Джон Ирвинг - Молитва об Оуэне Мини

— Немудрено, бля, что уоррент-офицеру хотелось обратно во Вьетнам, — прокомментировал майор Ролз.

Не дожидаясь, пока распорядитель похорон с елейной миной станет допытываться, кто я такой, — спрашивать, с чьего позволения меня пустили осматривать содержимое фанерного контейнера, — Оуэн Мини поспешил представить меня первым.

— ЭТО МИСТЕР УИЛРАЙТ, НАШ ЭКСПЕРТ, — сказал Оуэн. — ОН ИЗ ОСОБОГО ОТДЕЛА. ЭТО ТОНКАЯ УМСТВЕННАЯ РАБОТА, ТРЕБУЕТ СПЕЦИАЛЬНОЙ ПОДГОТОВКИ, — пояснил Оуэн похоронщику. — Я ВЫНУЖДЕН ПРЕДУПРЕДИТЬ, ЧТО ЭТО НЕ ОБСУЖДАЕТСЯ.

— О, конечно, конечно! — поспешно сказал распорядитель; очевидно, он и не представлял себе, что туг можно было ОБСУЖДАТЬ. Майор Ролз закатил глаза и еле сдержал сухой смешок, притворившись, будто закашлялся. Устланный ковром коридор похоронного бюро вел в комнату, где пахло как в химической лаборатории и двое неприлично веселых служителей откручивали винты транспортного контейнера с гробом, а третий складывал у дальней стены фанерные листы. Он доедал мороженое и потому довольно неуклюже работал только одной рукой. Чтобы тяжелый гроб — клепанный из стального листа-двадцатки, как минимум, — перенести на хромированную тележку, понадобилось четыре человека. Майор Ролз отвернул три фиксатора, похожих на запирающие колодки, что устанавливают на колесах некоторых машин.

Оуэн Мини открыл крышку и заглянул внутрь. Спустя некоторое время он повернулся к Ролзу

— ЭТО ОН? — спросил Оуэн майора.

Майор Ролз долго смотрел внутрь гроба. Распорядитель похорон понимающе ждал своей очереди.

Наконец майор Ролз повернулся.

— Думаю, что он, — сказал Ролз и добавил: — По крайней мере, вполне похож

Похоронщик шагнул было к гробу, но Оуэн остановил его.

— ПОЖАЛУЙСТА, ДАЙТЕ СПЕРВА ПОСМОТРЕТЬ МИСТЕРУ УИЛРАЙТУ, — сказал он.

— О да, конечно! — согласился распорядитель и отступил назад, прошептав своим подчиненным: «Это из Особого отдела — сказали, не обсуждается». Двое служителей, как, впрочем, и тот добродушный парень, что складывал фанеру и ел мороженое, тревожно переглянулись друг с другом.

— Какова причина смерти? — спросил майора Ролза распорядитель похорон.

— КАК РАЗ ЭТО МЫ И ВЫЯСНЯЕМ! — резко оборвал его Оуэн. — ЭТО КАК РАЗ ТО, ЧТО НЕ ОБСУЖДАЕТСЯ!

— О да, конечно! — кивнул идиот распорядитель.

Майор Ролз снова постарался не рассмеяться и кашлянул.

Я не стал рассматривать труп уоррент-офицера слишком близко. Я был настолько готов увидеть что-нибудь даже отдаленно не напоминающее человека, что поначалу испытал огромное облегчение: в гробу лежал нормальный с виду солдат в серо-зеленой форме с авиаторскими крылышками на воротнике кителя и уоррент-офицерскими «жестянками», у которого как будто все было на месте. Его загримировали под цвет загара, и кожа на лице, казалось, слишком туго обтягивала выступающие скулы. Волосы выглядели немного неестественно; они напоминали плохой парик Потом я начал замечать кое-какие странности, расходящиеся с моими привычными представлениями о человеческом лице: его уши сморщились и почернели, став похожими на чернослив, как если бы он слушал что-нибудь в наушниках и те в этот момент загорелись. Еще я обратил внимание на выжженные вокруг глаз круги, точно соответствующие по форме защитным очкам, отчего уоррент-офицер напоминал енота. Я догадался, что солнечные очки расплавились прямо у него на лице и что кожа так натянулась из-за того, что все лицо вздулось — оно превратилось в тугой и гладкий волдырь, отчего возникло впечатление, будто адский жар, в котором он сгорел, зародился где-то внутри его головы.

