Томас Вулф - Паутина и скала
Но теперь Джордж не испытывал этих чувств. Фигура в зеркале походила на удобное одеяние, которое он носил всю жизнь и от которого на минуту отказался. Его нагой дух вышел из этой грубой оболочки, и это облачение из костей и плоти отвечало духу взглядом, пробуждая в нем чувство приязни и уважения, с каким мы смотрим на любую старую вещь – башмак, стул, стол или шляпу, – которая жила с нами одной жизнью, служила нам верой и правдой.
Теперь они оба немного помудрели. Эта плоть не предавала его. Она была сильной, стойкой, неимоверно чувствительной в сфере своих чувств. Руки были слишком длинные, ноги слишком короткими, кисти рук и ступни походили на обезьяньи больше, чем у большинства людей, но были человеческими, не уродливыми. Уродство было только в его безумии, в озлоблении сердца. Но теперь через мудрость тела и мозга он понял, что дух, возомнивший себя слишком утонченным для грубых земных целей, либо слишком незрел и неискушен, либо чрезмерно сосредоточен на себе, слишком устремлен внутрь, слишком влюблен в красоты собственной художнической души и заслуживает того, чтобы затеряться в чем-то большем, чем сам, и таким образом обрести свое место, делать в мире мужскую работу – а если слишком утончен для этого, то, следовательно, слаб, хрупок, никчемен.
Они вместе открывали землю, его плоть и он, открывали самостоятельно, тайком, в изгнании, в странствиях, и в отличие от большинства людей знали то, до чего дошли сами. Самостоятельно, своим тяжелым трудом, они взяли в руки чашу знаний и осушили. Узнали то, что большинство людей было бы радо знать. И что же узнали они, пройдя путем трудов и страданий? Вот что: они любят жизнь и своих собратьев-людей, ненавидят смерть-в-жизни, и жить лучше, чем умереть.
Теперь он смотрел на свое тело без презрения или злобы, с удивлением, что живет в этой обители.Теперь он осознавал и принимал его несовершенства. Теперь он понимал, что демон его жажды будет вечно недосягаем. Сознавал, что люди больше, чем люди, и меньше, чем дух. Чем обладаем мы, кроме сломанного крыла, чтобы иметь возможность парить в поднебесье?
Да! Он сознавал, глядя на нелепую фигуру в зеркале, что сделал со своей жаждой и своей плотью все, что по силам человеку. И сознавал также, хотя его распухшее, избитое лицо могло показаться физиономией безумца, что дух, обитающий за этой маской, теперь спокойно, здраво взирает на мир впервые за десять лет.
– Это человек, – спросил он, – сидит так неусыпно во чреве ночи?
– А раз так неусыпно, то разве не Тело вмещает человека?
– Это неправда. А теперь, Тело, дай мне поспать.
– Это правда. А теперь,Человек, отвяжись от меня.
– Нет, Тело; жестокий, неотвязный Червь, таящийся во чреве ночи, непрерывно извивается, и это не дает мне заснуть.
– Этот Червь твой. В давно прошедшие годы, когда Тело, на которое ты недавно гневался, и ты лежали вместе, никакой Червь не мешал нам.
– Но существовал.
– То был Червь зарождающийся. Червь развивающийся. Червь, шевельнувшийся в крови, начало страницы.
– С чего-то, с чего-то начался разлад между нами – с чего? С чего?С Червя?
– Начался он давным-давно, Бог весть, с какой вехи, в какой ячейке памяти – возможно, с солнечного света на веранде.
– Тогда было хорошее время, тогда было все, чего теперь не стало, крыльцо, корзина, яркие настурции…
– Близкое кудахтанье греющихся на солнце кур, всеобщая утренняя суета, чей-то голос, обращающийся к тебе, в полдень скрежет трамваев, останавливающихся на углу, шарканье кожаных подошв по улице, хлопанье калиток и неожиданные приветствия, бодрящий холодок пиленого льда в полдень – тяжелый, черный дух простоватых негров, щипцы для льда, линолеум – хриплое, приятное, спокойное мычание коровы Крейна, идущей переулком вдоль ограды заднего двора…
– И ты было там?
