрам стран Британского Содружества и главам правительств дружественных государств составлены, отпечатаны и подготовлены к отправке завтра рано утром. “Все остальное, — решила она, — подождет до после праздника”.