Мне сделалось не по себе; на самом деле мне стало больше стыдно, чем противно, — я почувствовал, что веду себя неприлично, вторгаясь в личные дела уоррент-офицера. Это примерно как если бы какой-нибудь любитель острых ощущений, подталкиваемый толпой зевак, оказался слишком близко к развороченному автомобилю и почувствовал себя виноватым, углядев клок окровавленных волос, торчащий из разбитого лобового стекла. Оуэн Мини понял, что я не могу говорить.

— ЭТО ТО, ЧТО ВЫ И ОЖИДАЛИ УВИДЕТЬ, НЕ ТАК ЛИ? — спросил меня Оуэн.

Я кивнул и отошел в сторону.

Распорядитель похорон тут же ринулся к гробу

— О, в самом деле, все могло оказаться гораздо хуже, — сказал похоронщик. Он суетливо вытащил салфетку и вытер какую-то жидкость, выступившую из угла рта уоррент-офицера. — Но все-таки я не одобряю открытые гробы, — признался он. — Это последнее прощание может здорово разбередить душу.

— Вряд ли этот парень способен был разбередить чью-то душу, — заметил майор Ролз. Но я подумал, что одну-то душу уоррент-офицер уже точно разбередил, — своему долговязому братцу он не то что разбередил душу, а пожалуй что и мозги сломал.

Мы с Оуэном купили себе по соседству мороженое, пока майор Ролз спорил с распорядителем похорон насчет «мудака священника». Была суббота. Завтрашнее отпевание нельзя было проводить в баптистской церкви — это помешало бы обычной воскресной службе. Имелся некий баптистский священник, который мог приехать в похоронное бюро и провести службу в местной универсальной часовне.

— Он что же, такой мудак, что у него нет даже собственной церкви и потому он переезжает с места на место? — съязвил майор Ролз. Он обвинил распорядителя похорон в том, что они слишком часто работают вместе с этим священником — и все «из-за денег».

— В церкви это тоже стоит денег — где бы вы ни умерли, если вам нужно отпевание, это стоит денег, — отвечал распорядитель.

— МАЙОРУ РОЛЗУ ПРОСТО УЖЕ НАДОЕЛ ЭТОТ БАПТИСТ, — пояснил мне Оуэн.

Когда мы снова оказались в машине, Ролз сказал:

— В жизни не поверю, что кто-нибудь из этого семейства вообще хоть когда-нибудь, хоть раз в жизни ходил в церковь! Этот долбаный тип из похоронного бюро — я знаю, это он уболтал их стать баптистами. Скорее всего, он сначала сказал им, что нужно назваться хоть кем-то, чтобы им организовали отпевание, а потом сказал, что баптисты лучше всех. Он да этот гребаный священник — чертова парочка, нечего сказать…

— ЛУЧШЕ ВСЕХ ЭТО УСТРАИВАЮТ КАТОЛИКИ, — возразил Оуэн Мини.

— Ну их в задницу, этих долбаных католиков! — выругался майор Ролз.

— НЕТ, ПРАВДА, ОНИ ВСЕ УСТРАИВАЮТ ЛУЧШЕ ВСЕХ — У НИХ ВСЕ ТАК ТОРЖЕСТВЕННО, И РИТУАЛЫ ЧТО НАДО, И ПРОЦЕССИЯ ДВИЖЕТСЯ КАК ПОЛОЖЕНО, — сказал Оуэн Мини.