– Да! Целиком и полностью.
– И погруженное в бездны времени и памяти?
– Нет-нет, это была твоя роль – из этих бездн и стал появляться впервые слепой, неотвязный Червь. Но я было там, было там - да, с пухлыми ножками, в корзине, чувствующее свет.
– Свет уходит, свет возвращается – печаль, надежда…
– Это порождения Червя, они твои, твои - не мои. Мое солнце.
– А печаль, Тело, когда оно исчезло?
– Иногда неприятные ощущения – не печаль. Печаль – это Червь.
– Ты ревело?
– А как же! Когда бывало грязным, испачканным, противным, мокрым, голодным, обделавшимся! Ревело! Ревело! – Да! Ревело, требуя утешения, тепла, облегчения, сытости, сухой подстилки – солнца!
– А потом?
– Потом уже нет, уже нет. Жило только Сиюминутным. Хорошее было время.
– Хорошее время – это…
– …это время, когда на свете жил-был малютка-мальчик,- сказало Тело.
– То время хорошее, потому что тогда появлялся солнечный свет и падал на веранду, тогда были шаги мужчин, шедших домой в полдень, запахи рыхлой земли и табака, струйки табачного дыма из ноздрей, складки на горле, вялые, толстые, неприятные женщины в отсыревших халатах, с тюрбанами из кухонных полотенец, томительная скука обыденности, влажная ботва репы, проветривание домов по утрам, перевернутые матрацы, выбитые ковры, теплый привычный запах земли и настурций, мысль о комнатах, их приятных застарелых запахах, внезапная гнетущая тишина после того, как прошел трамвай, и какое-то тоскливое чувство надежды, что скоро полдень.
– Это все было твое – извивы Червя, – сказало Тело.
– А потом опять корова Крейна и утро в джунглях памяти с множеством жизней-и-смертей в далеком прошлом, с мыслями о завывании зимнего ветра в дубовых ветвях, с множеством солнечных лучей, появившихся и исчезнувших с утра, с отзвучавшими голосами – «Сынок, ты где?» – давно скончавшихся в горах родственников… То было хорошее время.
– Да, – сказало Тело. – Только – домой возврата нет.
1
Натаниэл Карриер (1813 – 1888) – американский предприниматель. Совместно с художником Дж.Айвзом в середине XIX века организовал выпуск эстампов.
2
Бэббит – герой одноименного романа С. Льюиса, духовно убогий обыватель.
3
Джек Кетч – английский палач в XVII веке. Отличался особой жестокостью.
4
Верцингеториг – вождь кельтского племени арвернов, в 52 году до н.э. возглавивший крупное восстание против Цезаря. В 46 году до н.э. взятый в плен Верцингеториг был доставлен в триумфальной процессии в Рим и там задушен.
5
Перевод С.Маршака.
6
* Тюрьма в США.
7
Ranсe (англ.) - бельгийский мрамор.
8
'Перевод С.П.Боброва и М.П.Богословской.
9
Гибель Богов (нем.).
10
Чем больше перемен, тем больше все остается по-старому (фр.).
11
«Ну да, месье», «Большое спасибо», «Прошу прощения» и «Сейчас» (фр.).
12
Перевод Б. Пастернака.
13
Члены тайных религиозно-политических обществ в Баварии во второй половине XVIII века.
14
Перевод М. Донского.
15
– И все приготовленное в масле.
16
* – Все, приготовленное в самом лучшем масле (нем.)
17
Долой (нем.)
18
Октябрьское празднество (нем.).
19
У меня ничего нет, месье (фр.).
20
* Кондитерская (фр.).
21
Ну конечно! Позвольте мне… (Фр).
22
* Вы понимаете (Фр.)
23
Ну конечно. Разумеется. Что-нибудь за среднюю цену (фр.)
24
* Пожалуйста, месье (фр.)
25
* Не так ли? (фр.)
26
** Вы ошибаетесь! Совершенно, совершенно, совершенно (фр.)
27
*** Сюда, месье! (фр).
28
Дом (фр.)
29
* Все будет хорошо! (фр).
30
** Нет, нет, нет! Это русские, немцы, итальянцы (фр.)
31