Мне стало забавно, что Оуэн хвалит католиков; он говорил совершенно серьезно. Даже майор Ролз не захотел с ним спорить.

— Да никто не умеет «устраивать» это хорошо — вот все, что я знаю, — сказал майор.

— Я И НЕ ГОВОРИЛ, ЧТО КТО-ТО УСТРАИВАЕТ ЭТО ХОРОШО, СЭР, —Я ПРОСТО СКАЗАЛ, ЧТО КАТОЛИКИ ДЕЛАЮТ ЭТО ЛУЧШЕ. МОЖНО ДАЖЕ СКАЗАТЬ, ОНИ ДЕЛАЮТ ЭТО ЛУЧШЕ ВСЕХ ОСТАЛЬНЫХ, — отозвался Оуэн Мини.

Я спросил Оуэна, что это за жидкость потекла изо рта уоррент-офицера.

— Ничего особенного, просто фенол, — ответил майор Ролз.

— ЕГО ЕЩЕ НАЗЫВАЮТ КАРБОЛОВОЙ КИСЛОТОЙ, — сказал Оуэн.

— Я называю это фенолом, — сказал Ролз.

Потом я спросил, как погиб уоррент-офицер.

— Да мудак он был тупорылый, — выругался майор Ролз. — Доливал горючее в вертолет и все напортачил, как последний идиот.

— С ВЫСОКООКТАНОВЫМ ТОПЛИВОМ ШУТКИ ПЛОХИ, — сказал Оуэн Мини.

— Просто не терпится, ребятки, показать вам эти их долбаные «поминки на свежем воздухе», — сказал майор Ролз. Туда мы, очевидно, и направлялись сейчас — народ гулял на поминках уже третий день. Майор Ролз посигналил: он решил, будто кто-то медленно выезжает из подъездной аллеи на шоссе прямо перед нашим носом. На самом деле мне лично показалось, что машина стояла и пропускала нас вперед. — Нет, вы только посмотрите на этого козла! — заметил майор Ролз. Так мы и ехали по вечернему Фениксу.

Оуэн Мини похлопал меня по руке.

— НЕ ПЕРЕЖИВАЙ, — сказал он мне. — НАМ НАДО ТОЛЬКО ПОКАЗАТЬСЯ НА ПОМИНКАХ. СОВСЕМ НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО ОСТАВАТЬСЯ ТАМ НАДОЛГО.

— Дай бог вообще оттуда ноги унести! — возбужденно заметил майор. — Точно говорю, эта шантрапа вот-вот друг друга поубивает — как раз в таких-то местах разные психи и становятся убийцами.

Майор Ролз немного преувеличивал. «Шайка», как он называл это семейство, жила не на стоянке для трейлеров, а в одноэтажном типовом доме, обшитом алюминиевыми панелями бирюзового цвета. Правда, если не считать этой довольно претенциозной отделки, дом ничем не отличался от тех, что строят по программе, которая, по-моему, до сих пор называется программой «жилищного строительства для малообеспеченных». Округа отличалась огромным количеством раскуроченных автомобилей — машин с открученными колесами, стоящих на блоках из шлакобетона, или с вырванными из-под капота двигателями было гораздо больше, чем исправных и припаркованных у бровок и перед домами. И поскольку почти все дома были выстроены из дешевых материалов, плохо защищающих от жары, — а обитатели то ли не могли себе позволить кондиционеров, то ли просто не считали нужным обременять себя подобными сложностями, — вся многолюдная округа даже вечером занималась на улице делами, которыми обычно занимаются дома. Многие вытащили на улицу телевизоры; складные стулья и складные ломберные столики придавали запруженному предместью вид захудалого придорожного кафе; впечатление усиливал густой дым и жирный чад, поднимавшийся над очагами с вертелами для жарки мяса или угольными жаровнями с решетками; свежему человеку могло показаться, будто этот район Феникса пострадал от воздушного налета и теперь горит, а все жители высыпали на улицу, прихватив лишь самое ценное. Кое-где в гамаках покачивались старики.